Кремль 2222. Юго-Восток - Виталий Сертаков

— Нет уж, спасибо, только мухомора мне не хватает…

Я следил за Тимуром. Он пополз на коленках, стал зубами рвать траву.

— Ты убил их, отшельник? Всех троих убил?

— Ты что, красавчик? — Отшельник весело заржал. — Все тут живы. Погляди на меня, убогого. Разве я кого могу зашибить?

— Ты… ты их заколдовал.

— Не пойму, о чем ты твердишь.

В этот миг мне почудилось, будто он меня отпустил. Будто до сих пор держал цепко, единственной своей ручкой прямо внутрях башки держал. И разом отпустил, ешкин медь. Сразу запахло отовсюду травками, и грязью с отстойников, и блевотой маленько, и порохом. Ученик Чича вел за собой Рустема. Глазья у того запали внутрь, штаны намокли, обделался маркитант. То есть, вроде как Рустем, а глянешь впритык — волосы дыбом встают. Мелкий ученик на ходу поправлял и завязывал свою маску.

— Ну что, кто тут мертвый? — Чич дожевал мухомор. — Ты подумай, факельщик, прежде чем слово сказать.

— Мы все поняли, — снова влез Голова. — Мы ничего не видели. Обменяли товар, потом все разошлись. Отшельник ушел, маркитанты ушли.

— Вот как ладненько, — покивал Чич. — Долго проживешь, красавчик. Теперь слушайте оба. Хасан вас убивать не хотел, раз трубу под рекой искать поручил. Это Рустема жадность загрызла. Уж больно не хотел с гранатами расставаться. В караване половина товаров его, чужих он бы все равно не пустил, тем более — русских… Так что вы пока к Хасану не ходите. А пушки лучше заройте, ладненько? После сгодятся.

— Дык ясное дело… А куда же нам идти?

— Идите куда собирались. На Факел. Ищите карту.

— За… зачем? — разинул рот Голова.

— Затем, красавчик. У вас гайка, у меня — винт. Я знаю, где на Пепле вход в Насосную станцию. Оттуда труба должна идти…

Тут я обалдел маленько. Если честно, то не маленько, а здорово так обалдел. Точно в башке мысли друг на дружку наскочили. Ясное дело, никто про запертые колодцы вслух у нас не говорит, это вроде сказок. Самая страшная сказка, еще когда мальцом был, — про Насосную станцию. Будто бы под мусорным комбинатом есть такой бункер, живет в нем всякая нечисть и ходы роет во все края земли. Я еще, когда мелким был, батю спрашивал, но тот только смеялся. Говорил, мол, в Последнюю войну так бомбили, что вода с реки во все трубы залилась. Нет никаких ходов, страшилки ребячьи, ага.

Но Чичу я сразу поверил.

— Зачем тебе желчь, отшельник? — Рыжий, как всегда, вспомнил про главную беду, я-то уж и позабыл.

— Отыщем дорогу под мусорной фабрикой — покажу зачем.

— Ты чо, с нами пойдешь?

— Куда вы без меня, красавчики? Садовый-то рубеж пощупать хотите? Кто же вам, кроме меня, пособит?

25

ДЕНЬ ЗНАНИЙ

— Так ты чо, с Чичем заодно была?

— Ой-ой, какие мы страшные, — Иголка уперла руки в боки. — Воздух-то выпусти, не то лопнешь сейчас.

— Откуда ты… ты его знаешь? — глупо спросил рыжий. Ясное дело, глупо, кто ж не знает отшельников, их не так много.

— Ты чо, с ним заранее сговорилась, да? — Я все никак не мог поверить, что Иголка, моя Иголка, могла так лихо нас обдурить. Мы все это время тряслись, думали, чо против нас хитрый гадальщик затевает, а они, оказывается, все по-хитрому порешали, теперь небось ржут над нами.

— Ой, вот не надо рожу такую строить, прямо как голодный обезьян, — зафыркала Иголка. — И вовсе не я с ним сговорилась, а папаня мой, только давно. Меня еще на свете не было, вот так. Папаня когда-то Чичу помог, спас его, когда тот без руки остался. Руку папаня не смог спасти. Папаня мне рассказал — с Чичем они когда первый раз на Пепле столкнулись, едва не поубивали друг друга, вот так. Чич на Пепле тоже прожигал что-то. А потом исчез, долго его не было. А потом снова появился, на Мертвой зоне контейнер железный себе занял, гадать стал. Потом захворал сильно, вот так. Вечно на Пепел лазил, вот болячку злую и подцепил. Правда, в тот год многие болели, и с Пасеки тоже, и наших много померло…

Иголка вздохнула, пригорюнилась. Чо-то в ней запортилось в последнее время, с лица потемнела, что ли. В малинник с ней ходили, мяса набрал, так не кушала совсем…

— Ну а дальше? Комментируй дальше-то! — задергался рыжий.

— Вот я и говорю, померли тогда многие. А Чича папаня вылечил тогда. Ну, то есть не вылечил, а культю ему зашил, кровь остановил, вот так. Они потом вместе на Пепел ходили, штуки всякие прожигать. Это еще до того, как мусорную фабрику Полем смерти накрыло… Ой, не, это я путаю. Поле уже уползло за реку тогда, мороков по реке пускало, но я не помню, я маленькая была, с Пасеки никуда не ходила. А потом Чич снова пропал надолго, вернулся уже с учениками, драки стал судить, вот так. Он вообще… — Иголка задумалась. — Он вообще чудной какой-то…

— Это мы заметили, — прокряхтел Голова.

