Подглядывающая (СИ) - Славина Анастасия
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Never111: ?
Серый: Когда я сфотографировал Ренату на чердаке, никто не обратил внимания на то фото. Будто снимок, который показывает мальчик без имени, рассматривают сквозь специальные линзы. Но когда его выставил Стропилов, народ зашумел, как улей. Стропилов немало призов за него отхватил. Ему нужны были призы, а мне – жизнь для моего снимка. Каждый получил свое.
Never111: Ты специально отправил меня к Стропилову? Чтобы он «заценил» меня, как модель?
Серый: Да, Эм. И модель ему очень понравилась. А дальше я из кожи вон лез, лишь бы оказаться к тебе поближе. Я давал тебе все, что ты хотела: развлечения, дружеское плечо, страсть, любовь, Ренату. Любой каприз – только пожелай.
Never111: Эй.
Серый: Да, Эм?
Never111: Ты псих.
Скрипнула кровать – Эй встал. Я замерла в кресле.
Он вошел в комнату. Прислонился плечом к дверному косяку.
Теперь Эй вовсе не казался парнем, который хотел убедить меня в предопределенности нашей жизни. Он был холодным, как лед, и острым, как бритва.
– Где карты памяти, Эм? – спросил он устало и жестко.
Я сглотнула ком в горле.
Казалось, сумерки густели с каждой секундой.
– Уннитожены!
Эй оттолкнулся от дверного косяка. Остановился передо мной, руки – в карманах куртки.
– Проверим, как далеко я способен зайти, чтобы узнать, не врешь ли ты?
Нечего было проверять. Я знала, на что он способен.
– Ты такая же ненормальная, как и я, Эм. Думаешь, что проблемы с речью – твой единственный дефект? Считаешь, что подглядываешь, потому что тебе смертельно одиноко? Одиночество послужило пусковым механизмом – вот и все. Оно позволило тебе выплеснуть свое уродство в такое вот увлечение. Если бы твой брат не погиб – старт был бы другим, но исход – тем же. Мы оба любим подглядывать. Мы – одинаковые, Эмма.
Он протянул ладонь.
Я не стала его провоцировать – достала из кармана джинсов карты памяти.
– Это не последняя наша встреча.
И он ушел, хлопнув дверью.
Не знаю, сколько прошло времени после ухода Эя.
Сейчас за окном глубокая снежная ночь. Ощущение такое, будто снег и по эту сторону стены – я замерзаю, укутанная им. Знаю, это ледяное спокойствие – конец, и, все же, не шевелюсь. Иногда конец – это не самое плохое.
Из снежного полусна меня возвращает в реальность звук голоса – я слышу свое имя.
Сердце вздрагивает.
Открываю глаза.
Темно, только прямоугольник окна цедит тусклый свет.
В моей ладони зажат телефон.
Включаю его.
Сергея нет в сети.
Сжимаю телефон так сильно, что, кажется, он должен сломаться. И снова слышу:
– Эмма…
Я всхлипываю. Пытаюсь улыбнуться, будто меня застали врасплох.
Беззвучный голос несуществующего человека.
Глаза щиплет от слез.
«Эмма… Какая у тебя погода?»
Я смеюсь и плачу одновременно.
Я не сумасшедшая. Я осознаю, какой финт выкинуло мое подсознание, и отчего так произошло. Но пытаюсь удержать эту тоненькую ниточку, связывающую меня с придуманным мужчиной, которого я люблю.
«Эмма, так какая у тебя погода? И во что ты сейчас одета? Рассказывай!»
«Неважно», – мысленно говорю я.
«Неважно? Иногда мне кажется, что ты не женщина, Эмма».
Я отлично представляю скобочки-улыбки, которые Сережа поставил бы в конце этого сообщения.
«Ты улыбаешься, Эмма…»
«Не могу не улыбаться, когда разговариваю с тобой».
Огромным усилием вытаскиваю себя из кресла. Тело ломит, будто от простуды.
Подхожу к окну. Мне так холодно внутри, что стекло кажется тонким слоем прозрачного льда.
Снежная королева.
Моя квартира – замок изо льда.
Я вспоминаю, как мы с Эем пели караоке песню из «Холодного сердца» – и во рту появляется такой горький привкус, что я морщусь.
«Я знаю, что тебе сейчас надо, – тотчас же приходит на помощь Сережа. – Свет торшера, плед, огромный кусок творожного кекса с взбитыми сливками и большая кружка кофе с молоком и корицей. Вместе с последним глотком кофе, собирая крошки, упавшие тебе на колени, ты поймешь, что счастлива».
