Как я воспринимаю, представляю и понимаю окружающий мир - Ольга Скороходова

Потрясла меня и скульптура умирающего на ложе Сократа (мне сказали, что это Сократ), после того как он выпил чашу с ядом, находясь в тюрьме. У Сократа открытый рот, замершие в судороге руки и жуткое, доступное даже восприятию руки выражение лица.

В моей памяти ясно сохранилась еще такая миниатюрная скульптура: на скачущей лошади сидят казак и казачка. Осмотрев их головы и лица, я сама определила по чертам лица, где сидит казачка и где казак.

…Мы так долго ходили по залам Русского музея, так много видели картин, скульптур и других предметов, что мне пришлось бы сейчас много писать об этом. Я полагаю, что достаточно будет и введенных примеров, чтобы у читателя создалось представление о том, как я при помощи осязания знакомилась со скульптурами и другими предметами, находящимися в музее, и какое богатое, насыщенное яркими образами впечатление унесла я, уходя из музея. Как в Эрмитаже, так и в Русском музее я интересовалась размерами окон, ниш, обивкой стен и дверями каждого нового зала.

Уходя из Русского музея, мы самым искренним образом вырази благодарность нашему экскурсоводу, я подарила ему экземпляр своей книги.

Удачной была и следующая экскурсия в Летний дворец Петра 1, в котором он жил, когда приехал из Москвы в Петербург. Это совсем простой домик как снаружи, так и во внутреннем убранстве. Я нигде не обнаружила мрамора: стены и потолки оштукатурены побелены, полы деревянные. Во всех комнатах в небольшой количестве сохранилась простая, но еще крепкая мебель. В кабинете Петра мне дали осмотреть его халат. Халат этот уже ветхий, но такой большой и тяжелый, что по одному этому я могла судить об исполинском росте этого умного, дальновидного царя. На письменном столе стояла очень тяжелая, кажется чугунная, чернильница, к которой на цепочке была прикреплена весьма увесистая ручка, — я не могла постигнуть, как можно было удержать тремя пальцами такую тяжелую ручку. Показали мне и «легкую дубинку», с которой обычно прогуливался Петр: она также имела весьма внушительный вид, если принять во внимание ее прочность и увесистость.

В бывшей царской «трапезной» комнате в старом буфете стойло несколько бокалов, как я подумала. Мне сказали, что это царские кубки, которые Петр подносил своим гостям, предварительно наполнив их вином или простой русской сивухой. Были тут кубки «Большого орла», вмещавшие литр и больше сивухи.

Нам сказали (да я и сама читала об атом раньше), что, когда Петр гневался на кого-нибудь из своих провинившихся приближенных, он заставлял их залпом выпивать большой штрафной кубок. В этом музее нам так же, как и в Русском, не изменяло счастье. По всему дворцу нас сопровождал научный сотрудник музея, разрешая мне осматривать руками решительно все. Внизу мы зашли даже в кухню и осмотрели там старинную плиту, котлы, огромный утюг и еще кое-какую уцелевшую кухонную утварь, по которой я могла составить себе представление о необыкновенной простоте в домашней жизни царя Петра.

Затем мы поднялись на второй этаж — в покои Екатерины 1, и здесь, как и внизу, все было очень просто и прочно. Нам указали на печь, которой пользовалась сама Екатерина 1 в тех случаях, когда Петр желал провести несколько часов на половине жены с нею и своими детьми. Тогда Екатерина сама разогревала кушанья и угощала Петра. В опочивальне Екатерины нам показали большую старую кровать, которая несколько напоминала мне люльку, так как имеет по бокам «загородки». Я осмотрела также одеяло и перину — они уже очень ветхи и просты… Показали мне совсем крохотную детскую колыбель, в которой спали дети Петра, в особенности его любимый сынишка, которого мать и отец звали Тюшечка — Петя, Петюшечка, отсюда Тюшечка. Но к большому огорчению Петра, мальчик умер (не помню точно, в каком возрасте).

Упомяну еще о том, что я осмотрела небольшой трон Екатерины 1. Он до сих пор довольно прочен, и на нем сохранилась бархатная обивка. О крепости трона я могла судить по тому, что не только взошла на две ступеньки его, но даже посидела пару минут на троне первой российской царицы — разумеется, получив предварительно разрешение от экскурсовода «отдохнуть немножко». На этом и закончилась наша удачная и приятная экскурсия в Летний дворец Петра 1.

Давно я уже дала себе слово, что если поеду когда-нибудь в Ленинград, то непременно побываю в квартире Пушкина. Так я и сделала.

В теплый солнечный день мы, по обыкновению, отправились на экскурсию. Пройдя Александровский сад, в котором я ничего не могла осмотреть, хотя там есть произведения скульптуры, мы направились на Мойку, где помещается дом, в котором когда-то жил и умер Пушкин. Спустившись на несколько ступенек вниз, я, ощутив запах подвальной сырости, недоумевала: неужели здесь жил Пушкин? Сотрудники музея-квартиры Пушкина пригласили нас наверх. Оказалось, что внизу помещались только прихожая, кухня и проч. Пушкин со своей семьей жил наверху. Это несколько успокоило меня, тем более что квартира Пушкина была хоть и не очень велика, но все же состояла из нескольких комнат. К большому сожалению, в квартире сохранилось мало вещей, которыми пользовался Пушкин. Немного мебели, часы в виде колесницы, если не ошибаюсь, с амурами, некоторые книги и другие незначительные вещи — вот и все) что осталось из обстановки. В музее много фотографических снимков, на них — дети, жена и друзья Пушкина. Мне также показали простую трость Пушкина, с которой он совершал свои прогулки, находясь на Южном берегу Крыма и Кавказа. Я несколько минут держала в руках эту простую палку и думала: «Вот к ней прикасались руки Пушкина… Как мне жаль, что его теперь нет».

Мы прошли по всем комнатам, экскурсовод нам говорил, что было в каждой комнате при жизни Пушкина, а когда мы проходили и через ту комнату, в которой стоял гроб с телом Пушкина, я ступала медленно и тихо, словно боялась разбудить кого-то. И тут вспомнилось, как Пушкин писал о том, что, когда он ходил по разрушенному ханскому дворцу в Бахчисарае, ему чудилось будто в бывших покоях гарема вокруг него летают души Марии и Заремы.

…Или Мария и Зарема — одни счастливые мечты…

В тот день у нас оставалось еще свободное время до вечера, и мы решили пойти в Исаакиевский собор, где тоже есть небольшой музей. В этом музее я мало что видела. Более всего мне понравились некоторые рельефные изображения на иконостасах, стенах и дверях собора. Я их помню и сейчас. Так, например, я осмотрела рельефные фигурки священников, младенцев и женщин. Вся эта группа изображала обряд крещения, и я, благодаря тому что осмотрела эти фигурки, знаю теперь, как происходила эта «таинственная процедура». В одном месте младенца только опускали в купель, а в другом — священник, держа в руке ножницы, тянулся к головке уже вынутого из купели младенца. Далее М. Н. показала мне рельефную фигурку и сказала, что это Христос. Я начала осматривать фигурку и сама обнаружила, что это уже распятый на кресте мнимый «сын божий». Крест был повержен на землю, Христос лежал головой вниз, и на его руках и ногах, пригвожденных и кресту, я обнаружила шляпки от гвоздей. Все это произвело на меня тяжелое впечатление. Не потому, чтобы я веровала в распятого Христа, а потому, что вообще представила себе, как ужасна была эта мучительная казнь.