Анжелика в Новом Свете - Серж Голон

– Отдам его иезуитам! В Квебеке есть семинария, где воспитываются сироты и молодые индейцы, из которых собираются сделать миссионеров.

Анжелика взглянула на спящего ребенка. На его забавной рожице, которую так и не удалось отмыть, застыло скорбное выражение. Он казался таким трогательным и беззащитным сейчас.

Чем станут для этого ребенка, выросшего на свободе, в лесу, стены семинарии? Конечно, тюрьмой. Она подняла голову, чтобы поделиться своими мыслями с Л'Обиньером. Стоило ли так дорого платить за свободу ребенка, чтобы тут же снова отнять ее у него? Вырывая его из рук дикарей, они прежде всего заботились о спасении его души. Благородное беспокойство! Но разве не обязаны они были подумать, кроме того, и о счастье и благополучии мальчика?

Но, открыв рот, чтобы сказать все это, она увидела, что Л'Обиньера и след простыл. Канадцы умели появляться и исчезать бесшумно.

В соседней комнате под присмотром Эльвиры спали дети. Супруги Жонас что-то разбирали в своей комнате. Старый Маколле ушел за табаком. Некоторое время Анжелика сидела одна возле спящего ребенка в общей комнате. Мальчик спал очень неспокойно, он дергался, всхлипывал, кого-то искал рукой. Чтобы успокоить его, Анжелика поглаживала его жирные взлохмаченные волосы. В тишине только слышно было, как потрескивает огонь в очаге.

Но, подняв голову, Анжелика увидела, что рядом с ней стоят ирокезские вожди, Сваниссит и Уттаке, стоят так близко, что бахрома, которой отделаны их набедренные повязки, касается ее плеч.

Она с изумлением смотрела на них. Как они вошли сюда? Рука вождя могавков на уровне ее глаз сжимала блестящую деревянную рукоятку кастета, с огромной острой иглой из слоновой кости. Один удар этого оружия насквозь пробивал голову. Особенно когда оно оказывалось в такой руке, широкой, мускулистой, обтянутой глянцевитой кожей цвета амбры.

Анжелика сдержала себя и осталась на месте. Глаза Уттаке были как две черные узкие щели. Индейцы делали вид, что не замечают Анжелику. Сваниссит, застыв, смотрел на спящего ребенка. Потом он наклонился, положил рядом с ним маленький колчан со стрелами и маленький лук – оружие, которым он научил владеть мальчика. Затем, видимо отогнав от себя грустные мысли, Сваниссит вместе с Уттаке принялись расхаживать по комнате, с полнейшей бесцеремонностью разглядывая и хватая руками все, что их интересовало, словно Анжелики не было здесь. Немного погодя они прошли в соседнюю комнату.

И Анжелика услышала, как душераздирающе закричала госпожа Жонас – она только что начала разжигать огонь в очаге, когда перед ней предстали эти гримасничающие раскрашенные физиономии. Видя, как испугалась эта немолодая женщина, ирокезы громко расхохотались. Не проронив до этой минуты ни слова, они, перебивая друг друга, начали что-то говорить насмешливым тоном. Госпожа Жонас снова закричала, когда они схватили ее кружевную накидку, которую она разложила на кровати. И надо же было ей именно сегодня вынуть свои сокровища!

В комнате, где спали дети, вожди подняли страшный шум. Эльвира, дрожа всем телом, забилась в угол. Но проснувшиеся ребятишки смотрели на индейцев, как на карнавальные маски. Убедившись, что здесь тоже нет ничего интересного, индейцы перешли в комнату Анжелики. Здесь их любопытство было полностью вознаграждено. Они открыли сундуки, вытащили оттуда одежду, перехватали все книги на этажерке, перелистывая их и разглядывая со всех сторон.

Анжелика следила за ними, стараясь не выдавать своего волнения. Она молила Бога, чтобы кто-нибудь пришел, кто знает язык ирокезов и выдворил бы их отсюда.

Как ей казалось, Уттаке не мог питать к ней добрых чувств. И если Сваниссит пришел сюда, чтобы взглянуть в последний раз на своего питомца, то вождь могавков наверняка явился, чтобы свести счеты с женщиной, которая его так унизила.

– Вероятно, их пора выставить отсюда? – шепотом спросил часовщик.

– Осторожней! Они могут расколоть вам череп.

Хотя они говорили шепотом, индейцы резко обернулись, словно желая застать их врасплох. К счастью, лицо Анжелики, которая стояла, прислонившись к косяку двери, было спокойным.

Вдруг Сваниссит заметил дорожную шкатулку Анжелики и, открыв ее, замер. Драгоценности, казалось, ослепили его. Он долго крутил в руках гребень, рассматривал щетку, подсвечник, печатку. Но наибольший восторг у него вызвало зеркало, он поднес его к своему лицу, скорчил гримасы и захохотал как сумасшедший. И еще сильнее, чем полированная поверхность стекла, его привлекла гирлянда из жемчужин и золота, которая украшала зеркало, и его ручка из того же драгоценного металла. Уттаке явно не разделял восторгов старого вождя. Он сухо сказал ему что-то. Возможно, напомнил Сванисситу, что белые не отличаются щедростью и что эта женщина тоже принадлежит к этой корыстолюбивой расе.

Сваниссит тут же снова превратился в великого вождя, надменного, холодного и враждебного. Он словно окаменел и молча положил зеркало обратно в шкатулку. Опустив голову, он смотрел на Анжелику холодным взглядом раненого орла. У его рта залегла горькая складка, как только что, когда он склонялся к спящему ребенку. Потом он, видимо, принял какое-то решение. Его лицо осветила победоносная улыбка. Он, словно одержимый, схватил зеркало и сунул его к себе за пояс. Сделав это, он бросил вызывающий взгляд на Анжелику. Но это был всего лишь взгляд напроказившего мальчишки, который притворяется, что ему не страшно.

Тогда Анжелика подошла к нему, достала из шкатулки красную шелковую ленту и, вынув зеркало из-за пояса Сваниссита, привязала его лентой к ожерелью из медвежьих зубов, украшавших грудь старого вождя.

Ирокезы с любопытством следили за каждым ее движением.

– Ты понимаешь язык французов, – сказала она, обращаясь к Уттаке, – переведи мои слова: я, жена Текондероги, от имени своего мужа дарю великому вождю зеркало, которое ему так понравилось.

Уттаке неохотно перевел. Сваниссит посмотрел на зеркало, сверкавшее на его груди, потом быстро произнес:

– Уж не думает ли белая женщина обмануть великого вождя сенеков? Сваниссит знает, что такими предметами белые пользуются, только когда они обращаются к своему богу. Ведь Черное Платье отказался дать Сванисситу зеркало, в которое он смотрится каждое утро и которое целует, а ведь взамен Сваниссит предлагал ему сто бобровых шкур.

О чем это он?

Вероятно, иезуит не согласился отдать им свой дискос или еще что-нибудь необходимое при богослужении. Как объяснить ему, что это совсем разные вещи?

– Что смущает великого вождя? Почему он думает, что белая женщина хочет его обмануть? Разве этот предмет не достоин украшать грудь вождя Союза пяти племен?