Мудрость психики. Глубинная психология в век нейронаук - Жинетт Парис

Любая ортодоксальная система стремится заключить человека в рамки доминирующего мифа, ограничивая возможность покинуть традиционные пределы и сводя к минимуму изменения. Называние подавляющего мифа по имени вытаскивает его на всеобщее обозрение, делает его доступным для анализа и деконструкции. Одна из многочисленных уловок ортодоксальной системы для поддержания существующего положения вещей состоит в том, чтобы сначала преуменьшить задачу по демонтажу старого мифа (например, утверждение, что принять новый закон достаточно, чтобы избавиться от расизма), а затем преждевременно провозгласить, что старый, отживший свое миф исчез. Политкорректная риторика скрывает тот факт, что новый миф еще не вполне пришел ему на смену. «Расизм, сексизм, возрастная дискриминация? Где? Кто? Только не мы! Только не у нас! Мы абсолютно нетерпимы к этому. Как вы смеете!»

Подобно бактериям, которые начинают размножаться с новой силой, если антибиотик не успел подействовать на паразитов, старый миф не погибает без борьбы. Молодой темнокожий актер, живущий надеждой на пострасистское общество, вдруг ощущает, как болят старые раны: «Вы предлагаете мне роль Отелло только из-за моего цвета кожи. Но меня интересует роль Короля Лира». Деконструкция еще не завершена. Хотя этот темнокожий актер может отлично ладить со своими белыми друзьями, неожиданно старый миф снова причиняет ему боль, ведь он не умерщвлен окончательно. Живучие бактерии начинают заражать весь организм, как индивидуальный, так и коллективный.

Другой пример – феминистская революция. Она объявлена завершенной, теперь это пережиток недавнего прошлого. Многие юные интеллектуалки с радостью пользуются случаем заявить, что феминизм – удел фрустрированных, гневных старых радикалов. Но вот однажды молодая сотрудница университета потрясенно узнает, что профессор, работой которого она так восхищается и который оказывал ей знаки внимания, на самом деле нисколько не рад ее интеллектуальному обожанию. Она с болью обнаруживает, что девушки-студентки ему не интересны. Вызывающий девичье восхищение профессор предпочел бы иметь в числе своих последователей представителей мужского пола, так как он считает, что студенты-юноши – это солиднее. Она почти слышит сексистские мысли профессора: «Если моя работа начинает нравиться женщинам, должно быть, я делаю что-то не так»2. Чем лучше общество может распознать сексистский миф, который так никуда и не исчез, тем успешнее эта молодая женщина проследит, как он проникает в ее собственное сознание, а не только в сознание профессора. Только мужественно перенося осознанное страдание, можно пролить свет на убогий и отживший свое миф, который влияет на язык, мышление и поведение.

Гендерные, расовые, профессиональные идентичности, образы тела, идеальные образы Я – все они располагаются между старым и новым мифами. Как и дионисийскую маску, идентичность можно носить с большим или меньшим цинизмом или энтузиазмом. Однако человек начинает задаваться вопросом, на что же она опирается, когда идентичность становится ему тесной. Только после этого начинается работа: расчленение, разборка, разрушение и убийство старого мифа. Все так называемые «черты личности» (черных, евреев, латиноамериканцев, мужчин и женщин), имеющие под собой культурную основу, оказываются несостоятельными верованиями; мифы распадаются на части, драматические истории терпят крах, ортодоксии взрываются, и появляются новые идентичности.

Мы все играем роли в масштабной социальной драме: мы живем, самодовольно задрав нос, или с несчастным видом, понурив голову; исполняем свою роль с блеском или со смущением; одеваемся в определенном стиле; поступаем определенным образом; приспосабливаем свою Персону к современным тенденциям; выучиваем наизусть правильные строчки и надеемся, что добились мастерства. Социальные психологи утверждают, что исполнение роли – неотъемлемая часть жизни в обществе. Тем не менее, если мы осознаем, что это только роль, мы крепко удерживаем в сознании тот факт, что сценарий всегда можно изменить, если он начнет подавлять. Подавление возникает из-за того, что, согласно любой господствующей ортодоксии, неизменное, будь то цвет кожи, гендер, возраст, национальная идентичность, имеет предопределяющее значение, поддерживает доминирующий миф и исключает любые другие истории. Вот почему развенчание мифа – это непрерывная работа. Таков же и процесс мифотворчества – бесконечное сотворение и разрушение. Это и есть порядок творения: циклическое повторение рождения и смерти.

