Таня Гроттер и колодец Посейдона - Дмитрий Емец

– Я нашел его в подвале! Убедил прийти сюда! Это было нелегко! Я убил на это вагон дипломатии и три тележки такта! Я совсем без сил! – с энтузиазмом завопил Ржевский.

– Что ты несешь? Ты встретил меня только что! Мы с тобой даже не разговаривали! – проскрипел Ужас.

– Ну и что? Преувеличение своих заслуг – основа всякой интеллектуальной деятельности, – бодро заявил Ржевский.

– Продолжим разговор про то, что творится в Тибидохсе! – небрежно сказал Шурасик, поджимая ноги и садясь по-турецки. – Я решил эту задачу потому, что искал решение не там, где его искали все. Все, включая Абдуллу, рылись в старом книжном хламе и в свитках, прочитывая сотни никому не нужных заклинаний! Но где они брали эти свитки? На стеллажах высшей магии, современных пророчеств и прочая-прочая-прочая! А куда пошел я? В самый что ни на есть банальный отдел магической географии!

Тибидохский отличник с интересом уставился на свои руки. Должно быть, успел уже слегка отвыкнуть от них.

– Блин… Этот кретин грыз мои пальцы! Он теперь со мной никогда не расплатится! – пробурчал он.

– Шурасик! Эй! Продолжай!

– Ладно, ладно! Знаете ли вы, что Буян – это не одинокий остров, невесть откуда взявшийся посреди океана, а лишь самый большой остров из целой группы древних магических островов? Если посмотреть на карту тысячелетней давности – не на лопухоидную, разумеется, – видно, что к материку примыкает нечто вроде змеиного скелета. Сам скелет идет по морскому дну, а каждый выступающий позвонок – остров. Наш Буян – самый дальний остров от материка. Он – голова этого древнего змея.

– Ты думаешь, это действительно окаменевший змей? – спросила Пипа.

– Вообрази. Этот змей был последней ставкой хаоса, тогда еще не заточенного за Жуткими Воротами, разобраться с древними богами, – сказал Шурасик. Он щелкнул пальцами, и на ладони у него материализовался тарантул. Коснувшись тарантула перстнем, Шурасик превратил его в свою записную книжку.

– Пара цитат из Плиния Магнуса, древнего историка, который пишет о временах еще более древних, – листая страницы, сообщил он. – Ага, вот!

«Разверзлась пучина океанских вод. Громадная волна прокатилась по суше от края и до края. И треснуло дно. И выполз из трещины океанской громадный змей и пополз к берегам. И шипела вода, становясь паром, ибо был змей очень горяч. Взгляд змея – лед, а дыхание – огонь. Все живое погибало, едва видело его. Узнали о змее боги Олимпа и стали биться с порождением хаоса. Бились они с ним год и три дня, метали в него молнии и стрелы, но не могли одолеть его. И стали изнемогать их силы, а змей был все так же свеж. Медленно полз он к берегам, и знали боги, что, когда коснется змей берега, истребится на земле все сущее. И не будет людей, чтобы славить богов, и не будет богов, чтобы помогать людям.

И тогда собрали боги всю магию, что была у них, и вложили ее в трезубец морскому богу Посейдону. И сказали ему: «Из твоего океана пришла эта беда, в океане же должна остаться. Спустись в пучину и или сам погибни, или убей змея». Бросился Посейдон с Олимпа в пучину океанских вод. Обратившись дельфином, подплыл он к змею и, став вновь собой, поразил его трезубцем дважды: в шею и в хвост. И принял змей магию смерти с Олимпа. Ощутил змей, что сдыхает, и пополз прочь от берегов, надеясь забиться в свою расщелину. Но не добрался змей до расщелины. Вышел из его тела весь жар, и околел змей, и стал камнем. И была это последняя атака хаоса.

Посейдон же вернулся на Олимп, но не вернулась с ним магия трезубца, ибо вся ушла в змея. Многие века после того скудна была земля волшебством, и копили боги его по крупице».

Шурасик закрыл свою записную книжку и нежно подышал на переплет. Затем он вновь превратил книжку в тарантула, и тот быстро заполз в карман его рубашки.

– Ну-с, кто что думает? – спросил он.

Гломов зевнул.

– Книжки про маньяков прикольнее, – сказал он.

Склепова протянула руку и нежно запечатала ладонью Гуне рот.

– Милый, не старайся казаться умнее, чем ты есть. Интеллект надо расходовать бережно, чтоб было чем смотреть бокс! – проворковала она.

– М-м-м… – невнятно замычал Гуня, не решаясь трясти головой, чтобы не сбросить руку Склеповой. Никто не понял, что он хотел сказать, но Гробыня каким-то чудом поняла.

– Хорошо, родненький, как скажешь! Сегодня вечером я приду к тебе в комнатку, укрою тебя одеяльцем и расскажу тебе сказочку про скелетов. А теперь, будь любезен, помолчи!

Гуня обиженно нахохлился.

– Если наш Буян – голова змея, то где остальные острова, которые были его позвонками? – спросила Таня.

