Последняя история Мины Ли - Нэнси Чжуён Ким
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну-ка дай глянуть. – Мама схватила рисунок и, прищурившись, поднесла к желтой лампе над обеденным столом. – Неужели я такая старая?
Марго не нашлась, что ответить. Для нее мама была самой красивой на свете.
Позже Марго стало трудно искать объекты для изображения. В детстве она терпеть не могла расстраивать маму. Поэтому больше ее не рисовала, а изображала цветы крупным планом или деревья – вечнозеленые зимой или лиственные, горчичные и красно-оранжевые осенью, – пасторальные пейзажи, которые она копировала с настенных календарей и которые приводили ее в уныние, но что ей еще оставалось? Она ненавидела рисовать свое собственное лицо – лицо, которое она не узнавала ни в маме, ни где-либо еще по телевизору или в кино, – лицо незнакомца, иностранца, безымянное и невыразительное.
Позже, когда она была подростком, ее воображение захватили абстрактные скульптуры, например Рут Асавы и Ли Бонтеку, и инсталляции. Она отчаянно хотела опрокинуть мусорные баки в поисках материалов, только как объяснить это маме? И где хранить все свои проекты? Их квартира была слишком маленькой. Конечно, ей придется бежать.
Однако после переезда в Сиэтл и окончания колледжа нужно было выплачивать огромный кредит за обучение, поэтому она устроилась на первую попавшуюся офисную работу, которая хотя бы могла принести пользу обществу. В некоммерческой организации все клиенты и многие из ее коллег были слепыми или слабовидящими и ориентировались в мире способами, которые поразили ее: с помощью специальной трости и GPS, часов в системе Брайля, приложений на телефоне, считывающих экраны вслух.
Примерно год работа казалась почти вдохновляющей, полной чудес, потом административные задачи переросли в непреодолимые завалы, ужасающие своей монотонностью. Жизнь Марго пахла тонером для принтера, звучала, как бульканье кулера, писк и жужжание копировальной машины. Понятно, что после трех лет в такой обстановке отношения с коллегой Джонатаном показались захватывающими – горячее, прерывистое дыхание, учащенный пульс, крошечные волоски на ее руках вставали дыбом. Она нуждалась во вспышках адреналина. Возбуждение от близости заглушило жгучие вопросы, заменило реальные опасности, которые, если попытаться их поймать, могли даже ее убить. Кто она такая? Что было бы, не бойся она себя?
Марго всегда оберегала разные стороны своей жизни друг от друга – маму, друзей, бывших парней, коллег. Она полагала, что если эти люди не будут пересекаться, если будут существовать отдельно, то ей никогда не причинят боль и не разрушат до основания. Марго постоянно и обстоятельно строила вокруг себя отдельные комнатки. И все же бо́льшую часть времени, в центре этого здания без света и воздуха, она задыхалась от одиночества.
Смерть мамы спалила жизненную конструкцию Марго дотла.
И теперь она снова попыталась нарисовать портрет мамы на чистой странице – мягкие карие глаза, узкий подбородок, каре, – точно такой, какой она была при их последней встрече. После этого на противоположной странице Марго нарисовала портрет отца по фотографии из некролога. Она очертила карандашом контуры их лиц, морщинки вокруг глаз и между бровями.
Она остановилась отдохнуть, утомленная, и вдруг осознала, что, когда закроет альбом, их бумажные лица прижмутся друг к другу – словно в поцелуе.
Мина
Зима 1988 г.
Без мистера Пака, Лупе и мистера Кима день в супермаркете прошел в молчаливой меланхолии. Поползли слухи, и, хотя никто не говорил прямо о произошедшем, атмосфера была напряженная и унылая, такая же плотная и неотвратимая, как городской смог.
Весь персонал будто чувствовал, что ни Лупе, ни мистер Ким больше не вернутся и что, если они хотят сохранить свою работу, им лучше не вставать у мистера Пака на пути. Возможно, так было всегда, и Мина по своей наивности заметила это только сейчас. Вспомнив взаимодействие работников с мистером Паком и атмосферу вокруг него, Мина вдруг осознала, что все они всегда принимали меры предосторожности, как многие поступают рядом с влиятельными людьми, даже в самой крошечной вселенной супермаркета. Возможно, все они осознавали, как шатко их положение и что любой из них может стать чьей-то добычей.
Стоя у кассы, обессиленная, с тяжестью на душе, Мина старалась не думать ни о Лупе, ни о мистере Киме, ни о пистолете, который забрала у него сегодня утром. Она подкралась к его кровати, когда он спал, между бровями у него залегли тревожные складки, которые она нежно поцеловала, желая разгладить, и вдохнула его утреннее дыхание, которое никогда ее не беспокоило – это был запах его комфорта, его покоя. Затем Мина выдвинула ящик тумбочки рядом с кроватью. Сумка с пистолетом оказалась легче, чем она ожидала. По дороге на работу она держала свою большую коричневую сумку на коленях, стараясь не давить на нее, словно внутри притаилось дикое животное – змея, пусть и усыпленная, но злобная и непредсказуемая.
Теперь Мина слушала писк сканера штрихкодов и смотрела в пространство перед собой, возвращаясь к реальности, только чтобы принять наличные и отсчитать сдачу. Она уже запомнила бо́льшую часть штрихкодов и могла вводить их, не глядя на клавиатуру.
Во время перерыва она позвонила мистеру Киму из автомата возле супермаркета. Никто не ответил. Интересно, что с ним? Может, он уже в тюрьме? Мина хотела позвонить Лупе, но не знала номера. Та тоже, вероятно, теперь думала, как быть дальше, где искать работу, чтобы помочь Марио и прокормить детей.
Простояв несколько минут на улице, ничего не делая, Мина почувствовала себя неловко и пожалела, что не может использовать сигареты в качестве оправдания. Она вернулась в магазин и целый день держалась подальше от подсобки и даже туалета. Лучше потерпеть до дома.
Когда позже вечером Мина стояла на автобусной остановке, ее мутило, мысли тяжело барахтались в голове, как полуживая рыба в ведре. Пистолет в сумочке был почти позабыт. Она понимала, что ничего уже не будет прежним, что мистеру Киму придется искать новую работу, что она не сможет даже смотреть на мистера Пака и тоже будет вынуждена уволиться. Мина все еще не могла поверить, что попала в такую передрягу, не прожив в Америке и года.
Когда поблизости блеснули фары автобуса, возникло внезапное желание шагнуть вперед. Всего один шажок.
Как
