Люди и Нелюди - Виктор Костин

Пузырек из темно-зеленого стекла. Сверху пробка из дерева. По виду как пробковое дерево или что-то похожее. Все это опоясано ленточкой по боку из тонкой белой бумаги или чего-то похожего, и такие же полоски крест-накрест идут через пробку по верху. Вроде как наше шампанское, сбоку цифры 1403 и все. Спрашиваю, что за цифры. Это дата: 14 число, третий месяц. Еще семь дней будет годное, потом все, пропадет.

– Что, – спрашиваю, – выдыхается?

– Не знаю. Хочешь попробовать? – протягивает мне обратно флакон, что я ей вернул.

– Я не знаю, – пожимаю плечами не особо уверенно.

Она открывает и дает мне. Делаю глоток.

Размер пузырька грамм на сто от силы, а то и меньше будет. На вкус вода водой. Только что-то, действительно, похоже, как будто тоника выпил или того же «тарена» под язык положил. Это еще с той жизни – сам пробовал раз, смутные у меня впечатления остались, хотя многие подсаживались и где-то его доставали потом все время.

И это всего один глоток. В это время солнце зашло за тучу, и до этого небогатый свет стал еще меньше, и я увидел – над пузырьком был как легкий пар. Причем, что интересно, он не струился, как это бывает над всеми жидкостями, а, скорее, напоминал тесто как вот подымается, вроде, и вот-вот вылезет и не вылезает или вот упадет и не падает пока, потому как, бывает, и падает, но то не наш случай.

Над пузырьком вот такая небольшая шапка или шапочка была. Выглянуло снова солнце, и шапка пропала, или, скорее, ее не стало видно, заметно. Попросил: «Можно я отойду?» – Кивнула. – Отошел в темный угол.

Шапочка была снова видна. Я пытался наклонять, чтобы жидкость почти вытекала, и просто ставил ровно: шапка была и, казалось, совсем не обращала внимания на мои «тонкие» манипуляции. Какая-то неправильная шапка, не подверженная действию гравитации. Попробовав, как в церкви, на алтаре, потянуться к этой шапочке – уж очень было похоже на то, что и там видел, только здесь в миниатюре, и тут… как же я удивился, что она сразу вытянулась в мою сторону слегка. Я поднес флакон ближе, чтобы только присмотреться, и опять попробовал так же потянуться.

Какое же было у меня удивление, когда этот туман вытянулся в мою сторону и тут же пропал, как и не было его, а у меня было такое чувство, что я сейчас горы могу свернуть. Похоже, как когда я выпил глоток, а сейчас вот скорее и весь оставшийся пузырек.

Я стал приглядываться снова и понял: м-да. Нет больше облачка, совсем нет. Видимо, я выпил его, даже не прикасаясь руками и губами – бяда – и че делать-то? – грустная ирония.

Я грустно подумал: «Вот и попробовал, черт возьми». Вернулся к Натали Сергеевне и виновато-грустно посмотрел: – А оно не испортилось?

Она объяснила:

– Глупый, пока дата не просрочена, оно работает. Оно даже день-два, может, и после, особенно те, что на два месяца, те еще дней пять можно после использовать.

Я возвращаю флакон:

– Попробуйте.

– Ну ты же пил – как тебе?

– Не знаю, вроде, было хорошо, я не понял.

Почему-то мне не захотелось ей рассказывать, наверное, зря…

С одной стороны, вроде, неудобно, с другой – и что я ей скажу на это?

И так со мной непонятностей много, а тут еще и это. Натали Сергеевна взяла:

– Ладно, не пропадать же, – и залпом выпила.

Она покатала на языке и стала сама смотреть на пузырек. Действительно пустое.

Я ничего не сказал, пожал плечами.

– Но как же это, оно должно еще семь дней?

Я говорю:

– Ну, может, пропало раньше?

– Такого не бывает никогда. Это энерджазинов товары, они не подделываются. Вот эти полоски, они не, их нельзя, не порвав, раскрыть.

– Ну, могли дату заменить, – высказываю предположение.

Натали Сергеевна мне предлагает:

– Напиши попробуй на них.

Я пытаюсь на оставшейся опоясывающей ленте написать и вижу: полоска прямо в руках расползается, всего от одной моей чернильной точки.

– Убедился? Здесь ничего нельзя подделать, совсем, – спрашивает Натали Сергеевна насмешливо.

Я пожимаю плечами:

– Может, надо сразу принимать, а то оно выдыхается, – гоню пургу и самому так стыдно.

– Нет, у меня раз день или, скорее, ночь вообще открытое стояло на столе.

А вот это уже мне или для меня очень интересная новость. Я думал, оно выдыхается, а оказывается, что пробка, скорее, для переноса, чтоб только не разлилось, и причина порчи совсем в другом.

Опять пожал плечами.

– А где брали, в какой аптеке?

