Московский процесс (Часть 1) - Владимир Буковский

Далее, упор в подборе эпизодов вполне сознательно делается на опасности террористических актов со стороны душевнобольных. Дело происходит, заметим, в конце 1969 года, т. е. вскоре после знаменитого покушения на Брежнева — «деяние у Боровицких ворот», — совершенного Ильиным, которого сразу же признали невменяемым и заперли в Казанской спецбольнице на «вечной койке» (он вышел только к концу 80-х и никаких признаков психической болезни не обнаружил). Стало быть, и пишущий, и читающие отлично понимают, о чем идет речь. Они знают, что имеется в виду под «психической болезнью» и «общественной опасностью»: люди, просто доведенные до отчаяния, на которых чекистская «профилактика» уже повлиять не может.

В этой связи становится понятно, почему выбран именно Краснодарский край: там, с одной стороны, много правительственных курортов, а с другой близко к границе с капстраной, Турцией. То есть число отчаянных поступков там выше, чем в среднем по стране. Конечно, Андропов врет, утверждая в своей препроводительной записке, что «аналогичное положение имеет место и в других районах страны». Не может быть этого во внутренних областях, не имеющих доступа к границе. Никто не станет захватывать самолеты в Рязанской области — оттуда не долететь до капстраны. Нет там и «судов заграничного плаванья», и других провоцирующих советского человека объектов. Статистика «психических заболеваний» будет там несравненно ниже.

Наконец, обратим внимание на приведенные цифры. Общее количество психически больных в крае — 55,8 тысяч, из которых 11–12 тысяч нуждаются в госпитализации, а «общественно опасных» среди них — около 700 человек. Стало быть, члены политбюро легко поймут, о каких масштабах идет речь, коль скоро положение везде «аналогично», а краев и областей в СССР около ста. Значит, в целом по стране должно быть порядка 70 тысяч «опасных» и 1,2 миллиона «нуждающихся в госпитализации». Речь, таким образом, шла ни больше ни меньше, как о создании психиатрического ГУЛАГа. И политбюро согласилось на его создание, причем в срочном порядке: вопрос предполагалось решить в течение полугода!

Легко понять, почему Андропов решил подстраховаться — переслать «доклад» своего подчиненного в политбюро, чего ни до, ни после этой бумаги обычно не делал. Ведь всего лишь три года назад его предшественник Семичастный погорел именно на психиатрии, продемонстрировав свою «мягкость» к врагу. Кто же мог поручиться, что политбюро опять не взбрыкнет? Тем более, что речь идет о такой глобальной акции, в сущности — о повороте всей карательной политики. Вот он и старается, нагнетает ужас на старичков сообщением о разгуле сумасшедших в Краснодарском крае, как будто это положение только сейчас возникло по непонятной причине.

Разумеется, освобождаясь из лагеря в январе 1970 года, я не имел ни малейшего понятия о том, что как раз в это время политбюро приняло решение, из-за которого мне опять предстояло идти в тюрьму. Никто из нас ничего подобного себе даже и вообразить не мог.

Мы лишь заметили, что число признанных невменяемыми по нашим делам заметно возросло. А, кроме того, было очевидно, что психиатры целенаправленно разрабатывали специальную диагностику, весьма удобную для массового применения к политическим оппонентам да и вообще к любым недовольным режимом. Появились такие сомнительные термины, как «бред реформаторства», получила признание «вялотекущая шизофрения» проф. Снежневского, до того считавшаяся спорной. Было ясно, что против нас готовят психиатрические репрессии, хотя о масштабах этих приготовлений мы не догадывались.

Однако получилось так, что мы со своей кампанией попали в самую точку. Еще не истекло полгода и политбюро не успело принять окончательного решения, как появились мои первые интервью западной прессе, а к лету — и телевидению, где проблема психиатрических репрессий выдвигалась на первый план. Мы как бы застукали их на месте преступления, причем совершенно случайно. Так, наверное, бывало на войне, когда шальной снаряд попадал в склад боеприпасов и срывал запланированную атаку. Пришлось режиму обороняться чем попало, а решение о создании «психиатрического ГУЛАГа» оказалось отложенным, по крайней мере, на два года. Когда же к обсуждению этого вопроса вернулись, а это произошло только в январе 1972 года, вскоре после моего суда (совпадение это или закономерность — поди пойми! Я ведь был осужден за клевету на советскую психиатрию), обстановка была уже слишком накалена. Слишком много было уже разговоров о психиатрических репрессиях, чтобы возвращаться к первоначальному плану, не возбудив еще большей кампании. Какая уж тут «конспирация», если о советских психиатрических репрессиях трубили тогда на Западе все средства массовой информации.

