Бремя власти: Перекрестки истории - Дмитрий Мережковский

Возможно, что эта исходящая от самой императрицы версия происхождения Павла была предназначена поколебать в сознании современников – и прежде всего в сознании самого Павла – права наследника на престол и оправдать узурпацию этих прав Екатериной.

Граф Федор Головкин[138] приводит в своих записках следующий эпизод: когда были случайно обнаружены письма девятнадцатилетнего Павла, содержащие его размышления о своих правах и надеждах на будущее, Екатерина поручила Панину провести с наследником воспитательную беседу, в ходе которой тот объявил потрясенному юноше, что он не более как побочный сын и является наследником только по милости императрицы: «В тот день, когда ваша неосторожность могла бы компрометировать спокойствие государства, императрица не будет колебаться в выборе между неблагодарным сыном и верными подданными. Она чувствует себя достаточно могущественной, чтобы удивить свет признанием, которое, в одно и то же время, известит его о ее слабости как матери и о ее верности как государыни» [13; 115–116]. Если подобный эпизод действительно имел место, то Екатерина, якобы раскрыв позорную тайну, ловко нейтрализовала активность Павла на долгие годы.

Как бы то ни было, наследник наконец появился на свет, и императрица Елизавета сразу же забрала младенца к себе. Она растила Павла сама, с помощью нянек и бабок, положив тем самым начало отчуждению, образовавшемуся между матерью и сыном: ни видеться с ребенком, ни принимать участие в его воспитании Екатерине не дозволялось. Мальчик рос среди потакавших ему мамушек, на жирной и сладкой пище, в душных непроветриваемых комнатах, спал в жаре под собольими одеялами.

С 1760 года главным наставником Павла стал граф Никита Иванович Панин, мечтавший воспитать из Павла идеального государя для России, обучая его до 14 лет основам знаний, а затем и «прямой государственной науке». Павел рос, сознавая свое высокое предназначение и веря в идеалы просвещенного абсолютизма.

Современник пишет: «…было сделано все, что только возможно, для физического, нравственного и умственного развития великого князя. Павел Петрович был одним из лучших наездников своего времени и с раннего возраста отличался на каруселях. Он знал в совершенстве языки: славянский, русский, французский и немецкий, имел некоторые сведения в латинском, был хорошо знаком с историей, географией и математикой, говорил и писал весьма свободно и правильно на упомянутых языках» [54; 13].

Императрица Екатерина II

25 декабря 1761 года скончалась императрица Елизавета, и на престол вступил отец Павла, которому довелось править всего полгода, после чего последовал переворот и смерть Петра III в Ропше от «геморроидальной колики». На долгие годы воцарилась Екатерина.

Петр III оставил после себя в потомстве недобрую память: больше всего ему ставилось в вину слепое преклонение перед Фридрихом Великим (унаследованное Павлом), насаждение прусских порядков в армии и мир с Пруссией, которой Петр III отдал все земли, завоеванные Россией за время Семилетней войны. Блеск екатерининского царствования затмил важные начинания Петра III, и мало кто помнит, что именно он издал «Манифест о вольности дворянства», указ о веротерпимости и упразднил Тайную канцелярию.

Когда умер отец, Павлу было 8 лет.

С воцарением Екатерины положение ее сына изменилось мало. Все его учебные занятия проходили по указаниям императрицы, однако, сама она сыном не занималась. Не понимая его характера и склонностей, она смотрела на Павла скорее как на забавную игрушку, которой приятно развлечь гостей на куртагах и приемах.

Порошин, воспитатель маленького Павла, в своих записках подробно очерчивает тот круг занятий, которым предавался наследник: учебные занятия, посещения театра, придворные маскарады, приемы императрицы… Десятилетний мальчик ведет одинокую размеренную жизнь среди взрослых, редко общается со сверстниками и с собственной матерью.

Он любознателен, обладает пылким воображением, со вниманием слушает разговоры, которые ведут окружающие его придворные, забывающие порой о юном возрасте Павла. Он насмешлив и остроумен, привязчив и влюбчив, его занимают прелестные фрейлины, он огорчается выговорами Порошина и Панина, часто плачет, играет с собачками и канарейками, точит на токарном станочке, рассматривает ландкарты и командует воображаемым войском.

