Дочери Ялты. Черчилли, Рузвельты и Гарриманы: история любви и войны - Кэтрин Грейс Кац

музыкант и комик был на восемнадцать лет старше Сары и успел, по слухам, чуть ли не дважды жениться и развестись у себя на родине[44]. Обрести любовь Саре было не просто. Сравнивая мужчин из своего нового круга общения с отцом, она находила их невыносимо скучными. Некоторое время она встречалась с корреспондентом Reuters по имени Дик Шипшэнкс, который поражал слишком уж леворадикальными для воспитанника Итона и Принстона взглядами. Но этот роман продлился недолго, а сам Шипшэнкс вскоре отправился в Испанию освещать гражданскую войну и погиб там в результате прямого попадания снаряда в автомобиль, где он сидел вместе с другим британским военкором Кимом Филби (впоследствии разоблачённым агентом советской разведки), который каким-то образом выжил{421}. Но если Шипшэнкс вызывал недоумение всего лишь радикализмом, Оливер был совсем не их, аристократического, поля ягодой. Так что когда Сара, в канун Рождества 1935 года, объявила семье, что собирается выйти за него, родители не на шутку встревожились. Впрочем, Клементина не сочла это достаточно веским основанием для отмены запланированной поездки на альпийский горнолыжный курорт на рождественские каникулы, и оставила Уинстона улаживать семейный кризис самостоятельно. «Вот я и тут – и ничего не делаю для того, чтобы предотвратить эту катастрофу, – писала Клементина Уинстону из Австрии, – но я чувствую, что Сара скорее прислушается к твоему мнению и оценит время и беспокойство, затраченное тобою на неё и её любовные дела»{422}.

Уинстон всячески убеждал Сару одуматься, указывая ей, в частности, на то, что в случае войны с Германией она окажется «замужем за врагом», если Оливер не откажется от австрийского гражданства{423}. Но за Сарой в семье недаром закрепилось прозвище «Мул», ибо в упрямстве она ничуть не уступала отцу. Но на этот раз они впервые схлестнулись по-настоящему всерьёз и бескомпромиссно. И Сара тайно сбежала с Виком Оливером в Нью-Йорк, когда тот отправился на очередные гастроли, – там они и оформили свой брачный союз без благословения её родителей. Вернувшись в Лондон, молодая чета продолжила совместные сценические выступления, но счастье Сары на поверку оказалось мимолётным. Вместо того чтобы всячески поддерживать амбиции жены, Вик только критиковал Сару за плохую игру, заявляя, что всего лишь пытается ей помочь{424}. Вскоре Вик Оливер и вовсе нашёл себе новый объект в лице юной старлетки Филлис Лакетт[45], которую предлагал им удочерить, чтобы помочь девочке с карьерой под раскрученной фамилией Оливер{425}. Не ясно был ли у Вика роман с Филлис, но эмоциональное предательство в этой истории налицо.

Как-то раз в начале апреля 1940 года в ходе гастрольного тура Сара зашла в Бате на дневной сеанс в местном кинотеатре, чтобы просто немного развеяться. Перед фильмом там запустили кинохронику, и она внезапно оказалась лицом к лицу с отцом, пристально взирающим на неё с экрана. Он неустанно предупреждал британскую общественность о всевозрастающей угрозе агрессии со стороны нацистской Германии. Поначалу никто к нему не прислушивался, записывая его в алармисты. Теперь народы Британии имеют возможность убедиться, что он был из тех немногих прозорливых и смелых, кто со всею честностью и прямотой заявлял о явственно зреющей угрозе из-за Ла-Манша. И тут же в ней поднялась буря эмоций. «Волна гудящего возбуждения, прошедшая по залу театра, <…> пробудила во мне небывалую гордость за то, что я твоя дочь, – призналась Сара в письме к отцу. – Внезапно до меня дошло, что я ведь никогда раньше по-настоящему и не говорила тебе – из робости и косноязычия, – как сильно я тебя люблю и как сделаю всё для того, чтобы эта карьера, которую я выбрала – не без боли для любимых мною людей и для себя самой, – оказалась – в один прекрасный день – достойна твоей фамилии…» – А через месяц с небольшим после этого письма, 10 мая 1940 года, её горячо любимый отец стал премьер-министром.

