Тень принца - сёстры Чан-Нют

Объявление вызвало определенную суматоху среди населения, которое давно уже подозревало о грозящей опасности. Люди спорили, что нужно взять с собой в крайнем случае. Брать ли с собой золотые браслеты и булавки? Что будет с надгробными алтарями предков? Запастись ли рисом или ватными одеялами? В этот сумрачный вечер тревога охватила жителей города, и если некоторые предвидели одни лишь ужасы, другие полагались на мандарина Кьена, человека уважаемого, которого часто видели во время казней и празднеств. Он внушал доверие. И если действительно нужно укрепить плотины, он, несомненно, сделает все необходимое.

В тюрьме, погружавшейся в темноту по мере того, как невидимое солнце опускалось за горизонт, Горькая Луна тоже услыхала принесенный издалека ветром голос глашатая. Она склонила голову на грудь. Какая ирония — ей предстоит либо быть обезглавленной через два дня, либо медленно и мучительно утонуть! Жребий брошен, ничего не поделаешь. Подумать только, если бы она по-прежнему жила в своей лодке, она была бы в лучшем положении, чем горожане, дома которых будут затоплены. Упоминание о мандарине Кьене пронзило ее сердце. Она невольно улыбнулась. Несмотря на тяжелые годы, он остался прежним — человек, которого она любила! Он спешил в самое опасное место, готовый принести себя в жертву ради спасения остальных. Может, благодаря этим его качествам, она отдала ему свое сердце навеки. И пока другие заключенные трясли тюремные решетки, требуя, чтобы их освободили в случае стихийного бедствия, Горькая Луна, госпожа Дэй, снова легла на свою плетеную циновку и попросила принести ей бумагу и чернила. Пусть конец близок — она еще успеет написать последнее послание тому, кто никогда не ответит на ее любовь.

Запершись в покоях с опущенными шторами, принц Буи с раздражением слушал крики глашатаев, пробудивших его от мечтаний, в которых он видел себя склоненным над невероятной спиной своей наложницы, готовым нанести новые узоры на живую плоть.

Громоподобный голос глашатая заставил его вздрогнуть, и острие серебряного ногтя вонзилось в его желтую пергаментную ладонь, из царапины вытекла капля крови — такой черной, что она казалась ненастоящей. Пусть они все погибнут, эти несчастные! Пусть они затопчут друг друга, спасаясь от волн, и потонут в грязи! Он правил ими достаточно долго, чтобы узнать, до чего они малодушны. Они встают на сторону сильного вельможи во время конфликта, а потом без стыда бросают его, если дела идут плохо, а сейчас они предоставлены самим себе перед лицом разбушевавшейся стихии. И даже он, представитель Императора, не сможет их спасти в эти немилосердные времена. Все, чего он желал сейчас, — чтобы наводнение случилось после обезглавливания семьи Дэй, чтобы он смог насладиться сладостью мести. Пусть после казни хоть весь город уйдет под воду, и он с радостью увидит, как несутся по течению тела и головы.

Но упоминание о мандарине Кьене смутило его. Неужели он будет заниматься этой проклятой Фениксовой плотиной тогда, когда нужно тщательно готовиться к предстоящей казни? Что же касается молодого мандарина Тана, имеющего вид охотничьей собаки, взявшей след, то он ошибся, возлагая на него столько надежд. На деле оказалось, что он умеет только задавать дерзкие вопросы, и сейчас, конечно, этот наглец пакует свои чемоданы перед лицом неминуемого бедствия. Принц Буи щелкнул скрюченными от артрита пальцами. Как жалки эти мандарины, вышедшие из народа!

Уже прошло несколько страж ночи, и, бодрствуя, они видели, как, подобно призрачной армии, тени деревьев перебегают по стенам. В комнате мандарина Кьена царила полутьма. Испуганные слуги внесли лампы и неслышно удалились. Золотистый свет делал мрачные стены этой комнаты немного более приветливыми. В углу стояла кровать из черного дерева, мебель состояла из стола, на котором выстроились в ряд кисти и тушечницы, и кресла с резными ножками. Свитки, заключающие в себе летописи и философские трактаты, лежали в шкафу с инкрустированными перламутром створками. На эту ночь принесли еще одну походную кровать, на которой и возлежал сейчас мандарин Тан с закрытыми глазами и закинутыми за голову руками.

