Сад Иеронима Босха - Тим Скоренко

Легенда — это не многочисленные исцеления, не войны. Не изгнание торговцев из храма. Молния, бьющая в Джереми Л. Смита, — это и есть легенда. Человек-громоотвод, человек-огонь.

Далеко внизу пылает маленький вертолёт. Сейчас Мессия спустится и воскресит его пассажиров.

В сущности, никакого чуда не произошло. Просто именно в этот момент, только теперь, Джереми Л. Смита потрепал по голове его настоящий отец. Джереми почувствовал отцовскую ласку, отцовское прикосновение.

Был такой фильм — «Догма». Стёб над религией, над церковью. Издевательство над догматами. Над тысячелетней верой. Но в нём была и доля истины. В самом конце кто-то спрашивает: «А почему Бог молчит?» Если он заговорит, отвечают ему, то не будет больше ничего. Глас Господень — это разрушительный вихрь, смерч, ураган. Это стихийное бедствие. Человеческое ухо не в силах услышать и понять его.

Бог промолчал и на этот раз. Но он не удержался. Он протянул свою руку и дотронулся до сына.

Со стороны Останкинская телебашня кажется совсем небольшой. Если идти к ней мимо девятиэтажных кирпичных зданий, она скрывается за их крышами. Прячется. Кажется: метров двести в высоту, не более. Только когда на небе облака, становится понятно, что она на самом деле собой представляет. Когда она пронзает тучи — этот чудовищный шпиль, эта бесконечность, космический корабль.

Джереми Л. Смита не видно с земли. Если бы о нём снимали блокбастер, этот кадр стал бы хитом. Камера наезжает на Джереми, приближается и фокусируется на его глазах. На широко распахнутых глазах Мессии.

Кардинал Спирокки, пошатываясь, выходит из телебашни. Он стоит у догорающих обломков вертолёта. Хлещет дождь. Кто-то открывает над ним зонт. Спирокки шепчет что-то. Присмотритесь к его губам. «Господи, зачем ты оставил меня?..» — шепчет старик. Это ревность. Это ревность неверующего к тем, кто верит. И к тому, кто сам — вера.

И в этот миг дьявол искушает Джереми Л. Смита. Он перебирается через парапет и падает вниз.

Пока Джереми Л. Смит летит вниз, происходит множество событий. Для них вполне хватает времени. Он летит примерно десять секунд. За этот срок можно успеть многое.

За это время умирают и рождаются тысячи, сотни тысяч людей. За это время тонут корабли и падают самолёты, десятки раз меняются курсы акций на бирже, кто-то выходит замуж, а кто-то разводится. Всё это происходит с тысячами людей, помочь которым Джереми не может, потому что он занят. Он летит вниз. Он ждёт, когда ангелы подхватят его и понесут над зелёной травой, над парком, над столичным монорельсом, над узкими улочками Москвы, над Кремлём. В этот момент время застывает и становится магмой, патокой. Пока Джереми летит вниз, он вспоминает своё детство.

Вот его мать. Шлюха. У неё почти нет зубов с правой стороны: один из её многочисленных сожителей несколько раз заехал ей в челюсть. Поэтому, когда ей нужно улыбнуться, она улыбается криво, на левую сторону. Она идёт через двор, чтобы покормить кур. Эти куры — сильные и ловкие, массивные бройлеры, они носятся по двору, и каждая норовит выхватить зёрнышко из клюва соперницы. Джереми вспоминает, как он впервые попал на настоящую птицеферму. Как жирные куры с отрезанными клювами и ногами сидят в клетках, которые меньше их самих. Как они орут от боли, а их пичкают антибиотиками. Горы жира. Генетически модифицированная продукция.

Он вспоминает, как мать при нём, пятилетнем, снимает через голову платье и поворачивается к нему. Она приподнимает рукой свою большую обвислую грудь и говорит: «Смотри, а ничего ещё, ага? Когда-нибудь и ты будешь мацать такую у какой-нибудь девчонки…» Он не понимает, что такого в этих отростках. Потом он смотрит на своё тщедушное тело в грязном зеркале, трогает себя и никак не может понять, вырастут ли у него такие же сиськи.

Он помнит, как мать ходит по дому голой, как он сравнивает свой краник с густой мочалкой у неё между ног. Как какой-то ухажёр, Билли-Джонни-Томми, достаёт свой член, и мать берёт его в рот, а малыш Джереми смотрит на это через щель в рассохшейся двери.

Он вспоминает свой первый секс. Ему тринадцать. В школе он почти не бывает. Иногда его затаскивают туда силком. Её зовут Дженнифер, ей четырнадцать, и она дала уже почти всем в его классе. Он один из последних. Она затаскивает его в школьный туалет, становится на колени и начинает дёргать его за член. Он напрягается, но не успевает донести своего вздыбленного конька до задницы Дженнифер и кончает ей прямо на лицо. Она слизывает сперму с губ и говорит: «Ну, ты и слабак, Смит». Потом он всё же трахает её, через пару дней, в том же сортире. Ей четырнадцать, да. Но она уже не может иметь детей. Потому что в тринадцать ей сделали аборт. И он кончает в ней сзади — это сладкое чувство, это высший оргазм в его жизни.