– Здесь, во втором круге столицы, три аптеки, одна у моего дома, одна на рынке и одна там, далеко на окраине. Около рынка у отца твоей Марти.

– Почему моей? – цепляюсь к слову.

– Ну, я не знаю, нравится она тебе, вот и говорю «твоя», да и ты ей. Думаешь, я не вижу? – чуть улыбнулась.

Я зарделся, хотя это и не особо было правдой, но вот тело Витоли отреагировало соответствующе, а я и не успел перехватить, теперь смущаюсь или типа вместе с Витоли, этим балбесом, смущаемся вместе.

– Да ладно, не смущайся так. Пригласил бы девочку куда, в театр или в ресторан, если театр тебе не нравится почему-либо, – просвещает меня Натали Сергеевна на нелегкой стезе охмурения слабого пола и в частности одноклассниц.

Для дворян здесь все заведения такого типа отличались только престижем и местом, там, первый круг, второй круг. Соответственно и цена.

Для плебеев же были исключительно харчевни вместо ресторанов. Тоже отличались, но не много.

Ходить не в свое заведение считается неприличным. И если плебеи и сами не пойдут в наш дворянский ресторан, для них цены там сильно кусаются, то для дворян наоборот. Такой поход для дворянина – это чревато насмешками и изгнанием из своей среды с потерей репутации, читай – последующего места службы. Лучше тогда совсем никуда не ходить, вон с лотка на рынке можно и пирогом перекусить. Это не поощрялось, но и не наказывалось. Мы, как школьники, так часто делали и делаем, а студенты – те вообще постоянно. Я видел их студенческие мантии на рынке, и они только около тех лотков и крутились.

Там им и пирог дадут, и кувшинчик пива предложат, а что – и дешево, и не роняет их «могучего» дворянского достоинства. Может, человек спешит – что он в ресторан-то пойдет? То, что многие чуть ли не с утра там стоят, около лоточника, но кто там следить за кем будет.

– Да я не знаю, я стесняюсь пока, и я же маленький и глупенький, вы же меня знаете, – это я незаметно тему перевожу, типа как слона в посудной.

– Иди сюда, мой маленький, – зовет меня Натали Сергеевна.

А ведь не хотел, честное слово, только зашел на флакон этот энердж… короче, эльфийский, а то язык нафиг сломаешь на этом местном слове, ей-ей, название расы, блин, придумали им местные люди. Вряд ли так эльфы сами себя беспонтово зовут или звать будут.

Дальше, сами понимаете, как-то поцелуй за поцелуем, а потому как мы были за кафедрой почему-то, то пристроился я, как обычно, сзади. Да уже и любимая поза появилась, моя или, скорее, «наша». И все хорошо, нет, все прекрасно, на душе птички поют, несмотря на зиму.

Только вот после я захотел поделиться своей этой радостью, что ли, как и в прошлый раз, что сейчас во мне плескалась как-то.

А может, во всем виноват этот выпитый мной флакон оказался, я не знаю. В общем, когда уже вот-вот и будет всем хорошо, мне по крайней мере так точно, я решил поддать этой своей энергии, как и тот раз, и что была у меня во мне или где там, после выпитого флакона. Может, я чуть переборщил, а может, нет, но получилось, что получилось.

Во-первых, Натали дергало минут пять. Уже я и заволновался, может, что неправильно сделал, может, приступ у Натали какой случился, потому как похоже очень было.

Перепугался здорово, короче. Слава богу, или Всевышнему, тут, вроде, отпустило ее потом.

Она меня обняла и чуть не задушила после в своих объятиях. Принялась неистово целовать везде, где можно только, что она при этом говорила или скорее лепетала, я уже и не вникал и не понимал совсем. Потому как видел. Выглядела она при этом по крайней мере как хорошо выпивший и счастливый до безумия человек, да еще и влюбленный вдобавок, в меня влюбленный, вот же засада какая.

Только где-то через полчаса таких обнимашек она кое-как пришла в себя. Я после отвел ее и усадил за парту. Не дай Всевышний или кто там из них, но если бы кто зашел сейчас к нам, мы и я в том числе ничего бы не смогли сделать, а главное, как объяснить такое состояние Натали Сергеевны.

Моя Натали, чего уж там теперь, действительно моя, была в абсолютно невменяемом состоянии счастья. Когда она более-менее пришла в себя, она надолго задумалась, правда не забывая меня время от времени поглаживать и обнимать и прижимать к себе, как какую плюшевую игрушку, а также целовать, ну это уже как бы между делом.

Потом посмотрела на меня: «Что-то хочешь?», что дальше будет, я уже понял. По второму разу мне не надо, мне как бы достаточно и даже, даже.

Поэтому извинился, сказал, что меня дома сегодня ждут, и свалил. Мой уход при этом, скорее, напоминал бегство, да чем и являлся, бли-ин…