Как же долго Сара пыталась пойти своим собственным путем, – а тут все её наработки отдельной от родительской семьи личности разом куда-то исчезли. Прохожие на улицах наперегонки спешили к ней пожать руку и выразить восхищение её отцом – человеком, вызвавшимся спасти Британию от вторжения{426}. Какое-то время она продолжала по инерции служить в театральной труппе, но, как бы она ни старалась и чего бы ни делала, никто более не желал видеть в ней заурядную актрису Сару Оливер. Отныне она стала и навсегда останется для всех Сарой Черчилль, дочерью выдающегося сэра Уинстона Черчилля. Она вовсе никогда и не хотела порывать с миром своего отца; скорее доступ туда вдруг оказался ей заказан. А тут внезапно её буквально швырнули обратно в самую сердцевину этого мира. Теперь театр мог и подождать. И Сара приняла очередное скоропалительное, но на этот раз здравое решение – и записалась в Женский вспомогательный корпус британских ВВС.

Служба на авиабазе в Медменхэме подарила Саре ощущения осмысленности жизни, принадлежности к месту дислокации и возможности самосовершенствования. После полугода пребывания её там в должности старшего офицера подразделения, Уинстон предложил Саре содействие с переводом в Штаб командования бомбардировщиками, то есть на более престижный и для многих заветный пост, но Сара скромно отклонила это предложение. Впервые в жизни Сара чувствовала, что её по-настоящему ценят там, где она есть. «Мне дали понять в Медменхэие, что я начинаю им приносить настоящую пользу, – объяснила она. – Ты же знаешь, как я рада всегда твоему интересу к моим делам», – сообщила она отцу таким тоном, будто в его острой заинтересованности в успехах дочери и гордости за неё могли быть какие-то сомнения.

Конечно же, Уинстон гордился Сарой настолько, что порой его от гордости за дочь чуть ли не распирало. Уж как он бахвалился её достижениями перед Элеонорой Рузвельт во время операции «Факел», когда Сара оказалась лучше него самого осведомлена о деталях обстановки в Северной Африке перед высадкой десанта, не жалея, впрочем, комплиментов и в адрес её младшей сестры Мэри, состоявшей во Вспомогательной территориальной службе при зенитных батареях в Гайд-парке. «Твои сестры выбрали самые тернистые пути из всех, что могли найти, – писал Уинстон Рэндольфу в Северную Африку. – Думается, они истинные героини»{427}.

Но прежде чем сдвинуться с мёртвой точки разочарования в любви и театре, Саре нужно было заново обрести утерянную гордость и веру в себя. «Должна сказать, – писала она домой, матери, – что чувствуешь себя немного посмешищем, когда гордишься своей униформой и всем, что за ней стоит. <…> Это вроде как медленно и болезненно обретать второе дыхание»{428}.

Но время от времени старые тучи по-прежнему наплывали на её горизонт. Музыка, которою полнился радиоэфир, пробуждала глубоко затаившиеся в её душе чувства. Хотя внешне джазовые композиции в исполнении биг-бэндов Гленна Миллера и Бена Гудмана звучали солнечно и жизнерадостно, под гладкой поверхностью этой музыки таилось глубинное напряжение минорных аккордов. Из-за высокого поста её отца Сара и Вик не могли теперь просто взять и развестись без публичного скандала – и вынуждены были хотя бы эпизодически продолжать появляться на публике вместе. Кэти вскоре после знакомства с Сарой сообщила в письме своей сестре, что та «выглядит отчаянно несчастной», но «ей хватает сил оставаться при Вике, памятуя об отце»{429}. Время от времени Вик ещё и тревожил Сару телефонными звонками в Медменхэм, выводя из зыбкого равновесия. Сара и в такие моменты старалась сдерживаться, но слезы нет-нет да и стекали по щекам на разложенные перед ней на столе промокашки, выдавая её с головой