«Номер один» - Бен Элтон

– Отлично, – сказала Берилл, подскочив с места, – на вот, получи!

Она схватила стакан.

– Стоп! – крикнул Трент. – Не надо! Не надо!

Берилл поставила стакан.

– Сегодня еще полно дел, – сказал Трент. – Нельзя пока что обливать Родни. Мы снимем эпизод с кофе перед первым перерывом. Отлично. Следующие «сморчки».

Еще трое «сморчков»

Челси вернулась из «Комнаты гнева», где с переменным успехом общалась с Вики и ее матерью. Вики, слишком расстроенная и смущенная, чтобы говорить, ничего не добавила, но ее мать с минимальной подачи продемонстрировала классический гнев.

– Подожди, Кельвин Симмс, – прошипела она в камеру. – Моя Вики станет звездой, и тогда ты сдохнешь от зависти!

Челси была довольна. Впереди было много дел, и поэтому, поспешно попрощавшись, она оставила мать и дочь размышлять о крушении их мечты, а сама вернулась в холл. Здесь, пока Кили поправляли макияж (немного подпорченный слезами Вики), Челси начала готовить первого за это утро «сморчка» из однодневок.

– Я могу увидеть Дамиана? – крикнула Челси.

Дамиан был молодым человеком двадцати двух лет, студентом-ветеринаром. Его отобрали в качестве сюжетной однодневки, потому что у него были выступающие вперед зубы. Невероятно выступающие вперед зубы, какие обычно увидишь только у лошади, причем у лошади с невероятно выступающими вперед зубами. К тому же Дамиан был близорук, очень близорук. Предметы начинали расплываться в полутора дюймах от кончика его носа. Вообще-то, если бы удалось познакомить офтальмолога и дантиста Дамиана, они могли бы углубиться в занимательную дискуссию о том, что заметнее на лице Дамиана – его глаза или его зубы.

Когда в прошлое посещение Бирмингема Эмма выбрала Дамиана из толпы, на нем были очки с толстыми стеклами, настолько толстыми, что сгодились бы для витрин «Тиффани». Очки, которые остановят пулю. Его очки понравились всем почти так же, как и его зубы.

Челси заволновалась, увидев, что сейчас Дамиан был без очков.

– Детка, ты сегодня без очков? – проворковала она.

– Ну да.

– Мне так понравились твои очки, детка, – добавила Челси.

– Правда? – спросил Дамиан, удивившись.

– О да. Бадди Холли, Элвис Костелло, Тельма из «Скуби-ду», – уверила его Челси. – Свои очки нужно уважать.

– Вообще-то я подумал, что во время выступления мне лучше быть в линзах, – ответил Дамиан.

– Плохой ход, детка! – запротестовала Челси. – Очень плохой. Твои очки – просто отпад. Нужно учитывать фактор чудака. Очень модно. Очень современно. Ботаник – последний писк моды.

– Правда? – заинтересованно спросил Дамиан. – А я не знал.

– Ты в них выглядишь уязвимым, детка, – продолжила Челси. – Берилл любит уязвимых мальчиков, и ты ведь знаешь, насколько сентиментальным может быть Родни.

– Думаешь, мне стоит надеть очки?

– Еще бы! – убедительно сказала Челси. – Не сомневайся. Ты обязательно должен надеть очки!

И поэтому Дамиан предстал перед знаменитым судейским советом в очках. Близоруко глядя сквозь линзы странно увеличенными глазами, он разомкнул огромные зубы и объявил, что будет петь «Everything Is Beautiful».[6]

Эту песню предложила ему Челси.

– Неизбитая песня, и душевная к тому же, – заверила она Дамиана, подразумевая, что весьма сомнительное утверждение, заключенное в ее названии, будет особенно комично звучать в устах такого маленького уродца, как Дамиан.

Дамиан пел просто ужасно. Кельвину это было известно, потому что он смотрел видеофрагмент с Дамианом на последнем отборе. И все же Кельвин нацепил выражение изумленного недоверия, словно ему преподнесли невероятный сюрприз. Как только Дамиан дошел до третьей строчки, Кельвин прервал его.

– Спасибо! – крикнул он. – Вы нам не подходите. До свидания.

Теперь настал черед Дамиана изумиться. Он знал, как работает шоу «Номер один», он смотрел шоу, и в нем участники всегда допевали песню до конца. У них было время отстоять себя. Они выслушивали конструктивную критику. Затем всех трех судей просили проголосовать.

– Но разве я не могу… – начал он.

