Солдаты далекой империи - Максим Хорсун

На «Кречете» началась форменная резня. Оружие «хозяев» разило беззвучно, я видел лишь алые отблески выстрелов, озаряющие осточертевший туман. Потом все-таки раздалась вялая ружейная пальба — я-то боялся, что моряки полягут, не успев сделать ни одного выстрела. Но… как бы не так! Балтийцы задешево отдавать свои жизни не пожелали.

Послышался отчаянный женский крик. Я покрылся с ног до головы «гусиной кожей». Сжал челюсти с такой силой, что на зубах полопалась эмаль.

«Мускул» с шумом втянул носом воздух:

— Бабы! — констатировал он с предвкушением.

— Карп! — взмолился я. — Останови это безумие! — А затем завопил, дав волю чувствам: — Ты что?! Против кого пошел?! Басурман!!!

— Помолчи, доктор, коли жизнь дорога! — повторил вождь «троглодитов». Он высунулся из-за скалы, поглядел на озаряемый вспышками броненосец и быстро втянул голову обратно. — Если кто останется жив, всех заберем с собой. В наш мир, доктор, домой заберем. И тебя заберем. Ты мужик хороший, будешь лечить господ и дальше, нечего здесь тебе пропадать…

Из его бормотания я не понял решительно ни единого слова.

— Что вы делаете, Карп? — простонал, силясь повернуться и посмотреть, что же творится на «Кречете»; вот только «мускул» крепко держал за плечо, пресекая в корне попытки своевольничать. — Думаете, «хозяева» станут с вами нянькаться? — заорал, брызгая «мускулу» в лицо слюной. — Да вас следом же пустят в расход! Помянете мои слова!

— Они обещали вернуть нас домой, — упрямо наклонил голову Карп. — Понимаешь: домой! Домой!

— Домой-домой! — передразнил я. — Такой ценой ты попадешь разве что в пекло, а не домой! Иуда!!!

— Мы заберем всех, кого сможем! — Карп содрал с лица корсарскую повязку, оголив червоточину пустой глазницы. — Они обещали!

Первый акт драмы закончился, и тут же, без какого-либо антракта, без передышки и перекура начался второй акт. Я полагал, что летуны, выполнив отвлекающий маневр, уберутся восвояси. Но машины «хозяев» двинули на посадку, заходя на броненосец с носа. В какой-то миг я их увидел: три изящных силуэта, они летели кильватерной колонной сквозь луч боевого фонаря «Кречета». Точно рыбацкие шаланды, ползущие на свет маяка.

С марса грот-мачты грянула пулеметная очередь. Первый летун качнулся, принимая в себя свинцовый рой, и в следующий миг в воздухе развернула щупальца каракатица взрыва. На скалы хлынул град из раскаленных обломков. Загрохотало и завизжало вокруг.

Карп и «мускул» присели, прикрывая головы руками… и я понял, что время моего выхода на сцену настало.

Нет, я не ударил «мускула» коленом в лицо, хотя достать его таким образом было как никогда удобно. Я не попытался отнять чужепланетное оружие у Карпа; нетрудно догадаться, кто бы оказался сверху в той борьбе. Я тоже присел… затем заорал благим матом, судорожно шаря руками по пояснице. Да-да, по пояснице — все нужно было сделать естественно, быстро и без ошибок.

— Что стряслось? — Бровь над единственным глазом Карпа округлилась. — Ранило, поди?

Я затряс головой, не прекращая скрежетать потрескавшимися зубами, будто одержимый. «Мускул» взял меня за локоть и стал поднимать на ноги. «Стрелялку» он, растяпа, держал острым концом вверх. О том, что и у меня может сыскаться оружие, эти двое, похоже, не подозревали. Действительно, зачем доброму доктору пистолет? Единственное зло, которое способен причинить эскулап-простачок, — разве что промахнуться иглой шприца мимо вены. Я сжал рукоять револьвера. Сейчас они на своих шкурах испытают, на что способен доведенный до отчаяния русский интеллигент!

Вот оно! Понеслась душа в рай!

Я выдернул пистолет из-за пояса. Ткнул вороненым стволом в твердокаменный живот «мускула» и спустил курок. Звук выстрела утонул в мягких тканях «троглодита», затерялся на фоне стрекота пулеметов. Даже Карп, казалось, не взял в толк, что произошло с его немногословной «правой рукой». На бородатом лице возникло вопросительное выражение — предполагаю, в тот момент он собирался спросить: что, мол, и тебя зацепило, поди?

Я без жалости вдавил ствол револьвера в рану на животе «мускула» и еще дважды нажал на спусковой крючок. Обе пули прошли сквозь тело обреченного навылет и нашли Карпа. Вождь «троглодитов» упал навзничь; рядом свалился, скрутившись в позе эмбриона, перхающий кровью «мускул». Я вышиб оружие «хозяев» из их рук, отбросил от греха подальше.

