Хуторок (СИ) - Онучка Алевтина Александровна

— Понятно. Оглох. Тогда я сам. Эй, Семён, поможешь со своими ветрениками. Попроси раздуть пламя моих угольков. Чтобы быстрее иссушали големов.

— Не вопрос. — Откликнулся на просьбу мельник, и задули ветра, разбушевался огонь, вставая жаркой стеной меж отступающими людьми и демоническими куклами. И чем сильнее разгорался, распалялся каждый уголёк, тем быстрее высушивались големы. Их липкие грязевые тела покрывались коркой, что трескалась при каждой попытке голема сделать шаг.

Вскоре все демонические куклы стали походить на покрытых чешуёй ящеров, что неспешно идут к своей добыче. Только от этого хуторянам стало не на много легче, ведь святые пули всё ещё наносили малый урон и раненые чудовища, что не чувствуют боли, продолжали медленно, но верно наступать.

Но время шло, то самое время, что повелевает всем на этом свете, определяя начало всего и всего окончание. И как мягкая глина в печи превращается, за определённый временем срок, в керамику, так и големы под воздействием огня и ветра, превратились в глиняные истуканы. Один за одним они останавливались посреди выжженной накануне земли, замирая в жалких попытках сдвинуться с места.

— Дзинь! — Раздался звонкий трески и первый из окаменевших големов, рассыпался на кусочки, оставив после себя лишь груду черепков из некачественной гилины.

— Дзинь! — Рассыпался другой, когда в него врезалась очередная освященная пуля.

— Цельтесь хорошо! — Крикнул Потапыч. — пули действуют, но их у нас мало осталось!

— А чё, батюшка ещё партию пуль освятить не может? — Спросил один из хуторских мужиков, стоявший в цепи стрелков, плечом к плечу со старым следователем.

— Может. — Иронично ответил Потапыч, только эту партию нужно с хутора принести.

— Понял. — Буркнул мужик. — И что будем делать, когда пули закончатся? У меня штук семь осталось.

— В рукопашную пойдём. — Ответил Потапыч, а через пять минут, когда прогремел последний выстрел, люди, принялись прикладами разбивать обездвиженных демонических кукол.

— Шевелимся, народ! Мост готов, пора на ту сторону перебираться. — Выкрикнул Аким и первым ступил на своё творение. А как иначе? Гордый гончар не мог позволить подобное сделать никому, ведь сначала он должен лично убедиться в том, что смог в пылу сражения, сотворить такое чудо, как мост через болото. И этот мост должен быть прочным. И прочность эту — он проверит сам, дабы не подвергать возможному риску товарищей. Сам сотворил — сам и иди, рискуй своей жизнью, а если упадёшь, или мост под ногами рассыплется, то так тебе и надо. Будет падение уроком, чтоб в следующий раз неповадно было работать, спустив рукава.

— Вы идите вперёд! — Крикнул Иван тракторист, что вместе с закадычными друзьями, словно комбайн на поле зрелой пшеницы, выкашивали окаменевших големов. — Мы тут сами справимся. Развалим всех до последнего и подойдём.

— Вот, спасибо, Ванёк. — Хлопнув по плечу тракториста, сказал Потапыч, видя, что Сергей не в состоянии говорить. — Положусь на вас, ребята, а то сами видите, мелкий в странном состоянии. Нужно скорее того демона запечатать, пока парнишку не сгубил окончательно.

— Положись на нас. Мы справимся. Идите на ту сторону и забудьте о големах. Мы с ними быстро разделаемся, и придём к вам. — Ответили трактористы. — Это же проще чем конфетку у ребёнка отобрать. Ходи и разламывай статуи.

Приняв решение и оставив часть хуторян добивать демонических кукол, Потапыч последовал через глиняный мост к стенам дворца, куда уже направились Сергей с мастерами.

29. Сила духа

— Я вились презренные людишки! — Раздался громогласный рёв, когда старый следователь едва успел ступить на твёрдую землю у стен купеческого дворца.

- Где они? — Спросил сам у себя пожилой человек, озираясь по сторонам в поисках Сергея и мастеров.

Вокруг не было ни души, только громогласное ужасающее рычание с чётко различимой человеческой речью, доносилось из дворцовых ворот. Потапыч осмотрелся, осторожно двинулся вперёд, не понимая, как так могло случиться, что место, спрятанное от людских глаз столько веков, не было тронуто временем. Дворцовые стены казались такими новенькими, словно их только — только отстроили. Ощущение новостройки добавлял и тот факт, что вокруг стен не произрастало ни одного растения, словно их вытоптали во время строительства и до такой степени затоптали землю, что жизнь всё ещё не могла пробиться через твёрдую земляную корку.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Умрите! Я полакомлюсь вашими душами! — Вновь раздалось ужасающее рычание и Потапыч, осторожно ступил на дворцовый дворик.

