Самое гордое одиночество - Анна Богданова

– Ты что, дурочка?! Такой мужик шикарный, а ты нос воротишь! – горячо проговорила Икки.

– Да Фроденьке он не очень-то нравится. Она все порывается его за пятку укусить! Привыкла девочка, что мы все вдвоем да вдвоем! – сказала кузина тоном заботливой матери.

– Адочка, ты что, так и собираешься всю жизнь с собаками прожить? – Я даже рассердилась.

– А может, он женат и у него трое детей! – как-то нараспев предположила Пулька.

– Нет, нет, нет! – запротестовала сестрица. – Меня в этих делах не проведешь! Он когда в душ ходил, я у него и паспорт проверила, и все документы, и телефоны даже переписала, какие надо, а потом позвонила по этим телефонам и все разузнала. Разузнала все! Не женат, детей нет, дом в Подмосковье и трехкомнатная квартира в Москве.

– Так что ж тебе еще надо? Выставку-то он, наверное, устроил? И материал на форму для аптеки тоже оплатил, ведь так? – я негодовала, потому что знала – кузине, может, больше никогда не представится подобного случая.

– Что ж я теперь, должна ему ноги мыть и воду пить? Ноги мыть и воду пить? Да?

– При чем тут ноги с водой? Нужно выйти за него замуж, вот и все, – смягчилась Пулька, после того как узнала, что Мстислав Ярославович не женат и детей у него не имеется. – Взять хотя бы Икки! Она, чтоб замуж выскочить, вон с какой образиной встречается! Ты меня, конечно, извини, Иккусик.

– Кто бы говорил! – взорвалась заведующая единственной проктологической аптекой Москвы. – Лучше посмотри, с кем ты встречаешься! Скоро совсем на младенцев перейдешь! Этому твоему Алику, поди, и восемнадцати нет еще.

– Во-во! – поддержала Икки Огурцова с набитым ртом.

– Между прочим, не такой уж этот Алик тихоня, каким хочет казаться. Сам завалил меня вчера в ординаторской на столе! К тому же он не мальчик – ему 23 года!

– И ты его к себе повезешь сегодня? – спросила Анжелка.

– Он не чемодан, чтобы его взять да повезти куда-нибудь! Сам напросился! А мамаша позавчера в Кишковерзстск с Протычкиным укатила. Слушайте! У них, по-моему, роман! Маманя так уж расфуфыривалась в дорогу, так расфуфыривалась – даже моей помадой губы намазала, а ведь никогда косметикой не пользовалась! Бедный папочка – ютится в каморке сторожа, а она с жуковедом в двухместном купе трясется!

Потом я рассказала подругам удивительную историю о том, как к родительнице моей прискакал рыцарь в железном шлеме с рожками на лошади Пржевальского.

– Все равно рыцарь, – с невыразимой печалью в голосе проговорила Икки. – А мне каракатица какая-то досталась! Ты права, Пуль! Что ж я, не вижу, с кем встречаюсь?! Думаешь, я ослепла? Все это от безысходности!

– Бедная, бедная Икки, – пожалела подругу Пульхерия. – Как же ты с ним можешь...

– Как, как! Только после бутылки водки! – выпалила Икки.

– Слушай, а он правда девственник? – поинтересовалась я.

– Да уж, конечно! Это он мамаше своей лапшу на уши вешает! А на самом деле он такой же девственник, как я.

Анжела доела блинчики с мясом, откинулась на спинку стула, выкатила живот и, похлопав по нему, сказала:

– Ешьте, ешьте – насыщайтесь, пока мама добрая!

– Огурцова, не сходи с ума! – прикрикнула на нее Пулька, и в этот момент у столика вырос Сергей Юдин.

– Икки, а я опять есть хочу!

– Я бы тоже не отказался, – проговорил Мстислав Ярославович у него за спиной.

– Вы как хотите, а мы с Аликом у меня дома перекусим. Алик, подай мне шубку, – и Пульхерия решительно поднялась из-за стола.

– А у меня сегодня весь день кувырком – ни тихого часа, ни прогулки, поеду хоть помузицирую, – недовольно сказала Анжела.

– Я тоже домой поеду, мне главу еще дописать сегодня нужно.

Мы оделись и вышли из «Обжорки», оставив Икки и Адочку с их кавалерами.

Анжелка отправилась бренчать на балалайке, меня Пулька подвезла к дому и поехала показывать студенту медвуза свою коллекцию заспиртованных мутантов. Может, не только разглядыванием чудовищ они будут заниматься... Впрочем, меня это совершенно не касается – это не мое дело.

Я вошла в подъезд, держа наготове ключи, и вдруг увидела белую розу, что торчала из моего почтового ящика. От непреодолимого любопытства (кто это воткнул розу в мой ящик? Может, Кронский? Или Мнушкин узнал мой адрес в редакции и, несмотря на то, что я сегодня утром не слишком-то хорошо с ним обошлась, решил таким образом поздравить меня с Международным женским днем, учрежденным по предложению Клары Цеткин в Копенгагене аж в 1910 году?) я никак не могла попасть ключом во втулку. Наконец открыла. На холодном металлическом дне ящика лежала открытка, на которой было написано следующее:

«Уважаемая Маша! Поздравляю тебя с праздником. Желаю счастья в личной жизни.

Влас».

«Надо же, какая честь! А может, он помириться хочет? Нет, пожалуй, не хочет. Если б хотел, не желал бы счастья в личной жизни. Что ж он хочет? Может, он еще любит меня? Нет, пожалуй, не любит. Если б любил, розу воткнул бы не белую, а красную. Тогда зачем он приходил?» – так думала я, снимая шубу.

Поставив розу в вазу, я села напротив нее и сказала:

– Все-таки приятно, что я не осталась сегодня совсем уж без цветов. – И тут почувствовала, что простыла: меня бил озноб, в горле першило, щеки горели. Не прошла мне просто так прогулка до метро без шапки с вымытой головой. Я плюнула на безумного ревнивца и недописанную главу и, выпив аспирин, забралась в кровать.

Утром я поняла, что никакая у меня не простуда, а заболела я по-настоящему. Может, кто-то из счастливых дам с букетом плюнул или чихнул на меня вчера в метро, но это был или грипп, или ангина. Но только не простуда, и не одно то, что я вылетела вчера из дома без шапки, сыграло тут роль!

Я лежала в кровати – беспомощная, жалкая, с температурой и головной болью. И некому стакан воды подать! Мнушкин прав, конечно, в моем возрасте никак нельзя быть одной – дело идет к старости, одолевают недуги. Обязательно нужен кто-то, кто бы принес молока из магазина и аспирин из аптеки. Впрочем, аспирин у меня есть, только подать некому.

Я лежала и жалела себя: «И почему же я такая несчастная-разнесчастная? Мамочки! Батюшки! Одна-одинешенька, как травинка посреди пустыни! Подул ветерок, и нет травинки! О-хо-хонюшки-хо-хо! И разовьется во мне болезнь, осложнится, и станет есть она меня изнутри, пока богу душу не отдам! И никто не узнает, как из жизни ушла талантливая (уж не буду кривить душой! Как сказала Мисс Бесконечность: «Нужно и в скромности знать меру!») писательница современности Марья Корытникова! О-хо-хонюшки-хо-хо!»

«Хватит! Надоело! – решила я и вскочила с кровати. – Нужно работать, дописывать эту историю о безумном ревнивце и бедной его женушке Марфушеньке, а то Любочку удар хватит, если в конце месяца я не сдам роман!»