Зачем жить, если завтра умирать (сборник) - Иван Зорин

Свой космический взгляд Устин изложил в большой статье, которую написал одним махом. В ней говорилось, что человечество – детская куча мала, что живёт оно иллюзиями, которые строят СМИ. Странно не то, что его КПД такой низкий, а он совсем не высок, странно, что он отличен от нуля. Разве извечная игра в царя-горы не отнимает все силы? Разве человечество может повзрослеть? Вернее будет предположить, что оно рано или поздно, как ребёнок с огнём, доиграется со своими техническими достижениями!

В статье прогнозировалась вселенская катастрофа – экономический кризис, мировая война или новый потоп. Он подписал её псевдонимом «Мафусаил Лжебог» и отправил в солидный журнал.

Устин бил в колокола, надеясь, что статья заставит задуматься, обратив на себя внимание, но вместо этого в редакторской среде обрёл репутацию психопата.

Устина это не смущает.

Он давно знает, что психопат. Знает, что играет множество ролей. А от того, что одна из них раскрыта, ничего не поменяется, разве он продолжит исполнять остальные с особым рвением.

Месяцы тянутся журавлиной стаей, но время ничего не меняет. Устин по-прежнему ходит в клуб, а его жена, встречаясь с Платоном Грудинным, недоумевает.

– И что он в ней нашёл? Ходячая колокольня! Тоже мне бог, влюблённый в своё творение!

Грудин не знает, что сказать. Но промолчать ему мешает профессия.

– Это не психическое расстройство, в известном смысле даже не болезнь.

Посчитав долг выполненным – что ещё нужно от психиатра, кроме утешения? – Грудин делает паузу, надеясь, что дальнейших расспросов не будет.

Но жена Устина любопытна и так просто не отстанет.

– А что же это такое? Любовное помешательство?

– Комплекс Пигмалиона, – сходу парирует Грудин. – Симптоматика давно изученная.

Это производит впечатление, и Грудину не приходиться извлекать из арсенала тяжёлые фугасы: «Искажение в развитии либидо» и «Сексуальная перверсия». Он побережёт их для следующего раза. А в том, что разговор скоро повторится, сомневаться не приходилось, для этого не нужно быть ни гадалкой, ни психиатром.

– А это пройдёт?

– Что это?

– Ну, его сексуальное влечение.

– Синдром Пигмалиона? Несомненно.

Эх, Грудин, Грудин… Разве тебя не учили, что врать не хорошо?

А через неделю, свидания происходили строго по средам, психиатр, упреждая события, вернулся к разговору сам.

– А почему бы тебе не сходить с мужем в клуб? Может, стоит ему помочь, погрузившись в его – э-э – мир?

Глаза у жены Устина округлились.

– Ты это серьёзно?

– Вполне. Проникаешь в его психологическое поле, берёшь за руку и выводишь из опасной зоны.

– Вот именно опасной! Хочешь, чтобы я сама чокнулась? Нет уж, уволь! Довольно того, что раз с ним ходила, видела его дылду…

Грудин не стал настаивать, решив больше не вмешиваться в семейные дела. Зато теперь у него появился козырь, и в следующий раз она подумает, прежде чем к нему обращаться. А если решится, у него будет полное право умыть руки. Он уже представил, как вздохнёт, пожимая плечами, мысленно репетируя эту сцену, обещал себе довести её до совершенства – благо время для этого есть, но тут ему пришлось неожиданно выложить свой козырь без подготовки. Жена спросила:

– А почему у него дылда? Это что-то значит?

В такие минуты Устину должно икаться, но он выпадает из реальности с пришитым к ней временем, снимая вопрос о синхронности, так что приметы на него не распространяются. Как Бог в нашем мире, он находится в 3D пространстве – невидимым для Устины и Обушинского. Да, там он, как наш Бог среди нас, уверявший, что, где вас двое, там и я третий. Игра позволяет подгонять происходящее, увеличивать его скорость, при этом внутри неё события разворачиваются с прежней степенностью, так что там не ощущают быстрее надвигавшейся старости, как герои кино в убыстрённом показе. Но Устин может прокрутить их жизнь с любой скоростью, втиснув её в мгновенье. И узнать финал. К тому же каждая точка на временной шкале в игре – это развилка, где можно выбрать иное развитие сюжета, другой сценарий, определяющий другую судьбу. Устин получает какое-то невыразимое удовольствие от своего всевластия, от того, что героиня всецело принадлежит ему. И он, как бог, обладает ею, распоряжаясь её настоящим и будущим. Верни он её к той встрече с баскетбольным тренером, и её жизнь потекла бы, возможно, по другому руслу. Место Обушинского занял бы немолодой баскетболист – как его звали неважно, скажем, Обушинский–2 – история бы обрела иной оттенок, со своими диалогами, событиями, развязкой. Или той же самой? Или вода, в которую входишь дважды, выносит на одну отмель? Устина подмывает попробовать, но он не решается. Может, потом, всему своё время.

