Я - судья. Божий дар - Татьяна Устинова

— Знаешь, Сэмми, только не уговаривай меня лазить по форточкам, — сказала Джейн, и впервые за последний месяц он увидел, как она улыбнулась, — улыбка озарила ее измученное лицо прежним светом, тем светом, который согрел сердце Сэма давным-давно, почти пятнадцать лет назад.

— Я не могу лезть в окошко в узкой юбке, это неудобно. Давай просто еще раз войдем в дверь, хорошо?

Они велели водителю развернуться, и снова пошли к двери с тремя таблицами и тремя кнопками звонка, и опять позвонили (только теперь в звонок с надписью «Старшая группа»). Им открыли дверь, и они вошли.

Дети обедали. Рыжий Дэмьен сидел за столом с другими малышами. Перед ним стояла тарелка с овощным рагу, и Дэмьен жадно таскал рагу из тарелки горстями и запихивал в рот, размазывая по подбородку.

— Димочка, посмотри, как другие детки едят, — увещевала его воспитательница, вкладывая в руку ложку. — Возьми ложечку, давай, кушай ложкой. Вот так, вот так…

Она обхватила рукой кулачок Дэмьена с зажатой в нем ложкой и показывала, как именно надо кушать, чтобы быть как все другие дети.

— Пока у нас не получается научить его есть ложкой, — сказала Инга Оттовна, появляясь у Сэма за спиной. — Но со временем он научится — и этому, и всему остальному. Он хороший, сообразительный мальчик.

— Да, — кивнул Сэм. — Он научится.

И подумал: мы его научим. Это наш мальчик. И мы научим его всему. В голове у него вдруг возникла совершенно ясная, четкая и объемная картина: воскресным утром на лужайке перед домом он учит Дэмьена запускать воздушного змея. Дэмьен сосредоточен, он старается, но бечева никак не хочет разматываться. И Сэм терпеливо показывает сыну (да, именно так, своему сыну), как правильно наматывать шнур на катушку. А от крыльца к ним уже спешит Дженни. Она улыбается. Почему-то Сэм точно знал, что так оно все и будет.

Окончательное слушание по делу о суррогатном материнстве назначено было на пятницу, тринадцатое. Что ж, наверное, для такого дела — это самый подходящий день.

«Ангел мой, иди со мной, ты впереди, я за тобой!» — привычно прошептала Лена и вошла в зал. Сегодня ангел нужен ей как никогда.

Люда, ссутулившись и опустив голову, сидела на краешке скамьи слева от двери. Джонсоны только вошли и усаживались в противоположном конце зала. Они о чем-то негромко переговаривались с адвокатом.

Люда изо всех сил старалась в ту сторону, где сидели Джонсоны, не смотреть. Не потому что боялась, что у нее отберут Лысика. Люда знала: Лысика она никому ни за что не отдаст, что бы там себе Джонсоны со своим адвокатом ни думали. В суд вместе с ней пришел Михаил Федорович — юрист, который работал с отцом Александром и по мере необходимости помогал его подопечным. Накануне Михаил Федорович долго беседовал с Людой, учил, как нужно отвечать судье, какие бумаги можно подписывать, а какие нет, и все в этом роде. Люда кивала, старалась запомнить, что он говорит, и по десять раз спрашивала, уверен ли Михаил Федорович, что никто не сможет отнять у нее Лысика? Потому что если он не уверен — то Люда ни в какой суд не пойдет.

В конце концов юристу удалось убедить ее, что закон у нас — на стороне матери и, пока Люда сама не откажется от ребенка, никакой суд его не отнимет. Так что она почти не боялась. Она не смотрела на Джонсонов, потому что было стыдно. Люда нарушила обещание. Не специально, но нарушила. Джонсоны не сделали ей ничего плохого, наоборот! А она повела себя самым гнусным образом. Она не знала, действительно не знала, что все вот так обернется, что она не сможет расстаться со своим Лысиком, отдать его навсегда чужим людям. Но то, что она этого не знала, не избавляло от мучительного чувства стыда. Вон, Джейн аж синяя вся, похудела на десять кило, наверное, и руки дрожат. И все из-за нее, из-за Люды, она виновата.

Люда опустила голову еще ниже. Надо перетерпеть. Скоро все закончится, она поедет обратно в приют, к Лысику. А через пару дней сядут они в поезд и покатят домой, в Козицы, к маме, к Лидке… И заживут все вместе хорошо и счастливо. Если, конечно, юрист не напутал и не обманул и суд действительно не может отнять у нее ребенка.

Лена ударила молоточком по столу:

— Прошу тишины! Слушается дело…

Джонсоны снова о чем-то зашептались с адвокатом. Адвокат поднялся с места. Выглядел он несколько обескураженным.

— Ваша честь! Мистер и миссис Джонсон хотели бы сделать заявление.

— Прошу.