Я невольно бросаю взгляд на отражение пустого кресла в стекле.
Пустота. Одиночество.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})Снова.
«Кажется, я больше никогда не буду счастлива…»
«Это очень по-женски, Эмма».
Касаюсь стекла подушечками пальцев. Точно – лед.
«Сережа, мне кажется, я падаю…»
«А, на самом деле, ты – летишь!»
– Пперестань быть ттаким оппптимистичным! – громко, вслух требую я.
«Я – это ты. Так что, сама перестань».
Я чувствую его улыбку – рябью в воздухе. Сергей словно стоит у меня за спиной. Кажется, я улавливаю боковым зрением его силуэт.
Как же горько!.. Крепко сжимаю пальцами переносицу.
«Эмма, Эмма, Эмма… Не исчезай! А знаешь что? Я жутко голодный! Угостишь меня чем-нибудь?»
Смотрю на свое невесомое отражение. Теперь это и есть я? Бледная, прозрачная, почти ненастоящая.
Продолжать это общение или?.. Но все «или» глядят на меня такими жадными глазами, будто хотят сожрать. Грозят снова утянуть под снег.
– У мменя есть кое-что, но это тты тточно не будешь есть.
«Ржавые гвозди?» – интересуется Сережа, облокачиваясь о спинку кресла – я отчетливо вижу это в отражении стекла.
Я заставляю себя пойти на кухню. Сложно даются лишь первые шаги.
Нащупываю на полке банку, она едва различимо светится в темноте. Беру ложку, возвращаюсь в комнату для чтения. Открываю банку на подоконнике.
– Мед!
«Лучше уж ржавые гвозди», – смеется Сережа.
– Ззначит, ты нне будешь ппретендовать на мою ппорцию, – зачерпываю ложку меда и засовываю себе в рот. – Мммм… Как ввкусно!
«Кушай, сколько влезет. Только дыши потом не на меня, а в другую сторону. Но смотри на меня».
Зря я об этом подумала… Снова болезненная завязь в солнечном сплетении. Снова резь в глазах. Сладкий мед смешивается на губах с солеными слезами. Втыкаю ложку в мед. Опираюсь ладонями о подоконник. Все, не могу…
«Эмма, не раскисай!»
«Эмма».
«Эмма!»
«Вот скажи, чего ты хочешь?»
Я заставляю себя думать. Мысли перекатываются так тяжело, как слова у меня в горле.
«Ну же, Эмма! Чего ты хочешь?»
«Из реального», – на всякий случай уточняет Сережа.
Снова бросаю взгляд на пустое кресло, едва различимое в темноте.
– Я нне знаю, чего ххочу… – и в этот момент, словно против воли, я что-то нащупываю в глубине себя. – Но я точно знаю, чего не хочу.
Не хочу пустоты, сумерек, тишины.
Не хочу бояться.
Не хочу ждать.
«Тогда ты знаешь, что делать, Эмма».
Я мысленно стряхиваю с себя остатки невидимого снега.
Спустя полчаса оставляю в почтовом ящике ключи от квартиры.
Спустя восемь часов получаю сообщение от Эя: «Где ты?!». «Меня больше нет», – отвечаю ему.
Отключаю телефон и выбрасываю его в мусорную корзину.
Глава 22. День 300
Я просыпаюсь – но ощущение такое, будто все еще сплю. В квартире – сумерки, хотя уже почти десять утра. Не смотря на март, снег валит сплошной стеной – кажется, скоро сугробы достигнут одиннадцатого этажа, на котором я живу.
Мне непросто дается вживление в этот город. Небо свинцовое, мрачное. Жутко не хватает солнца. Никогда не думала, что буду радоваться морозам под двадцать градусов: раз морозы – значит, ясно.
Но я не знаю на земле места, прекраснее Питера.
Три недели назад я купила билет на автобус в один конец. Ночной переезд. Утром меня разбудило чувство, похожее на ожидание дня рождения. Я не сразу осознала, что моя голова не на подушке, а на плече мирно похрапывающей бабушки. Я резко выпрямилась, будто ничего и не было, – и застыла на полувздохе: вдалеке, на берегу озера, на гребне обрыва, плыла старинная деревянная усадьба. Будто ожившая легенда. О таком Сережа мне не рассказывал… Сколько же всего я узнаю и увижу в Питере – городе, в котором я ни разу не была, но который стал мне родным?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
