Сердце бога - Анна и Сергей Литвиновы

Иноземцев подвел ее к ближайшей лавочке в студенческом городке – здесь хотя бы не было ощущения, что весь корпус общаги, все шесть этажей на них смотрят. Правда, погода, как назло, была хорошей, и мимо все равно время от времени проходили парочки и целые компании. Поэтому он старался говорить, не повышая голоса, тихо, разумно и спокойно.

– Мария, я не должен встречаться с тобой. Понимаешь, я совершаю преступление против своей Родины, и меня даже могут посадить в тюрьму.

Она искренне не поняла:

– Защо? Почему?! Какво правим?! Что мы с тобой такое делаем?!

– Понимаешь, – сказал он шепотом, – я секретоноситель. У меня секретная работа. Я давал подписку. И я не должен встречаться ни с кем из иностранцев.

– Но ние с ме само приятели с ти! Но мы же с тобой просто дружим! Ти не ми каза никакви тайни! Ты не говорил мне никаких секретов!

– Все равно. Я давал подписку.

– Но аз живея в една социалистическа страна! – девушка совсем сбилась на болгарский, однако он, как ему казалось, совершенно все понимал, что она имела в виду: – Я живу в социалистической стране. – И дальше: – Руските былгари братя! (Русские с болгарами братья!)

– Для наших офицеров по режиму, боюсь, это обстоятельство не имеет значения.

На ее глаза навернулись слезы.

– Осызнах. Я поняла. Ти не искаш да быдеш с мен. Просто да се чука, – и перевела: – Ты просто не хочешь быть со мной. Только спать.

– Нет, Мария, нет! Мне очень жаль, но таковы правила!

– Тогда уходи! Убирайся! После си отиде! Махай се!

– Мария, пойми. Пойми, Мария, я люблю тебя, по-настоящему люблю! Но встречаться у нас в стране мы не сможем открыто, только тайно!

– Мне такое не подходит. Не е подходящ. Я не хочу стыдиться тебя. И стыдиться любить. Аз не искам да се срамувам от ти. И срам да обичам. – Она вскочила и побежала прочь. А на повороте к общежитию обернула к нему свое залитое слезами лицо и прокричала: – Ако мислите за нещо – обратно.

– Что? Что?! – переспросил он, не поняв.

– Если что-нибудь придумаешь – возвращайся!

Что оставалось ему делать?

Только развернуться и побрести к остановке троллейбуса.

«Кажется, – думал он, – я опять потерял Марию навсегда».

Москва

Галя

В то же самое время его супруга Галина решала совсем другие проблемы. Она с Юрочкой по-прежнему жила в квартире Ивана Петровича Провотворова в Доме правительства у Большого Каменного моста. Генерал был к ней чрезвычайно внимателен и предупредителен. Порой ей казалось, что он проводит фронтовую спецоперацию по ее приручению – как чуть раньше успешно организовал операцию «Похищение». Нет, он нисколько не посвящал себя ей. О себе ничего не рассказывал. Ни о своем прошлом. Ни о нынешней службе. И не раздувал собственное величие и близость к власть имущим. Нет, Иван Петрович, как и прежде, был скуп на слова и повествования. Галя знала о нем лишь самую малость: да, был женат, супруга скончалась. Имел сына и дочь, сын погиб, дочка вышла замуж, живет в другом городе, видятся редко. Почему ни одной фотографии и ни одной вещи, напоминающей о бывшей хозяйке, не имелось в квартире, Провотворов не пояснял. Она в чем-то провинилась? В чем? Генерал не говорил. Чем он занимается сейчас? Освоением новой техники. Летает ли он, как прежде, за штурвалом самолета? Только изредка, когда самому хочется.

