...Либо с мечтой о смерти - Александра Созонова

— Расшифруйте, пожалуйста, вашу метафору.

— Охотно. Раз уж подсознание столь сильно не хочет показать вам ваше прошлое воплощение в трансе, можно догадаться о нем по косвенным признакам. Астрологическим, психологическим, даже физиологическим. Вас интересует, кем приходилась вам ваша дочка в прошлый раз, так?

Я кивнул.

— Именно.

— Я сравнил два гороскопа: ее и ваш. Здесь есть определенные, достаточно четко выраженные указания на то, кем именно была для вас дочка в прошлом.

— И кем же? — Я подался вперед, взволновавшись.

Роу отстранился с укоризненной улыбкой.

— Сначала, для подтверждения астрологических показаний, мы с вами попробуем дойти до той же самой истины логическим путем. Хорошенько проанализируем ваши отношения, начиная с младенчества. Идет?

Я кивнул с неохотой: заниматься подробным анализом не тянуло. Роу не Юдит, перед которой исповедоваться легко и даже приятно.

— Ну и ладушки. Вспомните, пожалуйста, когда ваша дочка была маленькой, любила ли она гладить вас по голове?

Черт, ну и вопросики он задает. Любила ли? Надо надеяться, до педофильских намеков дело не дойдет.

— Нет… то есть, не помню. Скорее, я любил: в ее три-пять лет порой хотелось положить голову ей на колени, и чтобы крохотные ручонки перебирали мне волосы. А она, нет, не любила. Больше любила щипаться и щекотаться.

— Ясно. А скажите, она никогда не говорила вам, будучи маленькой, наставительным тоном что-то вроде: «Папа, как же ты испачкался! Стыдно быть неряхой», или: «Ты опять забыл помыть руки перед едой? Ай-яй-яй!..»

— Странно, — удивился я, — здесь вы попали в точку: периодически такое случалось. И этот назидательный тон у крохи безумно меня смешил и восторгал. Но настоящие «воспитание» началось в ее четырнадцать. И одеваюсь-то я не так, и живу не так, и установки у меня глупые, а мировоззрение пахнет нафталином.

— Ну, в этом возрасте все дети обожают воспитывать старших, — протянул Роу. — Это не показатель. А вот ее младенческое поведение говорит о многом. Повспоминайте-ка еще.

— Знаете, она пела мне колыбельные. Так смешно. Правда, совсем маленькой.

— Маленькие как раз и помнят прошлое. Лет с четырех-пяти забывают.

— Таким, знаете, басом: «Баю-бай, баю-бай, папа, спи, не вставай. Придет кот, придет мышь, придет смерть, а ты спишь…»

— «Придет смерть»? — удивился доктор.

— Пожалуй, нет. Спутал.

— Слава богу, а то уж я испугался.

— Про смерть у нее был афоризм. Она ведь была уникальным, удивительным ребенком, ни на кого не похожим.

— Каждый ребенок для своего родителя уникален и ни на кого не похож, — с добродушной улыбкой заметил Роу. — А еще? Вы не так мало помните.

— Еще… Как-то порезал палец кухонным ножом. Ерунда, царапина. Но она вся испереживалась, дула на ранку и приговаривала: «Пальчик, не боли! У злого медведя боли, у носорога боли, у маньяка боли, а у папочки не боли…» Потом это прошло. Как отрезало. Уже не заживляла раны и ранки, а с большим энтузиазмом их наносила.

— Я сообразил сейчас, что вы не называете свою дочь по имени. Все время «она». Почему бы это? И как ее, собственно, зовут?

Я замялся.

— Знаете… не могу произносить ее имя.

— Интересно-интересно, — оживился доктор и потер ладошки. — И давно это у вас?

— Не помню. Видите ли, я чересчур серьезно отнесся к выбору имени, когда она родилась. Имя — это судьба. Как вы судно назовете, и все в том же роде. Мы много спорили с женой. Она хотела назвать ребенка Элиза, Лиззи.

— Чудное имя! — одобрил Роу.

— А мне оно казалось пустым и пошлым, как бантик на шее персидской кошки, сладеньким, как леденец.

— И? — подал реплику доктор, поскольку я замолчал. — Как же вы ее назвали в итоге?

— Не скажу. Имя редкое, не на слуху: в переводе с японского «светоносная». Ее дразнили и травили в школе в том числе из-за моей дурацкой придумки.

— Не хотите повторять всуе? — усмехнулся он, слегка обидевшись. — Не буду настаивать, уважая чужие суеверия и заморочки. Но довольно воспоминаний: картина ясна. Вы еще не догадались, Норди? Астрологическая подсказка: Луна в ее гороскопе в точном соединении с вашей Луной, разница в десять минут.

— Луны мне ни о чем не говорят. Но вот ваш интригующий тон, Роу… Сдается мне, вы просто перенесли на меня, без лишних хлопот, ситуацию Юди, перевернув ее с ног на голову. У нее сын в прошлом нынче родился отцом. У меня мама в прошлой жизни в этой пришла дочкой. Так ведь?