По сути дела, обсуждение свелось у них просто к анализу состояния психиатрии в стране. Создана была специальная комиссия Совмина для изучения этого вопроса, так называемая комиссия Раковского, выяснившая, между прочим, что состояние это крайне неудовлетворительно помимо всякой политики:

По данным Министерства здравоохранения СССР, в стране отмечается рост психических заболеваний. Если на начало 1966 года на учете во внебольничных психоневрологических учреждениях было 2 млн. 114 тысяч больных, то на начало 1971 года состояло более 3 млн. 700 тысяч человек, и на лечении в стационарах находилось 280 тысяч человек.

Обеспеченность населения страны психиатрическими койками в два с лишним раза ниже потребности. Материальная база подавляющего большинства психиатрических стационаров неудовлетворительна, значительная часть из них расположена в неприспособленных помещениях, непригодных для нормального размещения больных. Во многих больницах площадь на больного менее 2,0–2,5 кв. метров, при норме 7 кв. метров. Нередки случаи, когда больные размещаются по двое на койке и даже на полу. В ряде больниц построены двухэтажные нары…

Вследствие перегрузки в стационарах нарушается санитарно-гигиенический режим, создаются нетерпимые условия для содержания, обследования и лечения больных, а также для работы медицинского персонала. Нередки случаи преждевременной выписки больных…

В последнее время отмечается значительный рост больных алкогольными психозами и хроническим алкоголизмом, которые все больше поступают в психиатрические учреждения, в связи с чем из года в год снижается число психически больных, получающих лечение в стационарах.

Существующий ежегодный прирост числа психиатрических коек крайне мал. За 1965–1970 гг. он составил в среднем по СССР около 4 процентов к имеющемуся числу коек и осуществляется в значительной мере за счет дальнейшего приспособления и уплотнения здании психиатрических больниц.

Трудности с госпитализацией психически больных, преждевременная их выписка из стационаров приводят к тому, что среди населения находятся тяжелые, нередко социально опасные психически больные.

По данным МВД СССР, за последнее время на территории страны увеличилось число убийств, разбоев, грабежей, краж и других тяжких преступлений, совершаемых лицами, страдающими психическими заболеваниями. В 1970 году ими совершено 6493 преступления, в том числе 937 убийств. При этом отдельные преступления совершались с особой жестокостью и сопровождались большим количеством жертв. (…)

Постановлением ЦК КПСС и Совета Министров СССР от 5 июля 1968 года N517 «О мерах по дальнейшему улучшению здравоохранения и развитию медицинской науки в стране» предусмотрено строительство и ввод в эксплуатацию до 1975 года не менее 125 психиатрических больниц на 500 и более коек каждая. В народнохозяйственном плане на 1971–1975 гг. предусматривается строительство 114 психиатрических больниц с вводом в действие 43,8 тысяч коек.

В 1971 году Министерство здравоохранения СССР совместно с МВД СССР и КГБ при Совете Министров СССР внесли в Совет Министров СССР проект постановления о мерах по дальнейшему улучшению медицинской помощи психически больным. (…)

26 января т.г. Президиум Совета Министров СССР рассмотрел данный вопрос и поручил комиссии в составе т.т. Раковского (созывающий), Мартынова, Петровского, Цвигуна, Щелокова, Волкова, Гарбузова, Прохорова доработать проект постановления с учетом обмена мнениями на президиуме.

В общем, дело застопорилось надолго, перешло в сферу чисто профессиональных проблем и политическую остроту потеряло. Разумеется, число психбольниц заметно выросло к концу 70-х, как это и планировалось, но число помещенных по политическим причинам не выросло даже пропорционально числу больниц. Оно и не удивительно, принимая во внимание размах кампании в мире против психиатрических злоупотреблений.

В ряде западных стран нагнетается антисоветская кампания с грубыми измышлениями об использовании в СССР психиатрии якобы в качестве инструмента политической борьбы с «инакомыслящими», — докладывал в ЦК Андропов. — Идеологические центры и спецслужбы противника широко привлекают к этому средства массовой информации, используют трибуны научных форумов, инспирируют антисоветские «демонстрации» и «протесты»… Последние данные свидетельствуют о том, что эта кампания носит характер тщательно спланированной антисоветской акции. Организаторы клеветнических выступлений стремятся подготовить, как видно, общественное мнение к публичному осуждению «злоупотреблений психиатрией в СССР» на предстоящем VI Всемирном конгрессе психиатров (Гонолулу, США) в августе 1977 года, рассчитывая вызвать политически негативный резонанс в канун празднования 60-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. (…)