А над «Кречетом» в этот момент било ключом светопреставление. На моих глазах оба уцелевших летуна извергли из себя вытянутые языки лилового пламени. Грот-мачта броненосца сейчас же согнулась посредине, будто сверху на нее упал непомерный груз, а стальная коробка Марса вдруг оплыла, точно оставленная на солнцепеке головка сыра. Лиловые языки беззвучно и с животной алчностью облизали ростры; все, с чем они соприкасались, охватывало дымное пламя. Горела даже краска, покрывающая броню надстроек.

Потом что-то бабахнуло, и один из летунов стал выделывать в воздухе живописные кренделя. Через миг он зацепился плоскостью крыла за грот-мачту и со звуком, похожим на стон великана, обрушился на ходовую рубку броненосца. Грохот от падения летающей машины слился с воплем, исторгнутым одновременно множеством людей.

Карп пошевелился, тряхнул пропитавшейся кровью бородой. Приподнял руки и начал перебирать пальцами в воздухе, словно намереваясь поймать что-то невидимое мне. Я склонился над раненым: вождь «троглодитов» глядел на клубы дыма в небесах пустым, рыбьим взором.

Несомненно, высшие силы (не хочу говорить — Бог, боюсь так говорить!) наделили меня двумя талантами: спасать жизнь и отнимать жизнь. Одна выпущенная мною пуля сбрила Карпу часть черепа, а вторая вошла под подбородок. Жить Дудкину оставалось пять минут, не больше. И за это время ему суждено прочувствовать на своей шкуре такие муки, что ожидающий за порогом небытия ад покажется местом не более пугающим, чем лавка таксидермиста после захода солнца. Карпа вдруг выгнуло дугой, он с натугой засипел, закашлял, и сквозь эти звуки я услышал нечеткое:

— Я… дома… Маруся… ставь самовар…

Таковы были последние слова Карпа Дудкина, вождя «троглодитов», нашего первого учителя здесь, на Марсе; человека, отвернувшегося от своей человечности. Как говорится, променявший первородство на чечевичную похлебку.

И все же Карпу удалось достичь соглашения с «хозяевами»! Интересно… узнать бы как! Жаль, что из этого «без пяти минут покойника» не вытянуть ни одного вразумительного слова.

Или (всякое может быть!) Карпу только показалось, что он договорился с «хозяевами»? Кто знает, какими средствами воздействия на человеческое сознание обладают лохматые бестии.

Я поймал себя на том, что продолжаю мертвой хваткой сжимать рукоять револьвера. А пистолет-то стал липким от крови, скользким… В какой-то момент отчаянно захотелось зашвырнуть его за скалы. Но в барабане остались три патрона, значит, придется сказать оружию «Прощай!» чуть позже.

Тем временем пальба прекратилась. Совсем. Замолкли пулеметы и винтовки, неслышно стало (что весьма странно) криков и вообще человеческих голосов. Если бы не гул пламени, бушующего на рострах «Кречета», и не ритмичное уханье, доносящееся из рухнувшего на ходовую рубку летуна, можно было бы сказать: мол, «воцарилась тишина».

Второй летун примостился перед орудийной башней главного калибра на носу броненосца — так, бывает, муха способна пристроиться на носу у спящего человека. Жаль, что в башне, видимо, никого не оказалось. Жахнуть бы тогда из обоих стволов, чтоб от последней летающей машины остались рожки да ножки…

Прижавшись спиной к скале, я наблюдал за летуном. Происходящее на палубе было скрыто от моего взора. Оставалось только строить предположения одно другого краше. Лезть, очертя голову, по штормтрапу на броненосец я, признаться, не решался.

Время текло неспешной водицей. Туман наконец поредел и развеялся. Лишь иногда густой дым накатывал на скалы, скрывая их очертания. Стало видно обложенное иссиня-черными тучами небо с водянистым пятаком солнца, цепляющимся за зенит. Тучи плыли с севера на юг: тяжелые, неповоротливые, готовые разразиться то ли градом, то ли снегом.

Что же, черт возьми, происходит на палубе?

С превеликой осторожностью я поднял оружие «хозяев». Рог — легкий и гладкий на ощупь — казался вылитым из стекла. На его широком конце нашлось щелевидное отверстие. Как я ни старался, но приладить оружие к руке мне не удалось. Кроме того, я не нашел ничего похожего на спусковой крючок. Золотистые искорки метались, запертые внутри смертоносного конуса, но каким образом сделать так, чтобы они выплеснулись наружу огненной дугой — ума не приложу!

Наконец летун отчалил. Сделал прощальный круг над горящим броненосцем и неспешно поплыл на север. Я же стремглав кинулся к ближайшему штормтрапу.