Радио Свобода как литературный проект. Социокультурный феномен зарубежного радиовещания - Анна Сергеевна Колчина

слухи. Про меня, скажем, задолго до моего отъезда на Запад говорили в одной лекции, что я уже уехал в Израиль, другой лектор сообщал, что нет, не в Израиль, а почему-то в Югославию, третий сообщал, что я только пытался уехать, но был задержан таможней при попытке контрабандного вывоза за границу золота, которого у меня не было и сейчас тоже нет. Подчеркиваю, что подобная ложь распространялась не какими-то там частными лицами, а официальными представителями советского государства. Затем по отношению ко мне и к другим была избрана новая тактика – тактика замалчивания. Власти делали вид, что таких писателей просто не существует… Теперь нас всех вспомнили, оказывается, мы есть, существуем, но кто мы такие – отщепенцы, предатели… Несмотря на перестройку, либерализацию и осуждение ждановщины, в некоторых газетах и журналах под крупными черными мрачными заголовками появляются статьи типа “Отщепенцы начинают и проигрывают”, где писатели-эмигранты изображаются, как ужасные негодяи.

Опять приведу в пример себя. Уже в начале перестройки в одной из газет появилась, а потом была перепечатана другой газетой заметка, в которой мой роман “Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина” поносился последними словами, а автор сравнивался, ну конечно, со свиньей под дубом… В сентябре этого года американское издательство “Ардис”, выпускающее книги на русском языке, привезло свою продукцию в Москву. Из двадцати изъятых и непропущенных книг были четыре мои. Я, конечно, привык и не обижаюсь, но большой перестройки мышления не замечаю. А вот уж совсем недавно в “Литературной газете” от 30 сентября появилась еще одна статья о новых играх отщепенцев, где досталось нескольким живущим за границей писателям, в том числе и мне. Мы были названы злобными и непримиримыми врагами советского строя, которые пресмыкаются перед своими хозяевами из ЦРУ.

Советские пропагандисты на задаваемые им обычно вопросы об эмигрантах отвечают, что мы враждебно относимся к попыткам оздоровления советского общества и стараемся сделать все, чтобы перестройка не состоялась. Это ложь. Я лично по поводу перестройки высказываюсь ясно и точно: я за перестройку, я за то, чтобы она продолжалась и развивалась по возможности безболезненно. Я приветствую каждый, даже самый маленький шаг на пути преодоления сталинизма. Я радуюсь снятию запрета с любого имени или названия. Но, конечно, я не буду считать перестройку состоявшейся до тех пор, пока не будут ликвидированы все списки запрещенных имен и названий…

Сейчас некоторые очарованные перестройкой уговаривают меня подождать, помолчать, вот-вот в Советском Союзе произойдут большие перемены – и тогда всех нас, изгнанных писателей, будут печатать на родине и не будут называть свиньями. Подождать, конечно, можно, но можно ли дождаться, не знаю. Писателей-эмигрантов реабилитируют обычно только через много лет после похорон. Из этого правила я пока знаю только одно исключение: о писателе Викторе Некрасове еще недавно в журнале “Крокодил” злорадно сообщали, что он исписался, спился, никому не нужен, выброшен своими хозяевами из ЦРУ, живет под мостом и питается отбросами. Но за два дня до своей смерти в Париже Некрасов прочтет о себе первый робкий доброжелательный отзыв. Так что некоторый прогресс все же имеется… Раньше признание приходило к опальным писателям после смерти, а теперь его удостоился умирающий»[455].

Вот что рассказывает об отношении к эмигрантской литературе в СССР Довлатов: «За последнее время я то и дело обнаруживаю в советских газетах маленькие сенсации, которые находят отклик у довольно узкого круга заинтересованных лиц: то Андрей Битов упомянет в своем интервью поэта Бродского, живущего в Нью-Йорке, то Илья Кабаков назовет своих коллег художников, живущих на Западе, – Шемякина, Неизвестного, то вспомнят парижан Эткинда с Синявским… Причем если раньше в таких случаях писали “некий” или “так называемый” и даже “с позволения сказать”, то теперь эти фамилии упоминаются в нейтральном контексте. И это, я считаю, большое достижение, гигантский шаг, прямо-таки рывок в сторону гласности и перестройки. Что же касается научной конференции в Институте мировой литературы – там была впервые сформулирована проблема эмигрантской литературы в целом. Среди многих тем, обсуждавшихся на этой конференции, затрагивались и такие, что еще совсем недавно считались запретными. Цитирую: “Доктор филологических наук Овчаренко обратился к проблемам эмигрантской литературы, предложив социально-исторический критерий для оценки второго и третьего поколения писателей, сформировавшихся в условиях зарубежья”. Не исключено, что в силу новых критериев от меня и моих друзей и мокрого места в литературе не останется. Но уже то, что заговорили на эту тему, приятно… Короче, есть основания для сдержанного, как говорится, оптимизма. В печати без оскорбительных эпитетов упоминаются фамилии деятелей эмигрантской культуры. Ходят слухи о готовящихся публикациях. Кому-то в неофициальной беседе намекнули, что он мог бы съездить на родину и так далее. Что ж? После стольких лет замалчивания, когда сам факт отъезда из страны считался изменой отечеству, и это отрадно. А с другой стороны, так ли все это сенсационно и ново?..»[456]. Однако выступление Довлатова очень сдержанное, он сомневается в возможности перемен.

У микрофона РС в 1970–1980-е годы также выступали писатели и поэты: Василий Бетаки (поэт и переводчик, внештатный сотрудник парижского бюро РС в 1973–1986 годах), Владимир Буковский (писатель и правозащитник выступает на РС с 1977 года по настоящее время), Георгий Владимов (писатель, выступавший на РС с 1983 по 1995 год), Анри Волохонский (поэт и прозаик, сотрудник отдела новостей в 1980–1995 годах), Эдуард Кузнецов (писатель, штатный сотрудник РС в 1979–1980-х годах, некоторое время возглавлял отдел новостей), Аркадий Львов (писатель, внештатный сотрудник нью-йоркского отделения РС с середины 1980-х годов), Александр Пятигорский (философ, писатель, регулярный участник историко-философских передач лондонского бюро РС), Андрей Синявский (писатель, внештатный сотрудник парижского бюро РС в 1970–1980-е годы), Михаил Эпштейн (писатель, в конце 1980-х – начале 1990-х регулярный участник программы «Поверх барьеров»).

В течение почти сорока лет писатели-эмигранты читали у микрофона РС свои книги и произведения своих современников, рассказывали о русской и советской истории и литературе, возмещая пробелы в информации, доступной в Советском Союзе.

РС предоставляло возможности всем, кто мог сказать что-то неизвестное и важное для слушателей в СССР.

К концу XX века стало очевидным, что русская литература оставалась целостной, существуя в СССР и на Западе. Русская литературная традиция не была прервана во многом благодаря РС, которое на протяжении почти полувека расширяло аудиторию писателей в изгнании. Огромный архив звукозаписей РС еще предстоит изучать.

В 1987 году Совет по международному радиовещанию подготовил для РС новый Профессиональный кодекс. В принципе требования были те же, что и раньше: «точность и достоверность информации, содержащейся в радиопередачах, определяет репутацию радиостанции и должна быть абсолютно безупречной»;