Он очень нетерпелив. Порошин приводит характерный эпизод: беседуя с воспитателем о строительстве Балтийского порта, начатого еще Петром, Павел заметил, как долго ведется работа. ««А что работа длится долго, так и все великие предприятия скоро не совершаются; надобно терпение», – ответил Порошин. «Его высочество, слушав, изволил покивать тут головушкой и сказать: «А как терпенья-то нет, где же его взять?» Таким людям, – отвечал я, – нечего за такие дела и браться. Они-то и принуждены бывают видеть, что все, что ни созиждут, при жизни ж еще их рушится и в прах обращается. А великий человек все созидает на вечность, будущим родам в пользу и себе в бессмертное и твердое прославление»»[139] [45; 79].

Малейшее нарушение распорядка дня выводит Павла из себя, и он с трудом может сохранять пристойный вид, за что постоянно получает выговоры. Екатерину не слишком волнует настроение и состояние здоровья мальчика: у нее своя жизнь, к которой ребенок должен прилаживаться. Кто знает, сколько раз маленький Павел, неважно себя чувствовавший еще с утра, принужден был дожидаться, пока Екатерина соизволит перейти от карт к ужину, хотя пошел уже одиннадцатый час, а он привык ложиться в начале десятого!

По мере того как Павел взрослел, в отношениях его с матерью все усиливался оттенок соперничества. Постепенно Павел начинал видеть разницу между идеальным и действительным положением вещей и критически относиться к политике Екатерины.

Павел шел по стопам своего отца: «В образе жизни, который Павел вел как великий князь, – пишет Шарль Массон, – а также в начале его управления империей наблюдается такое сходство с его отцом, что, заменив имена и даты, можно принять историю одного за историю другого. Оба они были поставлены вне участия в делах и жили, насколько это было возможно, вдали от двора, где находились скорее как государственные узники, чем как наследники, и показывались время от времени, словно выходцы с того света или иностранцы. Тетка отца (Елизавета) действовала совершенно так же, как поступала впоследствии мать сына. Они заботились только о том, чтобы затянуть их детство, навсегда оставить их в ничтожности и даже сделать их ненавистными и презираемыми народом и вельможами» [33;101–102].

Когда Павел достиг совершеннолетия, никаких изменений в его положении не произошло: Екатерина вовсе не собиралась делиться властью, считая сына излишне чувствительным и наивным для государственных дел. Но забыть о своих правах на престол Павел не мог – интриганы при дворе умело играли на его тщеславии и неприязни к матери, распуская в обществе слухи о возможности нового переворота в пользу Павла – незримый призрак короны постоянно витал над его головой.

Павел возглавлял Адмиралтейств-коллегию, командовал лейб-кирасирским полком, давал аудиенции иностранным послам, но реальной власти не имел. Обреченный на бездействие, он тяготился ролью наблюдателя при материнском правлении. «Все мое влияние, которым я могу похвалиться, – пишет Павел К. И. Остен-Сакену в 1784 году, – состоит в том, что мне стоит только упомянуть о ком-нибудь или о чем-нибудь, чтобы повредить им» [57; 54].

Особенно сильно ударяло по самолюбию великого князя предпочтение, отдаваемое фаворитам Екатерины, обладавшим, в отличие от него, реальной властью. Недальновидный и наглый Платон Зубов, например, просто не принимал Павла всерьез, забавляясь сомнительными остротами в адрес великого князя. Сохранился анекдот, как на одном из обедов Екатерина обратила внимание, что Павел не принимает участия в общем разговоре, и осведомилась, чье мнение кажется ему более справедливым. Павел указал на Платона Зубова. «Разве я сказал какую-нибудь глупость?» – спросил Зубов [40; 378].

В 1773 году Павел вступил в брак с принцессой Гессен-Дармштадской Вильгельминой, по принятии православия нареченной Натальей Алексеевной, которая скончалась через три года от родов. В 1776 году он женился вторично на принцессе Вюртембергской Софии Доротее – в православии Марии Федоровне.

В 1781–1782 годах Павел и Мария Федоровна путешествовали по Европе под именами графа и графини Северных. Во время вояжа Павел не стеснялся открыто критиковать политику Екатерины и ее фаворитов. Когда супруги возвратились в Россию, Екатерина решила окончательно удалить Павла от двора и подарила ему Гатчину. Павел обустроился в гатчинском имении на свой излюбленный лад и зажил там обособленно и замкнуто, как в отдельном государстве.