Здесь на Земле - Элис Хоффман

— Я — Гвен. Мой отец — Ричард Купер, а мать зовут Марч.

Трус оценивающе ее изучает — свою невесть откуда взявшуюся племянницу (если только она ему не врет). Хм… нос, и вправду куперовский — прямой, узкий. И эти бледно-голубые глаза…

— Я не очень похожа на свою мать, если вы об этом подумали. Так или иначе, вы — мой дядя.

— Ну, повезло так повезло, — произносит наконец Трус.

— Сумасшедшая семейка, — вторя, смеется Гвен.

— И ты даже не представляешь себе насколько.

Гвен кладет подбородок на руку и смотрит, как Таро хрупает яблоками. Здесь действительно красиво. Если не обращать внимания на обособленность, если одиночество — не гнетет. Трус поднимается со ступенек и идет к двери. Он не выносит долгого общения. Пять минут — как раз в пределах нормы. Но не больше.

— Вы куда?

Нет, он не желает больше вспоминать семью. Вспоминать тоску запредельную. У него есть на сейчас занятие получше.

— Домой, — бросает он через плечо.

— Опять к бутылке?

Подошел Таро, и Гвен, поднявшись, берется за уздечку.

— Это вроде как ваш род занятий, да? Быть вечно вдрызг пьяным?

— Ага, угадала, работаю алкашом.

Он жмурится на блеск ледяных алмазов Глухой топи. Можно просто толкнуть дверь, зайти и сделать вид, что на дворе под яблоней никого нет.

— А вы знаете — если вам это, конечно, интересно, — что ваш сын вообще не пьет? Даже пиво. Все вокруг, набравшись, могут лежмя лежать, а он и не притронется к бутылке.

Трус берется за ручку двери, но не входит.

— Вы бы гордились им…

Трус стоит спиной, но девушка чувствует: он слушает.

— …если бы озаботились хоть что-нибудь о нем узнать.

Трус оборачивается. Гвен, испуганная своей резкостью, замолкает. Дело ясное: такая не отступит. Если уж она любит — сражаться будет до последнего. Что она и делает сейчас.

— С чего ты взяла, что у меня есть выбор?

Его голос звучит грубо.

— Есть. Надо просто его сделать.

Трус смотрит, как она ведет со двора коня, огибает запертые садовые ворота и исчезает в глубине Глухой топи, где неясный свет послеполуденного солнца уже начал плавить лед. Что-то теплое затрепетало в груди у Труса, он опять садится на ступеньки. Расшатанные половицы скрипят, под ними в норе давно обосновались еноты. Когда Трус идет мимо здешних болот на 22-е шоссе, в винный магазин, что на обочине, — это, несомненно, выбор. Но все эти годы он не прекращал думать, что есть ведь и другой.

Делай что хочешь; делай что должен; делай что, как тебе кажется, делать не в силах.

Ему плохо. Если это апоплексический удар, то поделом ему — за все те разрушения, которые он навлек на свое изможденное тело. Если разбито сердце, то они это заслужил. Сегодня к вечеру так похолодает, что для ржавой железной печки потребуется куда больше дров. Дым над Глухой топью напомнит стаю черных дроздов. Трус будет пить сначала «лед», потом примется за «снежок». В общем, напьется до бесчувствия. А на следующий день, проснувшись на холодном полу, с удивлением обнаружит, что слова той девушки все еще звенят в его ушах.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

16

Сколько навалит нынешней зимой снега? Вот что очень интересует жителей Дженкинтауна. Какой высоты поленницу складировать у веранды? Сколько денег дать Фонду снегокопов, который платит местным парням за очистку подъездных аллеек для престарелых горожан? Есть мнение — по крайней мере, среди завсегдатаев «Льва», — что предстоит долгий, тяжелый сезон (так, кстати, считают и постоянные посетители читального зала библиотеки). Шершни в эту осень ой как высоко соорудили себе гнезда — значит, снег будет глубокий. У овец и коней в ноябре особенно густая шерсть, белки все еще собирают на зиму каштаны, и славки уже мигрируют на юг, покинув гнезда в густых плющах и пролетая над Дженкинтауном куда раньше обычного.

У Кена Хелма рядом с его небольшим домом выросла целая гора. Он колой дрова все лето и всю осень. Жена и два его сына уже даже не реагируют на звук рубки, но слышат ее в своих снах: чуть только закроешь глаза — и в голове раздается ритмичное эхо. Приехала Сюзанна Джастис, заказать, как всегда, дров на зиму для себя и родителей. Не много-то и нужно — обогреть ее малюсенький коттеджик, но она тоже слышала, что эта зима будет чем-то страшным.

— Судье — завсегда первому, — говорит Кен Сюзанне, заказавшей целых два корда.[25] — Он мой любимый клиент.

Сьюзи улыбается в ответ, но ее мысли совсем о другом. Она — что твой бульдог: не отпустит, особенно когда есть ощущение, что взят след. Вчера она ездила в Бостон поговорить с онкологом из детской больницы, тем самым, который лечил Белинду и ее с Холлисом сына, Купа. Лейкемия у ребенка была диагностирована, когда ему было всего только четыре года. Онколог наотрез отказался показать Сьюзи медицинскую карточку Купа и при этом, как мог, убеждал, что ничего необычного она там не увидит. Ода, ничего необычного во взгляде на этот смертный приговор для твоего четырехлетнего малыша. Ничего — в том, что выходишь замуж за такого бездушного негодяя, как Холлис, и держишь свое дитя на руках весь путь из Бостона домой, услышав от доктора страшный диагноз.

— Холлис еще разрешает вам пускать негодные деревья на дрова в своем лесу? — интересуется Сьюзи, вручая Кену чек.

— Я неплохие деньги ему за это отдаю, — произносит тот, будто защищаясь. Словно Сьюзи винит его ни больше ни меньше как в сделке с дьяволом. — За так и щепки от него не взял бы. Я плачу за пользование его землей, но это не значит, что сам он мне по душе.

Едва услышав эту странную аберрацию в тоне Кена, Сьюзи понимает: он что-то хочет ей сказать. Поступив работать в «Горн», она далеко не сразу сообразила: если собеседник не отвечает прямо на вопрос, это совсем еще не значит, что он не готов тебе все выложить — но постепенно. Кен непременно скажет, что у него на душе, тут сомнений нет — если Сьюзи задаст правильные вопросы.

— А при жизни Белинды вы тоже прореживали Холлисов лес?

Кен Хелм провожает Сьюзи к пикапу. Услышав эти ее слова, он резко останавливается.

— Я слова о Белинде не сказал.

— Верно-верно, — тут же соглашается она.

«Он как пить дать что-то знает!»

— У вас какие-то вопросы относительно нее?

Кен делает руку козырьком над глазами — вроде как от солнца, и в результате выражения его лица но разглядеть.

— Да так. Ничего особенного. Я просто слышала кое-что о ней и Холлисе. Слухи.

— Что именно? Что это он убил ее?

«Боже правый, одна я ничего не знаю!»