Книга Обушинского, небольшой сборник рассказов, не пользуется успехом.

Потому что она не дошла до прилавка.

По той причине, что не вырвалась из братской могилы отвергнутых рукописей.

Обушинский сидит за столом, как истукан, подпирая кулаками подбородок.

– Чему удивляться… – утешает его Устина, расставляя тарелки. – Случись обратное, это было бы чудо. При том засилье посредственности странно не то, что достойных произведений сегодня так мало, странно, что они вообще есть. Поджарить гренки?

Обушинский утвердительно моргает.

– Не забывай, в какое время живём, реализовалась мрачнейшая из антиутопий. Просто этого не замечают, как рыбы – воды. Как герой известного рассказа.

Обушинский убирает от подбородка руку, уперев щеку в другую.

– Какого?

– Ты не знаешь? Про мытарства и прозрения.

Устина раскладывает гренки.

Между делом неторопливо рассказывает:

– Один законопослушный гражданин всю жизнь интересовался, как работает правительство. Конечно, он не сомневался в правдивости телерепортажей, верил газетам, но ему всё же хотелось увидеть своими глазами, как заседает кабинет министров, узнать, как решают государственные вопросы на самом верху. С годами это превратилось в манию. «Хоть одним глазком», – умолял он охранявших дом правительства. «Не положено!» – строго объясняли ему сменявшие друг друга стражники. Тогда он пошёл на хитрость. Устроился в заветное учреждение уборщиком. Он мыл полы, чистил стены и скоблил подоконники с цветочными горшками на всех этажах, кроме самого верхнего, где по слухам находилось правительство. Туда никого не пускали. И эта секретность только возбуждала в нём любопытство. Остальная обслуга смотрела на него свысока, но он сносил её высокомерие, терпеливо ожидая, когда ему подвернётся случай. Дело в том, что его пускали в помещение или слишком рано, когда министры ещё не собрались, или слишком поздно, когда они уже разошлись. Так прошло несколько лет. Пока однажды ему не пришла в голову мысль спрятаться в одном из чуланов, которые он убирает и, переждав, проникнуть оттуда в правительственный зал. Человек был настолько законопослушным, что понадобился ещё год, прежде чем он решился на это. «Только в замочную скважину», – обещал он себе, опасаясь по беспокоить важных особ. С бьющимся сердцем он ждал в чулане, когда по его расчётам начнётся заседание. Потом, улучив момент, шаги в коридоре стихли, выскользнул на лестницу, ведущую наверх. На последнем этаже, в святая святых, как и положено, стояла гробовая тишина. Там была всего одна дверь с табличкой: «ПРАВИТЕЛЬСТВО», и ниже: «ПОСТОРОННИМ НЕ ВХОДИТЬ!». Опустившись на колени, человек жадно припал к замочной скважине. Но ничего не увидел. Возможно, с той стороны вставили ключ? Он прислонил ухо к двери. Звуконепроницаемая. А внизу его наверно уже хватились! Мгновенье поколебавшись, он толкнул дверь. Слишком тяжёлая! Налёг плечом. Всем телом. И она подалась. Ввалившись в раскрывшуюся щель, он едва устоял на ногах. Перед ним был пустой, тёмный зал, пыльные кресла вокруг огромного растрескавшегося стола и свисавшая с потолка паутина. Человек схватился за сердце. У него случился инфаркт, и он умер, ещё не коснувшись пола.

– Я ждал чего-то подобного, – улыбается Обушинский, взяв горячую гренку. – Возможно, эту историю я уже где-то слышал.

– Не торопись, ещё не всё. Ешь пока и слушай. Этот человек не нарушал закон, был доверчив, терпелив, и после смерти получил воздаяние, попав в рай. Взяв за руку, архангел с хмурым, сосредоточенным лицом водил его по райским кущам, которые оказались обычной городской застройкой. И жизнь в них текла та же самая, ничем не отличавшаяся от земной. Громыхали трамваи, переругивались в пробках водители, а вдалеке виднелся дом, похожий на правительственный. Человек узнал даже знакомого охранника, умершего раньше него, на чьих похоронах он сильно напился, тот пристроился сторожить в раю яблоневый сад.

«Это и есть рай? – удивился человек. – А что же такое ад?»

Как видишь, любопытство не покинуло его и после смерти. Но теперь оно, как и всё в раю, уже не считалось пороком. Архангел щёлкнул пальцами, и перед ним вырос лифт, в который он жестом пригласил человека. На панели внизу была кнопка «Ад», архангел молча утопил её, повернувшись к человеку спиной. У того защипало в носу, а, когда он чихнул, то оказался уже в аду. Там была та же картина. Дома, трамваи, пешеходы. Всё в точности, как в раю. В чумазом прохожем он узнал даже другого охранника, устроившегося здесь истопником.