Посылка - Ричард Матесон

И так теперь будет всегда, пока они будут живы.

— Вы нашли того, кого искали? — спросила Вернера седая женщина за стойкой, когда он зашел в бар и спросил для себя чашечку кофе.

— Да, спасибо вам,— сказал он.

— И где же он был? — поинтересовалась женщина. Вернер улыбнулся ей.

— У себя дома,— ответил он.

Дело в шляпе

Я вышел на террасу, подальше от шумного сборища.

Сел в самый темный угол, вытянул ноги и вздохнул. Ну и скучища!

Распахнулась дверь, и на террасу вышел человек. Он едва держался на ногах. Шатаясь, подошел к перилам, облокотился о них и уставился на огни раскинувшегося перед ним города.

— О господи,— пробормотал он и провел дрожащей рукой по редким волосам. Потряс головой и вперил взор в горящий на крыше Эмпайр-стейт-билдинг фонарь. Глухо застонал, повернулся и заплетающейся походкой побрел ко мне. Споткнувшись о мои ботинки, чуть не упал.

— О-ох,— пробормотал он, плюхаясь в соседний шезлонг.— Прошу прощения, сэр.

— Ничего,— отозвался я.

— Вы позволите отнять у вас немного времени? — спросил он.

И, не дожидаясь ответа, приступил к делу.

— Послушайте,— сказал он,— я вам расскажу совершенно невероятную историю.

Он наклонился вперед и уставился на меня мутными глазами. Затем засопел, как паровоз, и рухнул обратно в шезлонг.

— Слушайте,— начал он.— Это точно... как это там: «Есть многое на свете, друг Горацио...» и так далее. Вы думаете, я пьян? Так оно и есть. А почему? В жизни не догадаетесь. Все дело в моем брате.

Началось это пару месяцев назад. Он работает начальником отдела в рекламном агентстве Дженкинса. Они ему там все в подметки не годятся... То есть... я хочу сказать... работал...

Он всхлипнул и задумчиво повторил:

— В подметки не годятся...

Вытащил из нагрудного кармана носовой платок и высморкался так, что я даже вздрогнул. Затем снова ударился в воспоминания:

— Они все приходили к нему за советом, все. Сидит он, бывало, у себя в кабинете: на голове шляпа, ноги на столе, ботинки блестят... А они вопят: «Чарли, подскажи что-нибудь!»... А он повернет шляпу (он называл ее «думательная шляпа») и говорит: «Ребята, это надо делать так». И идеи у него всегда были — закачаешься. Какой человек!

Тут он уставился на луну и снова высморкался.

— И что?

— Какой человек,— повторил он.— Ему не было равных. Обратишься к нему — и дело в шляпе. Шутка. Как мы думали.

Я вздохнул.

— Странный был тип,— продолжал мой собеседник.— Странный.

— Ха! — сказал я.

— Как картинка из журнала мод. Точь-в-точь. Костюмы всегда сидели как влитые. Шляпы — то, что надо. Ботинки, носки — все делалось на заказ. Помню, поехали мы как-то за город: Чарли с Мирандой и мы с моей старушкой. Жаркий денек. Я снял пиджак. А он — ни в какую. Говорит, мол, мужчина без пиджака — это не мужчина.

Нашли отличное местечко: ручей, полянка, травка, есть где посидеть. Пекло невозможное. Миранда и моя жена разулись и бродили босиком по воде. Я и то к ним присоединился. Но он! Ха!

— Ха!

— Ни в какую. Представляете, я там шлепаю по воде босиком, как мальчишка, брюки подвернуты, рукава засучены. А Чарли сидит себе на лужайке, одет, как на свидание, смотрит на нас и улыбается. Мы ему кричим: «Давай к нам, Чарли, скидывай ботинки!»

«Нет,— говорит,— мужчина без ботинок — это не мужчина. Я без них и ходить-то не смогу». Тут Миранду допекло: «Никак не могу понять,— говорит,— за кого я вышла замуж: за мужчину или за платяной шкаф».

Вот таким человеком был мой брат. Вот таким.

— Конец рассказа,— намекнул я.

— Еще нет,— возразил он. Голос у него дрожал. Наверное, от ужаса.— Теперь начинается самое страшное. Помните, что я говорил насчет его одежды? Даже нижнее белье шилось на заказ.

— Угу,— сказал я.

— Однажды кто-то в конторе решил подшутить и спрятал его шляпу. Чарли, похоже, не притворялся, что без нее не может думать. Не говорил почти ничего. Так, бормотал чтото. Смотрел все время в окно и повторял: «Шляпа, шляпа». Я отвез его домой. Мы с Мирандой уложили его в постель и пошли в гостиную. Сидим, разговариваем, вдруг слышим — грохот. Мы бегом в спальню. Смотрим — Чарли лежит на полу. Помогли ему встать, а он снова падает — ноги подкашиваются. Что такое? А он повторяет: «Ботинки, ботинки». Мы посадили его на кровать. Он взял с пола ботинки, а они выпали у него из рук. Он говорит: «Перчатки, перчатки». Мы стоим и смотрим на него, ничего понять не можем. А он как закричит: «Перчатки!» Миранда перепугалась. Принесла перчатки и бросила ему на колени. Он их натянул медленно, с трудом. Потом наклонился и надел ботинки. Встал и прошелся по комнате, осторожно, словно сомневался, что ноги его выдержат. Потом говорит: «Шляпа»,— и пошел в чулан. Напялил на голову шляпу. А потом — можете себе представить? — говорит: «Какого черта ты притащил меня домой? У меня работы полно. Я сейчас поеду и уволю ту скотину, которая спрятала мою шляпу». И поехал обратно в контору. Вы мне верите?