Шурасик снисходительно посмотрел на нее.

– Прошли тысячи лет. Волны, шторма, солнце… Мелкие острова давно ушли под воду. Но один из островов мог остаться… Вернее, еще один , кроме Буяна. Буян – второй уцелевший остров.

– Ну хорошо, острова… А почему мы должны искать разгадку происходящего в Тибидохсе именно там?

– Трезубец Посейдона! Вот разгадка! Трезубец с колоссальной силой дневних богов. Трезубец пронзил змея, а затем магия трезубца должна была уйти вниз и прожечь колодец едва ли не до самого Тартара. Туда же вниз ушел и жар змея. Вот в этом-то колодце все и дело, будь он неладен! – возбужденно крикнул Шурасик.

Рита Шито-Крыто задумалась.

– Посейдон колол змея два раза – в шею и хвост! Значит, колодца должно быть тоже два. И где, интересно, второй? – спросил Семь-Пень-Дыр.

– Не знаю. Может, я и многознайка, но никак не всезнайка. Моя гениальность тоже порой дремлет, – сказал Шурасик.

Баб-Ягун подскочил к окну и нетерпеливо дернул штору.

– Вот второй! Расщелина, из которой идет дым! Ну которая еще на нору похожа! На Буяне, в запретном лесу! Танька, помнишь, мы туда летали! Маечник, а ты помнишь? Из нее вечно тянет серой, а поблизости даже трава не растет! – крикнул он.

– Маленькая она какая-то, – с сомнением сказал Ванька Валялкин.

– Правильно! Значит, этот укол, в шею змея, был вторым. Основная часть магии ушла на тот, первый… На колодец Посейдона! – заявил Ягун.

– Теперь мы должны найти этот остров. Возможно, он даже скрыт под водой на небольшой глубине… – сказала Шито-Крыто.

– Он не под водой… Он над водой, – сказала Таня, вспоминая свой странный сон.

– Да, над водой… Низкий черный остров, который перехлестывают волны… Он там, провал тьмы. Колодец Посейдона – это мрак и Тартар. Это дорога в никуда! Я был там дважды… Я заглядывал в пустоту, точно в зрачки смерти! Они все мертвы, все учителя! – грозно пророкотал Безглазый Ужас.

На его губах проступила кровавая пена. Призрак разросся и занял почти половину кабинета. Пипа Дурнева и Ритка Шито-Крыто, случайно оказавшиеся внутри у призрака, поспешили отодвинуться.

– Смерть, мрак, страдания! Как-то малодушно для призрака, для которого все эти словеса пустой звук! – насмешливо повторил Шурасик. – А вот Милюля считает, что Поклеп жив. Даже сняла сегодня с утра траур. Говорит, что ее пруд и без слез мокрый. Еще говорит, чтобы этот ханурик ей на глаза не показывался, если он специально все устроил, чтобы смыться!

– Стоп! С какой это радости? Мы все слышали, как она выла! Наверное, тронулась умом! Воображаю: какой ужас! Русалка, и так кукукнутая, тронулась окончательно! – заявила Шито-Крыто.

– Милюля выла, потому что забыла посмотреть на краюху. А теперь посмотрела и развеселилась! Ох уж эти русалки! То рыдают, то хохочут, то жадно едят ночами! Прям Кэрилин Курло какая-то! – сказал Шурасик.

– Не произноси это прекрасное имя! Я тебя убью! – хрипло произнес Горьянов.

– А я его оживлю и еще раз убью, если он немедленно не объяснит, при чем тут краюха! – вызвалась Рита.

– Не объясню! Она со мной умрет, моя святая тайна, мой вересковый мед! – хихикнул Шурасик. – Ладно, кончайте меня душить! Как-то Поклеп возил Милюлю на Лысую Гору. На Лысой Горе одна бабка-ведунья дала Милюле нож и краюху хлеба. И сказала так: «Запомни, русалка, если хлеб зачерствеет и нож заржавеет, значит, беда случилась. Нет, мол, твоего суженого в живых. А если только нож заржавеет, а краюха мягкой останется – значит, он хоть и жив, да в беде…» В общем, вчера Милюля об этом вспомнила и кинулась смотреть. Нож ржавый, а краюхе хоть бы хны. ЖИВ ПОКЛЕП!

– А кто полезет в колодец? – нетерпеливо спросил Кузя Тузиков. Его периодически осеняли тупые идеи.

– Гроттерша! – встряла Лиза Зализина, сидевшая до сих пор с поджатыми губами.

– Почему Гроттерша? – удивился Тузиков.

Зализина подняла брови.

– Как почему, Кузичка? Как почему, радость моя? Есть такая нелегкая работа – спасать мир. Спасает мир в основном Гроттерша, солнце наше ясное, а остальные мнутся на подтанцовках. Гроттерше и подвиги лучшие достаются, и лучшие парни. За что ей счастье такое, дуре носатой? Вот и сейчас мы должны скинуть роднулю нашу в колодец Посейдона и посмотреть, что из всего этого получится.