— Ой, подумаешь, разочек тебе мозги тряханули, уже весь разобиделся! — заржала Иголка. — Отшельник, он чудной, он на Базаре раньше почти и не жил. Папаня говорит — его по многу месяцев не было, и никто не знал, куда он провалился. А потом — раз, и снова на Пепле кружит, ищет чего-то. Гадал лучше всех и судил честнее всех, вот так. А папане моему сказал, что долг вернет. А папаня ему ответил, мол, вернешь долг моим дочкам, вот так. Ой, ну я же старшая, вот мне пусть долг и вернет…

— Но как ты узнала?

— Чич сам меня нашел. Когда я с медом на Базар приезжала. Спросил, как вас на Пасеке лечат. Спросил, добыли ли вы то, что велел Хасан. Я не призналась, он еще смеяться стал. Сказал вот что. Если к Хасану пойдете, значит — добыли и спрятали. И что маркитанты вас обманут, убить даже могут…

— Ну ты глянь! — развел руками Голова. — А ты, выходит, стала его умолять, чтобы нас выручил? А ты не подумала, что он это затевает, чтобы желчью завладеть?

— Ой, не ершись, ершился тут один такой… Я сразу подумала, ну и что, пусть берет, лишь бы вас не тронули. Отшельник теперь долг отдал.

— Да, — сказал Голова, — это ты здорово придумала… Только чего отшельнику от нас надо?

— Ему надо к Садовому рубежу, — пожала плечами Иголка. Просто так сказала, будто Чичу на колодец за водой хотелось дойти.

Ну чо, проводил я Иголку до леса, пожомкались маленько, не без того, но до самой малины дело не дошло. Иголка в лесу стеснялась, что ли. Да и вообще, маленько странная стала. Раньше, как прибежит ко мне, на ходу одежку снимала, а теперь вроде сторонилась. Я уже спрашивал, что так, может, не нравлюсь больше? Не, говорит, дурак ты у меня, Славушка. Ну чо, дурак так дурак, лишь бы с ней навсегда…

— Ты меня прости, — сказал я. — Вишь как оно вышло, не видать мне теперь места в караване. Теперь мне и на Базаре-то явиться страшно.

— Ой, да это все фигня, — Иголка подпрыгнула, меня еще разок в щеку клюнула. — Главное — ты живой, вот так.

— Дык… как же мы теперь вместе торговать поедем? Вон Голове шепнули, мол, Хасан ищет, кто дружков его загубил.

— Все фигня, кроме пчел, — повторила смешную отцовскую присказку Иголка. — Чич знает, что делать. Ты главное — карту достань. Я верю, ты у меня самый смелый и умный.

После таких слов я понял — а ведь права моя женщина. И вправду я самый смелый и умный. Перекрестился я — и рысью на Факел. На Факеле все же торговцы стрелять меня не будут.

Батю я маленько боялся, думал — наорет на меня. Вообще-то он особо не орет, но может так тихо сказать, что выходит хуже крика. Дык на то и дьякон, он ведь как железный гвоздь. Если уж честно, то я бати боялся не маленько, а здорово так боялся. Аж зубы во рту тряслись.

Ну чо, батя орать не стал. Все-таки праздник на Факеле, великий праздник — День Знаний. Завсегда его первого сентября празднуем, с незапамятных времен повелось. У сеструхи хранится журнала старая, мышами объетая маленько, ее первого сентября в большую столовую выносят и под крестом Спасителя кладут. Чтобы все видели и помнили про День Знаний. В журнале русскими буквами записано, что это самый светлый праздник для всех… Дальше, правда, оторвано маленько, но картинка на весь лист, картинку хорошо видать. Девчушка там такая, светленькая, и одета страсть как красиво, с цветочками. Девчушка звонит в колокольчик, вроде рынды, что у механиков на Автобазе висит, только маленький. Звонит и смеется, ага. А вокруг — народищу! Тьма народищу, тьма, все руками машут и цветами зачем-то машут и орут. И сразу ясно, что День Знаний был самым развеселым праздником на Руси.

Ну чо, на Факел нас вдвоем сперва не пускали. То есть меня пускали, патрульные признали, только вылупились, будто говорящего коня встретили. А за рыжего пришлось знакомым техникам заступаться. Не понравились мне такие забавы, вроде как Голову за врага нынче считают? Еще патрульные сказали, что доступ для рыжего в мастерские закрыт, и любимого серва-паука ему не видать.

Ясное дело, Голова нервный сделался, бурчать стал, что его заживо схоронили и за врага держат, и что пусть хоть весь Факел треснет, он жопу теперь не поднимет, чтобы нам помочь. Патрульные принялись его уговаривать, мол, порядок такой новый, потому как мутов изловили, уже прямо под колючей стеной, и дьякон всем десятникам накрутил хвосты. Вонючек мы с рыжим увидали сразу, во внешнем дворе, возле пилорамы. Их там за ноги подвесили, так что башки пятнистые — прямо в лужах. А лужи-то глубокие, во внешнем дворе вечно грязь по колено. Висят шпиены, от грязи отплевываются, дергаются, ага, дышать-то нечем. Да тут еще пилорама свистит, мужики ворот крутят, стружка гадам прямо в морды летит, так им и надо!