Рот Диня разрывали приступы зевоты. Неумелые стражники принца Буи были отосланы в тюрьму, так что только мандарин Тан и он сам защищали министра. Они перенесли диван из тяжелого дерева и поставили его поперек двери, в комнате горела свеча, чтобы их не могли застать врасплох. В глубине души Динь надеялся, что ночь пройдет спокойно: ему совсем не хотелось встретиться лицом к лицу с убийцей, вооруженным острым ножом. Если бы мандарин Тан оказался прав и убийца спокойно спал этой ночью! Динь рассматривал квадратную спину министра, который лежал, не произнося ни слова. Его непроницаемое лицо не выражало страха, его будто не заботило ни как пройдет эта ночь, ни что будет завтра. Динь много раз внимательно смотрел на него, но ничего не смог прочитать в его наглухо запечатанной душе. О чем должен думать он накануне того дня, когда ему предстоит сыграть роль приманки в последней сцене пьесы, где сюжет основан на убийстве? О чем мечтает он в эту ночь, за которой могут больше не последовать другие ночи? Может быть, под этой непроницаемой маской все же незаметно трепещет душа? Он жалел мандарина Кьена, вынужденного пойти на крайнюю меру, чтобы прекратить серию убийств, в которой он мог стать последней жертвой.

Устроившись поудобней в жестком кресле, ученый Динь посмотрел на мандарина Тана — казалось, тот спит. Наверно, ему тоже нелегко пережить эту болезненную ситуацию, когда его друг подвергается страшной опасности. Правитель принял это решение после долгих размышлений. Динь видел, как глаза его наполнились бесконечной грустью, когда мандарин Кьен отвернулся к стене, укрыв одеялом широкие плечи. Не точил ли его теперь червь сомнения? Желая убедить их, мандарин Тан загорался и убеждал сам себя, но не преувеличил ли он свою уверенность в успехе дела?

Динь пытался узнать, что на самом деле творится в душе мандарина, но наталкивался на сопротивление. Обычно мандарин Тан делился с ним своими открытиями, но сегодня Динь только из разговора с министром узнал о новом успехе мандарина в толковании классификации. Ученый не подавал виду, но чувствовал себя слегка обиженным. Два мандарина разговаривали на только им понятном языке, когда рассуждали о том, как лучше устроить ловушку. Он чувствовал себя лишним, когда они погружались в свои, недоступные для него воспоминания. Динь вздохнул. Иногда мандарин Тан совсем сбивал его с толку, его мысль взлетала так высоко, что даже Динь не мог за ней следовать. Он признался себе, что чувствовал свою неполноценность, наблюдая за интеллектуальной гимнастикой мандарина Тана.

Созерцая неподвижный профиль своего друга, лежащего на кушетке, Динь не мог придти к какому-то определенному выводу. К тому же красные пятна на скулах мандарина выдавали его внутреннее волнение. В покоях мандарина Кьена царило почти мертвое молчание, за всю ночь они обменялись лишь несколькими репликами. Ученый Динь довольствовался тем, что молча выслушал их короткие замечания, из которых следовало, что оба мандарина уже не изменят принятого решения. Министр казался ему более спокойным с тех пор, как согласился на предложение Тана, он, вроде бы, спокойно спал. Но мандарин Тан выглядел более нервным, его жесты казались резкими, а глаза сверкали холодным пламенем.

Наступила уже четвертая стража ночи, и ученый Динь наконец задремал. Позднее, когда он вспоминал эти мгновения, он сказал себе: эта ночь имела вкус кисло-сладкого плода.

Неподвижно лежа в своей постели, мандарин Кьен думал обо всем, что произошло, и о том, что должно случиться. Мандарин Тан и он вместе приняли решение, понимая отчетливо, чем оно продиктовано. Они как будто подписали совместное соглашение. С этой минуты слова уже были лишними, но, засыпая, он чувствовал напряженный взгляд друга, устремленный в его спину. И не оборачиваясь, он чувствовал глубокую печаль, овладевшую другом, и старался изо всех сил не поддаться ей.

Министр закрыл глаза, призывая сон. Избранное ими решение было лучшим для всех, в этом он был убежден. Будь что будет, он ни о чем не станет сожалеть, и его друг, мандарин Тан, знает об этом.

Он желал действия и получил больше, чем просил. В промокшей одежде, с мокрыми волосами, ученый Динь притаился в высокой траве у входа на Фениксовую плотину. Еще перед рассветом он устроился в зарослях неподалеку от многочисленных стражников, занявших позиции вокруг. В каждой яме, за каждым кустом сидел замаскированный листьями стражник. Даже носильщики Мин и Сюан приняли активное участие в деле, замаскировав шляпы ветками бамбука. Дорога к плотине была защищена как крепость, и кто бы ни пытался пройти по ней, он непременно был бы встречен целой армией, вооруженной до зубов. Все знали приказ мандарина Тана: дать пройти убийце и вмешаться только тогда, когда он поднимется на плотину. Ученый Динь взглянул на нее через тонкие стебли тростника. Дорога просматривалась прекрасно. Издалека можно было заметить даже бегущую по ней собаку — убийца никак не мог пройти незамеченным, разве что он был невидимкой, демоном.