Марсианский патруль - Игорь Ревва

— Перестань, — Стрелка потрепала Сару по плечу. — В первый раз, что ли?..

— Да, в первый, — прошептала Сара.

— А тренажеры?! — удивилась Стрелка.

— Это же совсем не то, — возразила Сара. — Тренажеры — они не живые… а этот… этот…

— Этот подонок — тоже, — решительно ответила Стрелка и добавила: — Теперь. Благодаря тебе. Потому что ты молодец. А понять тебя можно, но ты не переживай — все когда-нибудь случается в первый раз, особенно у женщин… Да и вообще, сложно стрелять в людей, я тебя очень хорошо понимаю. Они все время вертятся, убегают, прячутся… — Стрелка нарочно говорила глупости, стараясь, чтобы тон ее был как можно более идиотским. Ей казалось, что это может хоть немного помочь. — А то, что вас в Академии ничему толком не учат, это я давно знаю. Они же как объясняют? Вот это — ствол, пуля вылетает отсюда, с большой скоростью, поэтому на себя не направляй. Вот и все, вы теперь полиция, можете стрелять…

— Я убила их? — спросила Сара.

— Еще как! — совершенно серьезно подтвердила Стрелка. — Так убила, что и мало не покажется. До смерти убила. И это очень хорошо. Потому что теперь мы будем жить. Ты, твоя сестра, я, Фил, Тур, Изя… Гусь, чтоб ему… Теперь мы все будем жить. А они — нет. Да им и не надо, правда? Ну сама скажи, что это за жизнь у таких, да?

Сара вдруг уронила голову на плечо Крыске и разревелась. Стрелка обняла девушек за плечи, и так они и стояли в коридоре, пока густое молочно-белое облако совершенно не заволокло их.

— Вот я ей и говорю, — со смехом рассказывал сержант Матвеев, — девочка, говорю, может быть, я и коп, но это не значит, что я совершенно тупой. А она мне отвечает, дескать, был бы я умным, носил бы не сержантские нашивки, а хотя бы лейтенантские!

— Ничего себе — хотя бы! — воскликнул лейтенант Хартон.

— Да что они понимают, девчонки эти?! — поморщился Матвеев. — Им бы лишь бы захомутать кого-нибудь, чтобы самой не работать, чтобы муж все устраивал, деньги приносил, дома пореже бывал!

— Это — да, это точно, — согласился Хартон. — Моя Эльза рассказывала, что у Сьюзи праздник, когда Тома на внеплановое задание вызывают. Она сразу же…

— Это какого Тома? — перебил Матвеев. — Кроуффорда, что ли?!

— Ага, — кивнул Хартон. — Его самого.

— Врешь! — Матвеев повернулся к Хартону всем телом. — Не может того быть! Ах, зар-р-аза, а?! А Том-то…

— За дорогой следи! — испуганно крикнул Хартон, видя, как флаер начинает крениться и сильно забирать вправо. — Вмажемся сейчас, костей не соберешь!..

— Не, нормально все, — Матвеев мгновенно выровнял флаер и покрутил головой. — Дорога… какая тут дорога?! Одно направление. Знаешь, как в старом анекдоте, когда два геолога встречаются на Лунном Плато, и один спрашивает, далеко ли до Золотого Треугольника. А второй ему отвечает: «Идешь на юг, через пять дней поворачиваешь налево…»

— Слышал я этот анекдот, — кивнул Хартон. — Только немного в другой интерпретации.

— Сьюзи… — пробормотал Матвеев. — Вот ведь зараза какая… Интересно, а Том знает?

— Знает, наверное, — ответил Хартон. — Даже наверняка знает. Он ей пару раз устраивал… веселую жизнь — она потом неделю очки и маску не снимала, синяки прятала. А однажды он из патруля заявился неожиданно… Помнишь, когда его на месяц в отпуск отправили?

— Ну?

— Вот тебе и «ну»… — усмехнулся Хартон. — Хорошо еще, что не посадили, он ее саму и дружка ее так отметелил, что те в госпитале неделю валялись.

— Бросил бы он ее, — проворчал Матвеев.

— Любит, — коротко ответил Хартон и вспомнил свою Эльзу.

Как ему однажды стало плохо после бурной ночи в кабаке, и он еле добрался до дома, уснул прямо на полу, даже раздеться не пытался. И как потом Эльза рассказывала, как она испугалась, увидев лежащего в комнате без движения мужа. Как она подумала самое страшное, и как она орала и хлестала его по щекам, когда поняла, что он жив, просто пьян — настолько пьян, что называет ее чужим именем.

«Меня жена тоже любит, — со все возрастающим чувством стыда подумал лейтенант Хартон. — Правда любит. Тысячу раз могла уже бросить — я ведь далеко не подарок, еще какой «не подарок»… а не бросает… И правда, сильно она, должно быть, напугалась — увидеть в доме труп человека… близкого человека… лежит, без движения, лицом вниз, правая рука вытянута вперед, словно бы он к чему-то тянулся, левая рука безжизненно повернута вверх ладонью, ступни ног бессильно вывернуты… Падший… точнее, павший ангел, — подумал Хартон. И сразу же за этим почему-то: — «Ангел смерти»…»

— Лейтенант Хартон! Внимание!..

