Цианид по-турецки (сборник) - Мишель Александр

Таким образом, подозрительны были все трое, но, в наибольшей степени, Даргири, затем — Тизарт и, в последнюю очередь, Зитери. Сговор тоже мог иметь место. Словом, мы оказались в затруднительном положении. Но я надеялся найти выход из него.

Глюмдальклич обвела зрителей тем же растерянным взглядом.

— Правда, — прошептала она. — Разве уроженцев Гноггигнугги в столице меньше, чем Снотиснути? Вот и Кариллич, и Ноффани, и Мирлич…

Меня словно кто-то сильно толкнул. От неожиданной мысли закружилась голова. Не дожидаясь, пока Глюмдальклич снова обратиться ко мне, я воскликнул — изо всех сил, чтобы мой слабый голос достиг слуха короля:

— Подписано ли письмо? Чье имя стоит в конце?

— Разумеется, не подписано, — снисходительно ответил обвинитель. Разумеется, не мне, а брибдингу. — Подсудимый не хотел навлекать на себя лишних подозрений.

— Ваше величество, — воскликнул я, — но ведь в таком случае это письмо вряд ли может считаться столь важной уликой! В нем ни слова не говорится о поединке, оно не подписано ничьим именем! Мало того, ваше величество, нет никаких указаний на то, чтобы считать автором письма мужчину, а не женщину! И в этом случае мы имеем дело не с вызовом на поединок, а с назначением любовного свидания!

В судебной палате воцарилась глубокая тишина. И, воспользовавшись этим, я обратился к фрейлине Мирлич:

— Госпожа Мирлич, ведь это вы написали письмо фрисканду Цисарту?

Растерявшаяся фрейлина ничего не ответила, но красные ее щеки и дрожащие губы говорили сами за себя.

— Ты же говорила, что порвала с ним! — вскричал паж Даргири.

— Я и порвала! — со слезами в голосе ответила Мирлич. — Я хотела попросить его впредь не оказывать мне никакие знаки внимания! Для того я и назначила эту встречу!

— И во время вашей встречи фрисканд был жив? — вопрос, заданный обвинителем, показался мне верхом нелепости.

— Конечно, — ответила Мирлич. — Ведь это было накануне того злосчастного дня!

— А вы сказали, что дежурили в покоях королевы! — воскликнул паж. — А на самом деле, бегали встречаться со своим воздыхателем!

Мирлич, более не сдерживаясь, разрыдалась и покинула заседание палаты. Я вздохнул. Письмо перестало быть уликой. Но мы не приблизились ни на йоту к подлинной разгадке убийства.

Между тем, после того как приставы восстановили порядок, нарушенный уходом Мирлич, король велел Глюмдальклич продолжать. Девушка, по моему указанию, поднесла меня к узкому столу, на котором уже лежала шпага Бедари. Соскочив с ее руки, я медленно прошелся вдоль огромного оружия, внимательно рассматривая его. Собственно говоря, мне не было нужды еще раз осматривать его после вчерашнего. Нужно было лишь продемонстрировать суду, что именно я обнаружил. И объяснить это.

Обратившись к Глюмдальклич, я попросил передать мою сумку. Я извлек из нее свернутую рулоном травинку, которой измерил глубину следа, оставленного в земле шпагой убийцы. Она в точности соответствовала размерам той части острия, которая была испачкана землей. Я выпрямился и обратился непосредственно к королю.

— Обратите внимание, ваше величество! — сказал я, указывая на острие, — обратите внимание: даже сейчас можно четко увидеть, сколь глубоко вонзилось оружие в землю, после того, как пробило грудь фрисканда. А длина этой травинки, которой я измерил глубину следа в земле, в точности подтверждает это.

Глюмдальклич немедленно обратилась к обвинителю и со всем почтением попросила его подойти и убедиться в справедливости сказанного.

Обвинитель подошел с недовольным видом. Он склонился над шпагой. Стекла его очков сверкали, словно башенные окна, а дыхание, наполненное ароматами обеденного стола, едва не лишило меня сознания.

Наконец, он выпрямился, а я перевел дух.

— Ну и что же? — обвинитель пожал плечами. — удар был нанесен сзади, при падении тела убитого, убийца выпустил шпагу из рук, Цисарт упал, и торчащая в его груди шпага вонзилась в землю.

Король сделал мне знак, чтобы я ответил на этот вопрос ему. Я поклонился и ответил:

— Если бы шпага была просто выпущена из рук противником фрисканда, когда тот падал, то она, конечно, могла бы вонзиться, но — насколько?

Его величество подумал и молча развел большой и указательный пальцы примерно на пятнадцать дюймов.

— Вот именно! — воскликнул я. — А на самом деле она вонзилась в землю вот на такую глубину! — и я поднял руку над полом на целый ярд. — Я специально проверил. В каком случае так могло случиться?

Ни король, ни обвинитель не произнесли не слова.