Сэм встал с места, посмотрел на жену. Джейн кивнула.

— Есть русская пословица: на чужом несчастье своего счастья не получишь… Сорри, не построишь, так у вас говорят. Мы хотим быть счастливы, но не хотим сделать несчастным другого человека. Бог указал нам другой путь, открыл другую дверь. Мы приняли решение усыновить ребенка — здесь, в России. Дмитрий дал нам адрес приюта. Господь сделал так, что в приюте мы нашли ребенка. Это странно, но его тоже зовут Дмитрий… Этому ребенку очень нужна любовь…

Лена слушала и ушам своим не верила. Дмитрий? Неужели ребенок, которого хотят усыновить Джонсоны, — тот самый Дима Калмыков? Неужели так бывает?

Лена вспомнила, что ее помощник Дима с заведующей домом малютки — друзья-приятели! Наверняка она ему все рассказала. Значит, все знал — и ни гу-гу. Вот так Гарри Поттер!

Человек-сюрприз, одно слово.

— Мы верим, что Людмила сможет быть хорошей матерью нашему Люису, — продолжал тем временем мистер Джонсон. — Поэтому отказываемся от суда и просим прекратить дело.

Господи! Спасибо тебе! Какие же они с Димой молодцы, что догадались отправить Джонсонов в приют! Только бы они не передумали! Лене стоило огромного труда, чтобы не запрыгать от радости.

— Уточните, пожалуйста: вы отказываетесь от иска или согласны заключить мировое соглашение?

— Мои клиенты готовы подписать мировое соглашение, — заявил адвокат Джонсонов. — Условия соглашения мы хотели бы обсудить отдельно. Следует определиться с порядком выплат, уточнить сумму, которую суррогатная мать должна выплатить моим клиентам…

— Нет-нет, — перебил адвоката Сэм. — Выплачивать не надо… Мы не хотим, чтобы Людмила вернула нам деньги. Ей нужны деньги, чтобы растить Люиса. Мы намерены и дальше помогать ей материально. Условие одно: мы с Джейн хотим видеть, как Люис растет. Нам ничего не нужно. Только иметь возможность видеться с Люисом, приезжать к нему, мы хотим, чтобы позже, когда Люис будет готов, Людмила привозила его к нам. Это наше одно… Сорри, единственное условие.

Никита курил у подъезда суда. Мимо прошла секретарша, кивнула. Говоров помахал рукой — до понедельника. Вышел Дима, Ленин помощник. Быстрой, молодой, летучей походкой направился к метро, а навстречу ему уже торопилась хорошенькая девочка в красном беретике. Они улыбались друг другу, и было совершенно ясно, что пятница, тринадцатое — это их счастливый день. Один из многих.

Медленно спустился по ступеням крыльца Плевакин, поднял глаза, кивнул Никите.

— Хотел сказать: ты большой молодец.

— Спасибо.

Прошелестел полами черного плаща Райский, скривил тонкие губы в подобие улыбки, свернул на стоянку, к своему похожему на катафалк черному джипу. И почему Райский выглядит словно гробовщик? Хотя… Знал Никита одного гробовщика по фамилии Рубинштейн. Точнее, не гробовщика, а владельца фирмы по изготовлению и продаже гробов на заказ. Милейший, обаятельнейший человек, румяный сибарит, большой любитель хорошей кухни и охотник до красивых женщин. Густым шаляпинским басом Рубинштейн травил еврейские анекдоты, а потом сам же первый хохотал над ними.

«Все смешалось в доме Облонских, — подумал Никита. — Гробовщик похож на актера оперетты, актер оперетты — на директора завода, судья — на гробовщика».

Никита выбросил окурок в урну и тут же закурил новую сигарету. Он ждал Лену Кузнецову, с которой договорился сегодня сходить наконец поесть борща к Петро.

Вторая сигарета догорела, а Лены все не было. Никита подумывал, не закурить ли еще одну, но решил, что разумнее и здоровее вернуться в здание и подождать Лену в вестибюле.

Говоров присел на банкетку напротив лестницы. Слышно было, как где-то в конце коридора кто-то говорит по телефону. За закрытой дверью каптерки охранников бубнил телевизор. Народ в основном уже разошелся — кто по домам, кто на свидание, кто куда. Было тихо и пустынно.

Наверху зацокали каблуки — весело, торопливо. Никита поднял глаза. Лена Кузнецова прыгала на одной ноге по ступенькам.

Никита вскочил с банкетки, бросился навстречу, подхватил ее под руку.

— Лен? Ногу подвернули?

Лена рассмеялась:

— Нет. Извините, Никита, я вас не видела.

На самом деле никакую ногу Лена не подворачивала. Просто ей было так хорошо и радостно на душе, что хотелось петь, плясать и прыгать на одной ноге. Вот Лена и запрыгала по лестнице. Хорошо, петь не стала. А то бы Говоров окончательно решил, что она ненормальная.