Хартон очнулся и понял, что флаер тормозит. А через миг, взглянув на экран внешнего обзора, он понял также и то, почему он тормозит.

Впереди, ярдах в ста, на грунте стоял полицейский флаер. Люк его был распахнут, на песке возле него наполовину занесенные песком лежали два тела в полицейской форме. Одного из них почти полностью скрывал корпус флаера, а второй виден был отчетливо — лежит, без движения, лицом вниз, правая рука вытянута вперед, словно бы он к чему-то тянулся, левая рука безжизненно повернута вверх ладонью, ступни ног бессильно вывернуты…

Лейтенант Хартон мгновенно вцепился в рукоятки пулемета, толстый ствол дрогнул, зашарил по пескам в поисках цели… которой не было.

— Это наши, — срывающимся голосом доложил сержант Матвеев, — из нашего участка, машина капитана Гейгера, его позывные, они вчера вышли в патруль…

— Ганс… — прошептал лейтенант Хартон. — Павший ангел…

Вчера только они виделись — вечно улыбающийся, светловолосый, высоченного роста… действительно очень похож на ангела, какими их обычно изображают на картинах… погибший ангел, ангел смерти… точно, это он и есть. Лицом вниз, но не узнать его нельзя, такой рост в участке только у него…

И тут же какая-то странная мысль кольнула лейтенанта Хартона. Что-то здесь было не так, что-то неправильное было в этом всем.

Черт! Конечно, неправильно! Не должны люди умирать, валяться вот так вот, в песках! Особенно полицейские, хотя на их-то долю это выпадает чаще I всего…

— На грунт! — приказал Хартон.

Флаер послушно опустился на песок, двигатели взвыли и замолкли. Хартон натянул маску и очки, открыл люк и вышел из флаера.

Снаружи было холодно, несильный, но очень неприятный ветер мгновенно ударил по лицу. Хартон достал пистолет и приблизился к телу. Наклонился, перевернул…

— Ганс, — выдохнул он.

Маски и очков на убитом не было. Хартон переключил свои очки в инфракрасный режим и понял, что флаер остановился совсем недавно, — двигатели еще были теплыми, корма флаера слабо алела на безликом фоне мертвой пустыни. Конечно, тело капитана Гейгера было лишь присыпано песком, через пять-семь часов на месте его остался бы лишь холмик. А второй…

Черт!

За корпусом флаера отчетливо краснел силуэт второго полицейского.

— Сержант! — рявкнул Хартон. — Ко мне! Быстро! Второй еще жив!..

Сержант Матвеев возник рядом буквально через секунду. Они вдвоем подбежали ко второму полицейскому, перевернули тело — очки, маска, нашивки лейтенанта…

— Кто это?! — В голосе сержанта отчетливо звучало удивление.

И тут только лейтенант Хартон понял, что его во всем этом насторожило.

Капитан Ганс Гейгер действительно вчера отправился на патрулирование в пустыню. Но он отправился туда один.

Больше ничего подумать лейтенант Хартон не успел. Оглушительный выстрел, ударивший ему в лицо, опрокинул мир, расколол его на мельтешащие осколки и погасил навсегда. И напоследок Хартон успел еще услышать второй выстрел и крик сержанта, донесшийся до него уже откуда-то сверху, из наваливающейся давящей тьмы.

Через десять минут два флаера, словно исполнившие свою жестокую миссию ангелы смерти, медленно поднялись в воздух, развернулись и неспешно на антигравитационных двигателях пошли на запад, к кратеру Галилея, оставив на песке три тела в полицейской форме.

Николай Мороков не был родственником легендарного Сергея, вместе с Ташико Мицуси основавшего на Марсе транспортную компанию. Хотя в детстве ему очень хотелось верить в это. Да и сейчас порой он мечтал, насколько лучше бы жилось ему, окажись Сергей Мороков его предком. Доходы от «Ташико-Морок» были немалые, намного больше, чем зарабатывал простой водитель грузовика, даже если приходилось крутиться исключительно на дальних рейсах.

А тут еще и фамилия такая… Уже во время устройства на работу Николаю пришлось услышать веселое «племянничек» от кого-то из водителей-старожилов. Никаким племянником он никому не был, но шуточка быстро разошлась, и иначе никто уже его и не называл. Пренебрежительный оттенок в этом прозвище сохранялся, даже если его произносили в шутку, с улыбкой. И со временем Николай потерял терпение — вначале просил, затем перешел на ответные оскорбления (он действительно считал это прозвище оскорбительным), а через год уже сразу бил в морду шутнику, посчитавшему себя таким остроумным.