— Только в одном случае, — сказал я. — Только в одном. Шпага могла не просто пронзить тело фрисканда, но еще и воткнуться так глубоко в землю, если удар наносился снизу вверх.

Король сурово сдвинул брови.

— Поясни, что ты имеешь, в виду Грильдриг! — потребовал он.

— Я имею в виду, что убийца не просто ударил фрисканда в спину, он ударил свою жертву шпагой, когда Цисарт лежал на траве, — ответил я.

— И что же это означает?

Присутствовавшие в судебной палате люди негромко заговорили. Их шепот напоминал шум прибоя при сильном ветре.

Обратившись к королю, я продолжил:

— Я думаю, что шпага пронзила человека, потерявшего сознание. Я думаю, что фрисканд Цисарт лишился чувств до того, как появился на лужайке.

— Как так? — изумился обвинитель. — Он что же, гулял во сне?

— Нет, разумеется, — ответил я. Возможность беседовать с королем позволяла мне не обращать внимания на откровенную насмешку. — Его несли. Убийца опоил его дурманящим зельем, которое получают из сока этикортов, а затем притащил на лужайку. Здесь он положил фрисканда на землю и после этого нанес удар, ничем не рискуя, в спину Цисарта. Чужой шпагой, — добавил я. — Шпагой, взятой у дригмига Бедари. Вот потому-то лезвие шпаги вонзилось в землю настолько глубоко.

— А что Бедари? — язвительно спросил обвинитель. Он тоже обращался не ко мне, а к его величеству. — Он что, тоже был в бесчувственном состоянии? Он не видел, как злоумышленник взял его шпагу?

— Представьте себе, — ответил я, — именно так и обстояло дело. В его вино тоже был подмешан сок этикортов. Только меньше — убийце нужно было, чтобы Бедари пришел на место преступления и навлек на себя подозрения в убийстве фрисканда. Поэтому в его вине дурмана оказалось много меньше, чем в питье фрисканда Цисарта.

Обвинитель нахмурился, но ничего не сказал.

— Как ты пришел к таким выводам, Грильдриг? — нетерпеливо спросил король.

— Прежде всего, сапоги Цисарта, в отличие от кафтана, не несут следов травяной зелени, — ответил я. — В этом легко убедиться, войдя в храм и осмотрев тело покойного. Вернее, каблуки и подошвы чисты. А вот носки сапогов испачканы. А во-вторых… — тут я замолчал на минуту и подошел к двум охапкам травинок, которые, по моему знаку, Глюмдальклич выложила на край стола. Каждая была размером с небольшой сноп, какие можно видеть в английских полях во время сбора урожая. Только снопы эти состояли всего лишь из травинок, собранных мною на лужайке.

— Вы бы не смогли разглядеть, насколько отличаются эти травинки, — сказала Глюмдальклич, обращаясь к обвинителю. — Но Грильдриг это сделал и покажет нам.

Я кивнул.

— И те, и другие травинки были сломаны, когда кто-то прошел по лужайке. Иные сломаны так, что понятно — на них наступили, — я показал на правую охапку. — Другие же, — я перешел к левой, — сломаны менее сильно, скорее согнуты. Вкупе с испачканными носками сапог господина Цисарта это указывает на то, что некто с тяжелой ношей приходил на лужайку и что его ношей было именно тело бесчувственного фрисканда.

— И как же, по-твоему, он был опоен фрисканд? — спросил с недоверчивым видом августейший судья.

По моему знаку Глюмдальклич поставила на столик, справа от меня, кубок из комнаты Бедари. Я подошел к кубку. Похлопав по изящной ножке — она была толщиною с небольшую колонну, — я сказал:

— Тут, на самом дне, сохранилась высохшая капля вина, которое пил в тот вечер дригмиг Бедари. Забравшись сюда, я лишился чувств — ведь для меня нужно гораздо меньше дурмана, чем для… — я запнулся. — Чем для нормального человека. Слабые испарения способны погрузить меня в сон.

— Даже если мы поверим в то, что в вино примешан подозрительный настой, — возразил обвинитель, — это имеет отношение к дригмигу Бедари, но никак не к убитому.

— Имеет и к Цисарту, — ответил я. — Я докажу, — с этими словами я расстегнул мешок и вытащил из него кусок травинки, на котором красовалось большое бурое пятно. — Эту травинку я срезал во время осмотра места преступления. Там, где лежал убитый фрисканд. А точнее — там, где находились его губы.

— Губы? При чем тут губы?

— При том, что в момент смертельного удара на губах лежащего ничком Цисарта выступила кровавая пена, — я указал на бурое пятно. — Это пятно пахнет точно так же, как и остаток вина в этом кубке дригмига Бедари. Таким образом, я утверждаю: во-первых, фрисканд Цисарт не пришел в парк, а был туда принесен в состоянии бессознательном. Он был одурманен подмешанным в вино настоем. Убийца принес его в парк, положил на лужайку и затем ударом шпаги убил его. Это подтверждается не только остатками вина с добавленным в него дурманом и следами в парке, но и состоянием орудия преступления.