Психологическая жизнь как драма

Юнгианская и хиллмановская модели психологической жизни предлагают нам представить душу как сцену, на которой разыгрываются разные истории во всей их архетипической грандиозности. Эта метафора, как и социальная психология, подразумевает, что ролевая игра – это просто исполнение роли, игра в идентичность. Мы все обладаем некоторой степенью свободы, играя в свои игры идентичности, но в игре есть правила, а в сценарии – текст, и ставки на то, какой будет игра (хорошей или плохой), весьма велики. Гибкая Персона предполагает балансирование между двумя в равной степени патологическими состояниями. С одной стороны, патология социального актера, который считает, что он не играет никакой роли, а всегда аутентичен, хотя фактически у него эта роль единственная и он жестко к ней привязан. Это закрытая мифология, мономиф, некий социологический фундаментализм, который препятствует изменению, игре и движению.

На другом конце этого континуума – патология личности, которая воспринимает роли недостаточно серьезно, исполняет свою роль непоследовательно, считая все игрой. Такой человек просто выставляет напоказ свою беспечность, которая коренится в безответственности, цинизме или особенностях личностного развития, остановившегося в подростковом возрасте. Партнеры по игре (то есть другие участники социального взаимодействия) не знают, как вести себя с таким человеком, потому что он непостоянный, ненадежный, исполнен внутренних противоречий. При встрече с такой патологией мы испытываем чувство неловкости, как бывает в театре, когда мы вынуждены наблюдать за плохой актерской игрой. Наш дискомфорт объясняется вовсе не тем, что актер играет вымышленную роль – мы все знаем об этом, – а тем, что он ее играет плохо. Мы можем допустить такую шаткую позицию у подростков, так как их идентичность еще не обрела стабильности и текуча, как кисель. Им еще неизвестно, в какую роль или в какую игру они впишутся. Однако подобная неопределенность во взрослом вызывает тревогу. Профессор, который постоянно отрицает авторитетность своего положения и прячется за презентациями студентов («этот семинар будет таким, каким вы захотите»); шеф-повар, который не может удержать на голове свой колпак; дирижер без пиджака; невеста, желающая надеть джинсы и шлепанцы на свою свадьбу – все это воспринимается как нечто недостойное и отвратительное теми, кто вместе с ними участвует в сценарии и пытается следовать правилам3. Неспособность находиться в одном положении достаточно долго, чтобы другие могли найти свои строчки в сценарии, вызывает не меньшие проблемы, чем неспособность отойти от навязчиво ригидной Персоны.

Сценарий состоит из слов, жестов, костюмов, декораций

Психологическая мудрость предполагает регулярно пересматривать наши сценарные роли и вносить в них изменения. Аналитик может помочь в пересмотре ролей, поиске новых слов и редактировании наших реплик в коллективной драме, чтобы наша Персона выглядела более рельефно и больше соответствовала нашим талантам. Поэтому многим анализ кажется приключением – литературным, поэтическим, философским, мифологическим – или даже настоящей метаморфозой через слово и с помощью слов. Если бы Жак Лакан обладал талантом или великодушием выражаться проще, его идея, что «бессознательное структурировано, как язык», не стала бы в итоге очередным блекнущим клише и больше практикующих специалистов смогли бы извлечь пользу из его открытий. В хаосе придуманных Лаканом новых модных терминов мы смогли бы обнаружить идею о том, что хотя языковая игра необходима нам, чтобы стать личностью, все-таки она всегда подводит. Слова служат не единственному хозяину. Слова могут предавать. Их ненадежность очевидна и проявляется в ролях, которые нам приходится играть в обществе (Лакан лучше любого другого мог запутать с помощью слов, чтобы создать свою собственную Персону и прославить ее). Именно с помощью языка человек играет свою роль, конструирует свой миф, но то, что получается в результате, всегда очень ненадежно именно потому, что основано на языке. Даже когда мы радуемся, что смогли правильно подобрать слова, чтобы выразить свою Персону или поведать свою историю, нет гарантии, что реальность сохранится за вымыслом. Более того, слова проявляют свой предательский характер в аналитической ситуации, так как она по сути своей – игра словами.