Окись серебра - Виктория Александрова

— Благодаря тебе я подружился с маленьким Хельмутом, — сказал он твёрдо, — а он теперь наверняка нуждается в дружеской поддержке.

Виктория не могла ему отказать — и в который раз за последние годы поняла, что её сын умён не по годам.

Казалось, что вместе с Джолентой погибло тепло. Сад был мрачен, сер; деревья без листвы навевали тоску, пустые клумбы и аллеи смотрелись как-то дико, инородно. Этот сад посадили не более пяти лет назад, но сейчас, после смерти хозяйки, он выглядел заброшенным, покинутым — погибшим.

Но от Джоленты остались дети. Сын и дочь, которой баронесса подарила жизнь ценой своей собственной жизни. Конечно, безумно печально было осознавать, что девочке предстоит расти без матери, что она никогда не познает материнской любви и тепла… Но Виктория, смотря в голубые глаза этой крошечной девочки, которую держал на руках её старший брат, чувствовала, что может на неё положиться.

И что этот чудесный сад ещё расцветёт.

Древний город покорён[26]

1394 год от Великого Затмения, апрель

День постепенно вступал в свои права. У самого подножия Эори, а также у городских ворот горели постройки и укрепления, но Джонат велел немедленно потушить все пожары. Пламя могло перекинуться на соседние крыши и уничтожить весь Нижний город, а править одним лишь пеплом ему не очень хотелось.

Он смотрел с балкона самой высокой башни на то, как догорают последние язычки пламени, погибающие в потоках воды и комьях земли. Он смотрел на покорённый город и поверженный замок. Он видел за этим весь Нолд — тоже покорённый и поверженный, пусть пока лишь наполовину. Но победителем Джонат себя не чувствовал. Впереди ещё много работы, и нельзя расслабляться раньше времени.

На горизонте пылало кровавое зарево. Джонат вздохнул — его чуть передёрнуло от невесёлых мыслей. При штурме пролилось немало крови его людей: несколько жалких сотен гвардейцев из гарнизона Эори сдерживали натиск так, будто их было не меньше десятка тысяч. Но и они в итоге дрогнули. В живых осталось не более пяти человек, в том числе и капитан. Точнее, как позже выяснил Джонат, это был всего лишь исполняющий обязанности капитана, потому что настоящего капитана в замке не оказалось.

Что ещё интереснее, не оказалось в Эори и девчонки, Кристины. Джонат имел «честь» увидеться с ней всего пару раз, но он смог рассудить, что она была отважной, безрассудной и недалёкой умишком, так что, будь она в замке, несомненно вышла бы на его оборону в первых рядах. Но на всякий случай он со своими людьми прочесал замок, вплоть до самых потаённых уголков, обшарил все комнаты, коридоры и башни… Кристины тут не было. И ему ещё предстояло выяснить, где она.

При мысли, что она жива, здорова и гуляет на свободе, начинало трясти. Джонат сжал кулаки, впиваясь ногтями в ладони, и скрежетнул зубами в приступе беспомощной ярости. Кристина должна умереть. Она. Должна. Умереть. Безвольно болтаться на верёвке под дождём и градом прямо на главной площади. Быть обезглавленной — не с первого раза и не со второго, чтобы медленно, мучительно и безумно больно… А голову потом насадить на пику и поместить на крепостную стену. А перед казнью — пытать, долго, безжалостно, без отдыха, всеми известными человечеству способами… Лично пытать. Так, как даже опытные палачи бы содрогнулись.

Джонату стало не по себе от этих мыслей. Впервые в жизни он позволил себе подумать о чём-то подобном.

Он понимал, что здесь, в Нолде, остался один. Несмотря на огромную армию и множество союзников, вассалов и советников, он — один. В Шингстене хотя бы осталась мать, а здесь… Здесь он потерял единственного человека, который мог бы скрасить его одиночество, и теперь готов был мстить за него до последнего вздоха. Не своего, разумеется.

Он почувствовал, как эти мысли взволновали его сердце, как кровь, бегущая по венам, начала будто бы обжигать их, принося странное возбуждение… Джонат покачал головой. Свобода, смешанная с одиночеством, безумно опьяняла. Он ещё не до конца осознал эту свободу, не до конца понял, что стал единоличным правителем… Это пугало — и очаровывало.

Джонат понял, что мешкает. Он спешно покинул балкон, задёрнул шторы и торопливыми шагами, не боясь заблудиться или запутаться в ещё не знакомом замке, направился в главный зал.

Большой, просторный, сумрачный — и в то же время лишённый каких-то элементов торжественности, зал пустовал. Отчего-то это испугало, и Джонат остановился у дверей, дождавшись, пока его догонит советник, Виктор Тодден.

— Где она? — поинтересовался лорд Карпер, впрочем, уверенный, что ему ответят.

Тодден молчал. Конечно, сам он не знал, но Джонат поручил ему выяснить… Обыскать город, заглянуть в каждый дом, в каждую халупу… Как известно, хочешь спрятать дерево — спрячь его в лесу, и лорд Джеймс вполне мог оставить свою дочь где-то поблизости, укрыв в городе. Но, видимо, Тодден не смог её отыскать. Что ж, этого следовало ожидать. Ясно, что легко теперь никому не будет.

Джонат как-то несмело прошёл в глубь зала, во все глаза глядя на противоположную дверям стену. Точнее, не на саму стену, а на возвышение, на котором располагался трон. Большой, неказистый, явно неудобный… Но лорд Карпер завоёвывал его не для того, чтобы жаловаться на неудобства.

Он медленно прошёлся по залу, вслушиваясь, как эхо его шагов растворяется в холодном дрожащем воздухе, всё ещё пропитанном запахом гари и крови. Приблизился трону и разглядел, что спинка его была украшена гербом Коллинзов — изображением двух скрещённых мечей. На деревянных подлокотниках виднелись щербины, трещины. И при этом трон казался несокрушимым пугающим гигантом. Непокорённым.

Но только с виду непокорённым. Джонат окончательно перестал ощущать робкий страх перед этим, впрочем-то, обычным предметом мебели, когда сел на него. Окружающий мир — и зал, и застывший у входа Тодден, и то, что было за стенами, — вмиг показался ему ничтожно маленьким, крошечным, беспомощным… Чуть надави носком — и всё будет растоптано, угроблено, обращено в пыль.

«Нельзя», — напомнил себе Джонат. Он приложил столько усилий не для того, чтобы всё враз уничтожить.

— Ну так где она? — повторил он вопрос. Тодден сделал пару шагов вперёд и снова замер. Казалось, что вид сюзерена, сидящего на троне, его пугал. А ведь раньше они были друзьями… Или на самом деле не были ими никогда.

— Я не… Мы не знаем, милорд, — отозвался он и нервно пригладил свои рыжеватые волосы, убранные