Но на самом деле Дамиан не знал, как работает шоу. Он не понимал, что во время предварительного отбора проявил себя не потенциальным «липучкой» или «выскочкой», а всего лишь «сморчком» в чистом виде. Он не станет униженно умолять судей и слишком рассудителен, чтобы позволить убедить себя назваться новым Джастином Тимберлейком. Единственное, что было в нем интересного, – это его зубы и очки. Они надлежащим образом попали в кадр и позже войдут в двухсекундный кусочек коллажа со «сморчками». Шоу «Номер один» покончило с Дамианом.

Внезапно словно ниоткуда появился охранник (настоящий, а не тот огромный лысый тип из массовки) в сопровождении симпатичной младшей помощницы. Хороший коп и плохой коп сразу же вывели Дамиана из комнаты.

– Следующая – Дорин, – сказал Трент. – Челси ее возвеличила и как следует подготовила.

Трент заметил, что Кельвин очень доволен работой Челси, и был слишком умен, чтобы пытаться как-то ее скомпрометировать. Гораздо лучше плыть по течению и по возможности сопутствовать подъему Челси, словно это он сам ее взрастил.

– Которая из них Дорин? – спросила Берилл с интонацией усталой мученицы, святой девы, которую подвергли ужасному процессу съемок шоу.

– «Бездарь», – сообщил Трент.

Слово «бездарь» на жаргоне шоу «Номер один» означало «беззубая дура».

– О господи, – пожаловалась Берилл. – Она старая наркоманка?

– Я решил не уточнять.

Дорин, социальная жертва, похожая на скелет, беззубая, состарившаяся раньше срока и распространяющая вокруг себя запах мочи, который ни с чем нельзя было спутать, в положенное время предстала перед судьями. Бесплотность ее тела подчеркивала прорезь в виде сердечка на коротком платье, обнажавшая серую, сухую кожу живота и глубокий, запавший пупок. Дорин пришла в кожаном пиджаке, но Челси убедила ее, что она будет намного лучше смотреться без него. Щеки Дорин запали в беззубый рот, а крашеные черные волосы торчали пучками. Ей можно было дать лет шестьдесят, но на самом деле она была моложе.

– Сколько вам лет, Дорин? – спросил Кельвин.

Он знал ответ, но хотел, чтобы она произнесла это вслух.

– Мне сорок три, Кельвин, – сказала Дорин, в ответ на что Кельвин натянул на лицо изумленное выражение. Затем он попросил Дорин немного рассказать о ее желании стать певицей, и ее рассказ, транслируйся он целиком, представил бы ее ущербной, совершенно неадекватной, почти наверняка наркозависимой и находящейся на грани помешательства женщиной, которая прожила ужасную жизнь, полную лишений и насилия. Однако два или три кусочка, пережившие монтаж, выставят ее просто сумасшедшей, гадкой, самонадеянной старой каргой.

– Я певица, Кельвин. Думаю, я могу показать этим девчушкам, что такое настоящий опыт… Во мне есть шик, на меня оборачиваются на улице. Дай мне показать тебе, что я могу предложить…

Затем Кельвин предложил ей спеть. Ей дали пропеть три строчки «Amazing Grace», а затем все трое набросились на нее.

– Если бы вы были единственной конкурсанткой в шоу, вы бы проиграли, – сказал Кельвин.

– Вам нужно поработать на вечеринках в Хэллоуин, – сказал Родни.

– Вы не думали вложить деньги в завивку волос? – хрипло спросила Берилл с особой искренностью, обладая уникальным даром выражать одновременно сочувствие и презрение.

В глубинах плохо соображающих мозгов Дорин зажглась лампочка, и в редкий момент просветления она поняла кое-что, что было бы совершенно очевидно, будь она в своем уме. Что ее поимели.

– Эта дрянь сказала, что у меня отличная прическа! – внезапно крикнула она, указывая на Челси, которая просунула голову за перегородку. – Она сказала, что вам нравится естественный вид!

Челси была ей очень благодарна за то, что Кельвин получил подтверждение успешности подготовительного процесса из первых уст.

– Я не хотела снимать шляпу, – сказала Дорин.

Но дальнейшие объяснения были излишни. История Дорин закончилась. Появились хороший коп и плохой коп и ее, так же как и Дамиана, быстро выпроводили из комнаты.

– Следующая у нас Мэдж, еще одна старушка, – сообщил им Трент.

– Пожалуйста, только не очередная бывшая наркоманка и шлюха, – взмолилась Берилл.

– Нет, на этот раз «ступа».

«Ступа» на жаргоне шоу «Номер один» означало «старая тупая перечница».

Кельвин каждый год показывал парочку «ступ»: болезненных, но бойких старушек, которые хотели петь «настоящие песни». С ними получались отличные сюжеты, и они помогали создавать обманчивое представление, будто шоу «Номер один», в отличие от других конкурсов талантов, действительно не принимает в расчет возраст.