— Почему бы и нет? — устало ответил я.

— Ну что ж,— сказал он,— я думаю, об остальном вы и сами можете догадаться. Миранда в тот день сказала: «Так вот почему этот придурок такой мямля в постели! Теперь что, каждую ночь на него шляпу напяливать?» Мне даже как-то неловко стало.— Он замолчал и вздохнул.— После того случая дела пошли совсем плохо. Без шляпы Чарли не мог думать. Без ботинок — не мог ходить, без перчаток — шевелить пальцами. Он даже летом ходил в перчатках. Врачи только руками разводили, а один психиатр вообще уехал из города после того, как Чарли побывал у него на приеме.

— Закругляйтесь,— сказал я.— Мне скоро уходить.

— Да, я уже почти закончил,— заторопился он.— Чарли становилось все хуже и хуже. Чтобы его одевать, пришлось специально нанять человека. Миранде он совсем опротивел, и она перешла спать в другую комнату. Мой брат терял все. А потом настало то утро...

Он содрогнулся.

— Я зашел его проведать. Дверь в квартиру была распахнута настежь. А внутри — словно в склепе. Я позвал слугу Чарли. Ни звука. Прошел в спальню. Гляжу — Чарли лежит на кровати и что-то бормочет. Я, ни слова не говоря, беру шляпу и надеваю ему на голову. «Где твой слуга? — спрашиваю.— Где Миранда?» А он на меня уставился и молчит, только губы дрожат.

Я его спрашиваю: «Чарли, что случилось?»

Он отвечает: «Костюм».

Я спрашиваю: «Какой костюм? О чем ты говоришь?»

А он со слезами в голосе: «Мой костюм сегодня утром пошел вместо меня на работу».

Я подумал было, что он свихнулся.

А он объясняет: «Серый, в полоску. Я вчера его надевал. Мой слуга закричал, и я проснулся. Он смотрел в сторону гардероба. Я тоже посмотрел. О господи! Там перед зеркалом мое белье само по себе собиралось. Белая рубашка прилетела и наделась на майку, сверху — пиджак, снизу — брюки, галстук сам собой завязался. Носки и ботинки подползли под брюки. Потом рукав пиджака поднялся, взял с полки шляпу и надел ее туда, где должна быть голова. Потом шляпа сама по себе снялась. Костюм ушел. Мой слуга сбежал. Миранды нет». Чарли замолчал, и я снял с него шляпу, чтобы он мог спокойно потерять сознание. Потом вызвал «скорую».

Это случилось на прошлой неделе. Меня до сих пор трясет.

— Все? — спросил я.

— Почти,— ответил он.— Чарли в больнице, и ему становится все хуже. Сидит в серой шляпе на кровати и бормочет что-то себе под нос, а разговаривать не может даже в шляпе.

Он вытер пот со лба.

— И это еще не самое худшее. Говорят, Миранда... Говорят, у нее с этим костюмом роман. Она всем своим подружкам рассказывает, какой он замечательный, и что Чарли как мужчина ему и в подметки не годится.

— Не может быть,— сказал я.

— Может,— сказал он.— Она сейчас там.— И он кивнул головой в сторону двери.— Недавно пришла.

Он откинулся на спинку шезлонга и замолчал. Я встал и потянулся. Мы посмотрели друг другу в глаза, и он тут же потерял сознание. А я разыскал Миранду, и мы поехали домой.

Добыча

Амелия пришла домой в четырнадцать минут седьмого. Убрав пальто в стенной шкаф, она внесла в гостиную небольшой сверток и уселась на диван. Скинула туфли, пока развязывала лежащий на коленях сверток. Извлеченная деревянная коробка напоминала гроб. Амелия подняла крышку и улыбнулась. Внутри лежала самая безобразная кукла, какую она когда-либо видела. Ростом сантиметров двадцать, вырезанная из дерева, со скелетоподобным тельцем и несоразмерно большой головой. На лице куклы застыло выражение неистовой злобы, острые зубы оскалены, глаза навыкате. В правой руке кукла сжимала копье высотой с нее. Все тело от плеч до коленей обвивала изящная золотая цепочка. Под куклой к задней стенке коробки был приколот крошечный свиток. Амелия отколола его и развернула. Бумага была исписана от руки. «Он Тот, Который Убивает,— начиналась записка.— Безжалостный охотник». Амелия улыбнулась, читая последние слова. Артур будет счастлив.