Вам никогда ничего не расскажут о Дженнифер. Когда ей было шестнадцать, она отправилась с группой парней в лесной домик одного из них. Они трахали её несколько часов, во все щели. А потом убили. Потому что им хотелось уже не просто трахать её. Им хотелось сделать ей больно. Перед смертью ей сломали пальцы на руках, по одному, затолкали во влагалище кактус и провернули его несколько раз. Это Дженнифер, ей было шестнадцать. Познакомьтесь. Это персонаж из детства Джереми.

Перед его глазами проносится ещё одна сцена. Это миссис Дженкинс, учительница английского языка и литературы. Она полная, ей лет сорок. Она одинока. Её муж, мистер Дженкинс, попал под машину полтора года назад. Джереми идёт по школьному коридору во внеурочное время. Он хочет поджечь школу. Он поджигал её уже дважды. Оба раза — неудачно. Огонь отказывался распространяться. Теперь Джереми в полной боеготовности. У него с собой две бутылки керосина. И спички: зажигалка может не сработать. Он видит свет в щели под одной из дверей и заглядывает в замочную скважину. Отсюда ему видно только то, что учительский стол равномерно раскачивается. Джереми подтаскивает к двери скамейку. Он уже забыл о своих намерениях. Он забирается на скамейку, встаёт на цыпочки и заглядывает в класс через окошко над дверью.

Это Стив Картер. Он остаётся уже на третий год — ему восемнадцать против пятнадцати у Джереми. Миссис Дженкинс стоит раком у стола. Её огромная целлюлитная задница колышется, а Стив всаживает в неё свой член. Одной рукой он мнёт её гигантскую вислую грудь. У Джереми встаёт. Он дёргает свой член и кончает прямо тут, в коридоре, прямо на дверь кабинета английского языка. Полюбуйтесь: это юность Джереми, один из эпизодов его юности.

Ветер вонзается в лицо Джереми Л. Смита тысячами раскалённых ледяных игл. Он не чувствует этого. Это только первые две секунды полёта. Впереди ещё целая вечность. Целая жизнь. Целый сонм воспоминаний.

Типичные детские воспоминания — это дни рождения, праздничные пироги, весёлые клоуны и подарки. Это Санта-Клаус и оленёнок Бэмби, Микки-Маус, Супермен и приключения сенбернара Бетховена. Это чёртово колесо и американские горки, авиашоу и выставка старинных автомобилей под открытым небом, цирковые пожиратели огня и акробаты, парящие под куполом.

У Джереми всё было иначе. У него не было ласковых материнских рук, что вы. У него было помойное ведро, которое нужно было выносить из сортира каждое утро. У него были куры, которых нужно было кормить. Мыши, на которых нужно было охотиться.

Иногда Джереми ловил мышей живьём — сейчас он вспоминает и это. Бывает так, что мышеловка срабатывает, но мышь слишком мала, чтобы рамка перебила ей позвоночник. Тогда её прижимает за хвост. Самые смелые мыши могут отгрызть себе хвост и убежать. Но на такое решается не каждая. Мышь бьётся, ей очень больно, но со временем боль притупляется, кровь перестаёт поступать к пережатому кончику хвоста, становится легче. У мыши срабатывает инстинкт. Она доедает свой бесплатный сыр и засыпает.

Джереми ловил таких мышей. Они заменяли ему конструктор Lego и пластиковых Суперменов с подвижными суставами. Он обезглавливал их на чердаке. Варил живьём. Подвешивал за лапы, растягивал и разрывал пополам. Нет, он не вычитывал это в старинной книге о пытках. Он никогда не видел подобных книг. Всё это он придумал сам.

Теперь он летит вниз, и перед его глазами выстраиваются полчища изуродованных мышей. Перед его глазами — распухшее тело мёртвой матери. Он никогда не видел её такой, но он знает, что она такой была. Перед его глазами стоит водитель автобуса Бенджамин Бикс: в его голове дыра размером с бейсбольный мяч, но он жив. Бесплатная трепанация. Перед его глазами — толстый Джон Джонсон. Вокруг рта — застывшая пена. Руки прижаты к груди.

Джереми Л. Смит вспоминает своих мертвецов.

С такой высоты нельзя упасть вертикально, сколько бы ты ни весил. Ветер всегда отнесёт тебя в сторону. Возможно, тебя прибьёт к башне — тогда ты пролетишь меньшее расстояние, упав на крышу какого-нибудь промежуточного уровня. Возможно, отнесёт прочь — тогда ты долетишь до земли. Всё зависит от тебя: растопырь руки или, наоборот, вытянись солдатиком. Смерть всё равно одинаковая.