Вставал генерал с рассветом и по утрам, еще не успевали проснуться Галя с Юрочкой, уезжал на службу. Всяческие ее поползновения в стиле примерной жены: приготовить ему завтрак, погладить форму, постирать рубашку – отметал категорически. Брюки и китель гладил самостоятельно, лично надраивал ботинки и сапоги. Утром разогревал себе на плитке вчерашний обед, который готовила приходящая прислуга Василиса – крестьянского вида женщина лет сорока пяти. Она же, невзирая на имевшуюся в доме диковину – стиральную машину, – забирала белье для стирки, в том числе и прибавившиеся ползунки и подгузники Юрочки. Возвращала поглаженное аккуратными стопками. Она же кашеварила, при этом предварительно досконально выяснила вкусы Иноземцевой, а также какие продукты потребляет ее сыночек. Готовить являлась раз в два дня, по часам, с авоськами, полными продуктов с рынка, и бидончиком парного молока. Василиса, или тетя Вася, как она велела себя звать, в душу к Галине не лезла – а Иван Петрович насчет нее предупредил коротко: «С Василисой не откровенничай». Встречный вопрос «почему?» проигнорировал. То же самое посоветовал и относительно своего помощника, или ординарца, по странному совпадению также Василия – или иначе капитана Макаркина. К Макаркину, велел генерал, можно обращаться по любым вопросам, что бы ей ни понадобилось, от медработника (как он выразился) по любой специальности до обмундирования. Макаркин был прохиндей с тонкими усиками и живыми глазами, и спрашивать у него о том о сем Галина попервоначалу стеснялась. Но генерал это как чувствовал – и, верно, из педагогических соображений пригласил как-то ординарца к ужину. А после еды, в ходе которой капитан-услужитель принимал пищу чрезвычайно галантерейно, Провотворов, к чему-то придравшись, поставил его по стойке «смирно!» и скомандовал: «А теперь докладывай, капитан. Да не мне – Галине Степановне докладывай: что в этом сезоне москвички носят? Как стригутся? И где? Где перышки чистят? Где бывают? Что идет нынче в театрах, в кино? Какие выставки проходят?» И Макаркин выкатился, выкатил глаз и как миленький отбарабанил целую лекцию. Затем постепенно Иноземцева поняла, что, получив сведения от ординарца, Иван Петрович стал методично организовывать для нее культурную программу. У Владика, когда тот ее покорял, все было порывисто, любовно, романтично: прыжок с парашютом в ее честь, полные карманы шоколадных конфет для нее. У генерала все оказалось методично, расчислено – словно осада крепости по всем правилам фортификационного искусства. И, казалось бы, что вернее понравится молодой женщине – любовная удаль или строгий расчет? Вроде ответ очевиден – однако размеренные ухаживания Провотворова были ей больше по душе, чем страстный нахрап Вадика. Может, дело обстояло просто: Ивана Петровича она (за что-то и почему-то) любила, а Иноземцева, как выяснилось, нет.

А он, кстати сказать, даже не звонил ей. Пропал, исчез. И даже сынок его, Юрочка, о котором он так пекся, стал ему, похоже, совершенно не нужен.

А пятидесятилетний генерал, невзирая на занятость по службе, каждый вечер стремился к ней, домой. И вывозил молодую женщину, так сказать, в свет – нисколько не ожидая, что она попросит или попеняет на скуку. С Юрочкой охотно оставалась Василиса – возможно, за это Провотворов ей приплачивал, но с Галей ни сам Иван Петрович, ни прислуга эту тему не обсуждали. Они отправлялись ужинать в лучшие тогдашние рестораны: «Метрополь», где сложилось некогда их знакомство, а также в «Прагу», «Пекин» и «Будапешт». Посещали театры. В Большом они побывали буквально на следующий день после того, как там столкнулись Владик и Мария, – но о том ни первая, ни вторая пара так и не узнала. Сходили также в Сатиру и в «Современник».

Однако в светской жизни, которой закружил ее генерал, имелась одна проблема, о которой Галя стеснялась ему сказать. Сам-то Иван Петрович, помимо повседневной, полевой и парадной формы, имел целый шкаф прекрасных гражданских костюмов, плащей и сорочек, сшитых на заказ и импортных. Галя раньше никогда не была знакома с мужчиной, имевшим столько одежды. В то же время ровно ни единой женской вещички не имелось в громадной квартире Провотворова – как не было фотографий или иных дамских пустяковин. Поэтому Галя не могла одеться даже с чужого плеча. А все, что она имела и вывезла из Энска, была пара платьев, сшитых ею по случаю в ателье перед замужеством, один москошвеевский костюм и пара свитеров для прогулок в холодное время года. Но оказалось, что Иван Петрович без просьб вошел в курс ее затруднения. И однажды они оказались в месте, о существовании которого Галя даже представления не имела.

Свою частную «Победу» Провотворов оставил на улице Куйбышева, рядом с Красной площадью и ГУМом. Они чинно, как положено супружеской паре, отправились в главный магазин Советского Союза. Однако вошли в него не с улицы Куйбышева и не с 25-го Октября, а прямо с Красной площади. Меж витрин с манекенами и штуками ткани имелась малозаметная дверка, а рядом совсем неприметный звоночек. Генерал нажал его, сама собой открылась дверь, их встретил милиционер, тщательно рассмотрел именное приглашение и даже сверил его с паспортом Провотворова. Магазин не был похож на привычные советские. Галя знала: промтоварный – это народ и очередища, особенно когда что-то выбрасывают. Это нехватка вещей – и, как правило, если даже что-то есть, оно не подходит по размеру и по фасону. Это усталые, раздраженные продавцы и покупатели, которые друг с дружкой собачатся.