Держи меня крепче - Татьяна Полякова

Когда Дед закончил, я кивнула в очередной раз и подхалимски заметила:

– И правильно. Не фига лезть в чужой монастырь.

– Топай отсюда! – прикрикнул Дед, и меня как ветром сдуло, стать объектом его недовольства я и в мыслях не имела. Но у двери притормозила, взглянула на Деда, который уткнулся в бумаги в надежде побыстрее успокоиться, и на цыпочках вернулась к столу, лицом, телом, а также голосом демонстрируя верноподданнические чувства, как то: благоговение, трепет, радость от созерцания и огромное желание быть полезной.

– Игорь Николаевич, – пискнула я. – А что с Корзухиным? – Он поднял голову и взглянул недобро. – Продолжать?

– Есть что-нибудь интересное? – помедлив, молвил он.

– Почти уверена, – кивнула я.

– Продолжай, только интеллигентно, чтоб он на тебя не жаловался.

Я попятилась, приложив руку к сердцу, кивнула и стрелой вылетела из кабинета.

– Что? – белыми губами прошептала Ритка.

– Все просто супер, – заверила я.

Она перевела дух и спросила с сомнением:

– Кого он так?

– Граждан нам посторонних и оттого совершенно неинтересных.

– Слава богу, я, было, решила, что это ты его допекла. Душа в пятках, и сама почти что в обмороке. Я уж всю бумагу попрятала и ручки… думаю, выскочишь сейчас, заявление начнешь писать, а у меня при одной мысли об этом давление скачет.

– Не-а, мне сегодня повезло, благодарил за доблестный труд, прямо так и сказал…

– Рита, – позвал Дед по переговорному устройству, и я поспешила удалиться.

Собралась ехать домой, и тут позвонил Тимур и предложил поужинать в ресторане. Я с радостью согласилась и помчалась к мужу. Тимур на этот раз предпочел «Шанхаю» заведение с милым названием «Эгоист», и, устроившись за столом напротив мужа, я наконец-то вспомнила, что с самого утра ничего не ела, и принялась наверстывать упущенное под умиротворенным взглядом Тимура. Покончив с ужином, крайне довольная откинулась на спинку стула и сказала:

– Красота.

– Похоже, у тебя хорошее настроение, – заметил Тагаев. Я кивнула и задала ему вопрос:

– Молчанов тебе звонил?

– Конечно. Как прошла встреча с Дергачевым?

Я подробнейшим образом передала наш разговор, присовокупив собственные соображения. Тимур усмехнулся, достал телефон и тоже сделал несколько звонков. В отличие от Деда голоса он не повышал, говорил спокойно, нараспев, но впечатление произвел не меньшее.

– И что теперь? Люди пьют валерьянку? – не удержалась я от язвительности.

– Еремеев валерьянкой не отделается.

– Ты особо не зверствуй, – испугалась я.

– Особо и не придется, – с усмешкой ответил Тимур.

А на следующий день начались чудеса. Сначала позвонил Вешняков.

– Сегодня Григорьев совещание собрал, – со вздохом сказал он. – И меня приглашением удостоили. С моей особы и начали. Григорьев озадачился вопросом: «Это что же творится?» – и так разошелся, что только держись. «Дело чести для нас обелить честное имя нашего товарища. Все силы бросим и все такое… Тех, кто ртом и жопой хватает, по фамилиям знают и не трогают, а честным людям работать не дают, подставы устраивают». Я краснел как девица и мечтал провалиться сквозь землю. Короче, меня в отпуск с путевкой в санаторий отправили, чтоб, значит, отдыхал и ни о чем не волновался. А уж тут товарищи во всем разберутся и встретят меня с оркестром.

– Ну, так и хорошо, – неуверенно вякнула я, не понимая, чем Артем недоволен.

– Чего хорошего, Ольга? – вздохнул он.

– Вешняков, – посуровела я, хотела продолжить, но он перебил:

– Ладно. Буду к отдыху готовиться.

– Готовься, только устрой мне встречу с Новиковым.

– Он сказал, что завсегда рад тебя видеть.

Далее события развивались стремительно, причем по самому фантастическому сценарию. Прежде всего обнаружился тот самый тип, заявивший, что Артем занимается распространением наркотиков, отсиживался он в деревне у тетки, где его без труда и обнаружили. С затаенной радостью он сразу же сообщил, что настучать его принудили неизвестные злодеи, которые подло ему угрожали, обещая погубить всю его семью. Сам парень был мелким наркодилером, семьи у него, кстати, не было, но вдаваться в детали никто не собирался. Потом стало еще веселее. Некий удалец, взятый накануне с небольшой партией героина, поведал заинтересованным слушателям о том, как мента подставили, и о своем собственном участии в этом деле. Припадок совестливости объяснил надеждой на послабление в наказании. Кто словчил и конверт в ящик стола сунул, со стопроцентной уверенностью не скажет, но ходит слух, что Ванька-опер, тоже мелкий дилер, прозванный так потому, что когда-то носил погоны сержанта, но врал, что работал в убойном отделе. Тут выяснилось, что Ванька уже второй день в морге, куда угодил, возвращаясь домой мертвецки пьяным на машине и влетев в фонарный столб. К Туманову с вопросами никто не приставал, что неудивительно: он просто выполнял свой долг, как ему и положено. Вешняков, пересказывая все это, скрипел зубами. Мы с Лялиным хохотали в голос, а наш друг мрачнел все больше.