Там на красивой, небольшой площади с круглым подъездом к ступеням крыльца, в центре которого красовалась клумба без цветов, но с ажурным бордюром, стоял сам демон. Огромное, чудовище с эфирным бело — синим телом, что постоянно меняло форму и плотность, то становясь летучим, словно дымка, то превращаясь в живую плоть и кровь, зыркало кроваво красными глазами на наглых людишек, что посмели встать на его пути.

— А подавиться не боишься? — Дерзко спросил Сергей в котором, растерявшийся от неожиданности следователь, едва признавал своего подопечного. Обычно спокойный парень, сейчас просто пылал от ненависти и возмущения. От него так и веяло решимостью и жаждой убивать.

— Вот я дурак. — Не решаясь вмешаться в происходящее, подумал Потапыч. — Совсем забыл, что наш мелкий в горячей точке побывал, и руки человеческой кровью замарать успел. Видно совсем я постарел, раз не заметил, вернее, забыл об этом. А ведь надо было помнить о точках на руке. Расслабился день ото дня, работая с ним бок о бок. Да и как не расслабился, ведь паренёк — то не перечливый, покладистый и такой домашний. Оказывается, это на него война так подействовала. Мда. Она всех меняет. Всех делает другими, даже если этого не замечаешь. Одни придя домой не находят себя в мирной жизни — ломаются, спиваясь. Другие пускаются во все тяжкие, наживая кучу бед на свою пятую точку. Третьи замыкаются в себе и уходят с головой в веру. Четвёртые стараются жизнь прожить за себя и за того парня, что навеки остался на поле брани. А вот пятые. Пятые, осознают ценность жизни, ценность семьи и ступают на путь созидания. Видно и Серёга, из таких, из пятых. Дома в кругу семьи мирный и заботливый, но стоило с врагом лицом к лицу сойтись, как нате вам, прямо пышет жаждой крови. Хм. И кто после этого тут настоящий демон?

Тем временем, пока Потапыч философствовал, демон распалялся, бросив на смертных первый удар, своей беспощадной аурой.

— И что это было? — С уничижительной ухмылкой спросил Роман, разгоняя перед собой сего — синюю дымку демонической ауры. — Ты нас запердеть решил? Так не выйдет моя сила воли, не позволит тебе нас в этом тумане удушить. Видишь? Даже делать ничего не приходится. А всё почему? Потому что я крестьянин, чьи предки веками работали на земле и растили скот. Неприятные запахи для меня и моей ауры — ерунда. Даже такие демонические — ерунда, ибо моя сила воли, благодаря которой я тружусь в поле и на ферме, постоянно совершенствуя её упорной тяжелой работой, просто автоматические нейтрализует твои миазмы. Так что, хоть упердись, а всем, кто находится в зоне действия моей силы воли — она нипочём.

— Ха-ха-ха! — Злобно рассмеялся демон. — Сила воли у него? Да чхать я на неё хотел. Все задохнётесь и здохнётесь от моей ядовитой ауры. — Заявил злобно демон, выпуская в наглецов новую порцию ядовитого газа. — Сила воли у него! Тьфу! Посмотрите на этого смерда, силу воли он культивирует! Не смеши меня! Нет такого способа, чтоб какой — то человечек, настолько свою силу воли развил, что она мой яд нейтрализует.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Идиот! — Заявил фермер. — Это же надо, какой тупой демон нам попался. Сам подумай, глупец. По моей воле рождаются на белый свет сотни цыплят из яиц. Это я закладываю их в инкубатор, переворачиваю каждое в ручную. А потом из них, по моей воле, вылупляются цыплята, и первое что видят в этой жизни — мои руки. Я их кормлю, пою и лелею для того, чтобы потом, по своей воле убить. Доходит, тупица? Руки, от которых птенцы привыкли видеть тепло и заботу, предают их и наносят последний удар, отнимая жизнь. Это подлое предательство как не крути, но это предательство — моя воля. И будь эта воля слаба я никогда бы не смог обеспечить людей качественным мясом. Если мне под силу подавить силой своей воли собственную совесть, если я могу ею наступить себе на горло и заставить себя сделать то, что совершенно не хочу, то отчего меня воротит, то уж справиться с твоими ядовитыми миазмами я точно сумею. Ибо самый главный враг для меня — я сам.