— Так. Но ситуация Юдит не при чем, а слова «без лишних хлопот» можно воспринять как оскорбление. Хлопоты были — хотя бы ректификация и анализ натальной карты, не говоря уже о пяти сеансах погружения.

Он с надутым видом принялся перебирать многочисленные бумажки.

— Извините, не хотел вас обидеть. Слишком уж это… очевидно, что ли.

— Ничуть не очевидно. Я не сказал, что в прошлом у вас были идеальные материнско-сыновьи отношения. Мама не была особо ласковой — дочка вас щипала, а не гладила по волосам. Возможно, в поисках развлечений или любовных утех она порой подкидывала вас бабушке или тете. Но она по-своему любила вас, это несомненно. И вы ее безумно любили.

— Безумно, — пробормотал я с горечью.

— Но при этом она страшно настрадалась с вами. Может, вы рано ушли из дома, может, бросили ее в старости больной и нищей. Вы очень виноваты перед ней, Норди, и потому в этой жизни она вам мстит. Глаз за глаз, зуб за зуб, мука за муку.

— И что же теперь делать?

— Задай вы этот вопрос перед отправкой на Гиперборею какому-нибудь психологу или психоаналитику, он надавал бы вам массу добрых советов. Но здесь? Сейчас? К чему спрашивать?..

— Да, вы правы, — я удрученно склонил голову. — Поздно.

— Ну-ну, не надо впадать в уныние, — подбодрил меня доктор. — Если вас это мучает, напишите ей письмо: длинное, подробное, исповедальное. Попросите прощения. Посоветуйте, как распорядиться с оставленными вами ценными бумагами и недвижимостью. Обещаю вам, что я обязательно отправлю его, как только… Ну, вы понимаете.

— Спасибо, доктор. Скорее всего, так и сделаю.

Глава 25 ГЕНИЙ И ЗЛОДЕЙСТВО

Мне требовалось выговориться: два груза лежали на душе — страшная исповедь Мары и ошеломительное открытие собственной прошлой истории. Требовались чуткие и добрые уши (или, как Маре, ночной горшок? — нет, все-таки уши: я не столь эгоцентричен, как гениальная супруга профессора).

Юдит ясно показала, что наша дружба, не успев толком развиться, закончилась. Потому после разговора с Роу принялся бродить по острову в поисках достойного собеседника. В первую очередь, конечно, Джекоба: кто еще столь великодушен, чтобы выслушать меня в любое время дня и ночи, и столь умен, чтобы дать дельный совет?

Русский приятель отыскался на пристани: он оживленно болтал с Ницем, помогая последнему распутывать рыболовные сети.

— Не помешаю беседе? — осведомился я, подойдя.

— Отнюдь! — откликнулся Джекоб.

— Присоединяйтесь, Норди! — Ниц с радушной улыбкой кивнул на сеть.

— Какие-то проблемы с ловлей рыбы? Отлично выглядите, Ниц!

Старик смотрелся еще более помолодевшим и порозовевшим с прошлой встречи. Кажется, он окончательно забросил нелепые галстуки и запонки: тело облачал красно-белый свитер ручной вязки с двумя оленями на груди, а ноги — теплые сапоги с отворотами. На голове красовалась нелепая шапка с висячими ушами, придавившая серебряные крылья волос.

— Провожу, знаете, много времени на свежем воздухе! — бодро откликнулся он. — Полюбил простой физический труд матросов и рыбаков. Вот, взялся помогать ребятам, но, кажется, погорячился: никак не хочет распутываться, злокозненная леска…

— Потому что руки у вас растут не оттуда, Ниц, — беззлобно проворчал русский. — Уступите-ка свое место Норди, а сами присядьте, передохните.

Ниц послушно отошел и присел на корму привязанного к пирсу катера.

Без большого воодушевления (не люблю кропотливый и мелкий труд) я взялся за распутывание лесок.

— Вы вовремя появились, Норди, — короткие квадратные пальцы Джекоба управлялись с сетью ловко и споро. — У нас тут вышел спор с уважаемым философом. Интересно, на чьей стороне вы окажетесь.

— Вот как. И какова же тема?

— Гений и злодейство. Или шире — талант и сволочизм.

— Кажется, первая строчка из вашего национального поэта Пушкина?

— Вы начитаны, Норди, это радует, — меня удостоили снисходительной похвалы. — Нашего Пушкина крайне мало знают на Западе. Толстой и Чехов, а дальше терра инкогнита.

— За исключением Юдит, — поправил я. — В ее выдающемся эссе то и дело упоминались русские литераторы.

— Ну, Юдит уникальная девушка! Второй такой нету, — хохотнул сибирский умник. — Да и кровь прабабушки о чем-то говорит. Так вот: «Гений и злодейство — две вещи несовместные» заявлял Пушкин устами Моцарта в своей поэме. Мне кажется, великий в этом утверждении неправ. А вот Ниц с ним согласен.