– Чего вы ржете? – разозлился он. – Это ж форменный цирк.

– Точно. Оттого и ржем.

– Тут плакать надо, – упрямился Артем. – Не зря говорят: закон что дышло, куда повернул…

– Да не заводись ты, – попросила я. – Отбились, и слава богу.

– Вот именно, отбились. Не будь вас…

– Я вообще ничего полезного не сделал, – ввернул Лялин.

– Да вы что, не понимаете, это что же получается…

– Нет правды на свете, – кивнул Лялин, не удержался и хохотнул.

– Конечно, нет. А все из-за того, что люди, которые обязаны…

– Все, – вздохнула я. – Завелся, теперь до утра ораторствовать будет. Вешняков, тебе сколько лет?

– Много. Но порядка все равно хочется.

– Это вряд ли, – усмехнулся Лялин.

– А оптимистичных прогнозов у тебя нет? – вздохнул Вешняков.

– Оптимистичных взять неоткуда.

Отправив Вешнякова в санаторий и вздохнув с некоторым облегчением, я вспомнила о Корзухине, точнее, я о нем и не забывала, а теперь решила: самое время нам поговорить. Дед сказал «интеллигентно», оттого я позвонила Владимиру Сергеевичу и максимально вежливо попросила о встрече, на что и получила согласие.

Принял он меня в своем кабинете, где я появилась в точно назначенное время. Корзухин сидел за столом, разговаривал по телефону. Увидев меня, разговор быстро закончил, кивнул и предложил присесть. Я отметила, что седины в его волосах прибавилось, лицо осунулось, взгляд устремлен в никуда, в общем, было ясно: человек чувствует себя, мягко говоря, неважно, что неудивительно, учитывая недавние события.

– Чем обязан? – спросил он без враждебности, но и гостеприимства демонстрировать не стал. Я на него и не рассчитывала.

– Я уже объяснила по телефону, у меня к вам несколько вопросов. Помните, мы договаривались, если они возникнут, я к вам обращусь.

– Какие вопросы? – нахмурился он.

– Они касаются вашей дочери Вики.

Он дернул щекой, отвернулся к окну, покрутил авторучку и отбросил ее в сторону.

– Почему вы с таким упорством лезете в мою личную жизнь? – произнес он с горечью.

– Хочу докопаться до истины.

– Какой еще истины? О чем вы? Мой ребенок погиб…

– Да, и вы считаете, что в этом есть моя вина. Если честно, я тоже так считаю. Оттого и хочу понять…

– Какая теперь разница, – отмахнулся он. – Ее не вернешь…

Я достала из сумки тетрадь Вики и положила перед ним.

– Что это? – спросил он.

– Взгляните. Почерк дочери вам наверняка знаком.

Он смотрел на тетрадь так, точно боялся к ней прикоснуться. Потом осторожно придвинул к себе, открыл, взглянул на первую страницу, быстро пролистал тетрадь до конца, отложил в сторону и вздохнул.

– Вы знаете, кому адресуются эти слова? – выдержав паузу, задала я вопрос.

– Нет.

– И не догадываетесь?

Он не ответил, смотрел прямо перед собой, и в глазах его была тоска, с которой трудно жить, почти невозможно. Мне стало мучительно жаль его. Захотелось встать и уйти, но мгновенный порыв порывом и остался.

– Владимир Сергеевич, я разговаривала с патологоанатомом. Вика, несмотря на юный возраст…

Он ударил кулаком по столу так, что фотографии, стоявшие рядом, едва не упали. Фотографий было три: на одной Людмила с дочкой, на второй – Вика, на третьей – Инна с белым пушистым котом на коленях, здесь ей было лет тринадцать, улыбающееся детское личико с озорным взглядом. На ту девушку, с которой я говорила совсем недавно, похожа мало. Не чертами, выражением лица. Я вспомнила, что говорила Инна: те времена для нее были самыми счастливыми.

– Хотя бы после ее смерти… – пробормотал Корзухин, справившись с гневом. – Не тащите всю эту грязь наружу.

– У нее был друг?

– Друг, – зло усмехнулся он. – Мерзавец. Если бы мог, я своими руками придушил бы его.

– Так вы знали о нем?

– Знал, что этот тип… Только вот понятия не имею, кто он.