Следователь и Колдун - Александр Н. Александров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Голова следователя покоилась на огромной подушке — самой мягкой подушке, которую только может вообразить себе искушенный уютом человеческий гений: с таким же успехом Фигаро мог бы возлежать на облаке. На этой подушке можно было часами лежать, не шевеля головой, и шея не затекала. Без колдовства, понятное дело, тут не обошлось, но следователю было лениво анализировать тонкое сложное заклятье.
Все утро и почти весь день он проспал и с удовольствием продолжал бы в том же духе, но спать больше не хотелось. Беда была в том, что не хотелось ничего вообще.
— Ага, проснулись? — Качка потер пухлыми ладошками, — Отлично! Хватит дрыхнуть, Фигаро, вы уже полностью восстановились физически. Это была очень легкая декомпрессия, чем я, кстати, не без основания горжусь. А теперь, — он поднес к носу следователя столовую ложку с какой-то гадостью — открываем ротик и-и-и… ням!
Следователь покорно проглотил безвкусную микстуру и снова уставился в заливаемое дождем окно. Ему не хотелось ни спать, ни есть, ни даже двигаться.
…Хлопнула дверь и по комнате пронесся ветер, пронизанный запахами кирзы, дорогого одеколона, помады для усов и табачного дыма. Фигаро даже не повернул головы; букета ароматов было вполне достаточно для идентификации вошедшего в комнату.
— Фигаро!! — заорал комиссар Пфуй, швыряя фуражку на письменный стол, — ну как ты, гад болезный? Вычухался?
— Все в порядке, господин комиссар. — Следователь вздохнул. — И я бы попросил дать мне какого-нибудь снотворного. Желательно посильнее.
— Что это с ним? — Пфуй недоуменно посмотрел на Качку, вернувшегося к возне со своими колбами.
— Постдекомпрессионная депрессия. — Качка пожал плечами. — Он придет в себя, но нужно его… как бы так сказать… тормошить.
— Не надо меня тормошить, — процедил Фигаро. — Просто дайте поспать.
— Ага, понял. — Пфуй коротко кивнул. — Сейчас все будет. Савелий, задержишься еще на час-два?‥ Отлично. Я мигом.
«Час или два, — пронеслось в голове у Фигаро. — Целая вечность покоя»
Он закрыл глаза и стал слушать как капли барабанят по стеклу. Где-то под полом шуршала мышь, и этот звук странным образом дополнял шум непогоды.
«Дождь за окном, — подумал следователь, — мыши под полом, нафталин в старых сундуках, стопки выцветших фотографий над каминами, сырость… Где-то когда-то это все уже было… И еще не раз будет…»
Он, кажется, все-таки задремал, или, точнее, провалился в странный полусон, где существовали только звуки: вот где-то хлопнул ставень, вот странный посвист, точно кто-то машет хлыстом, а вот — стук жестяных ведер и женские голоса. Все это сливалось в приятный бессмысленный шум, который прервал резкий хлопок двери.
«Опять», подумал следователь.
Он открыл глаза… и тут же понял, что в комнате что-то изменилось.
И как!
На пороге, покручивая пальцем ус, стоял, усмехаясь, комиссар Пфуй. А рядом с ним…
Фигаро не поверил своим глазам.
— Тетушка Марта! — охнул он, ошалело тряся головой, — но как?! Вы же… Вы же…
— Скажите спасибо вашему начальнику, Фигаро! — тетушка Марта отряхнула подол и строго посмотрела на следователя. — Который притащил меня сюда, надо полагать, колдовством, рассказав слезную историю, что с вами, мол, приключилась тяжелая хандра. С любезным комиссаром Пфуем мы поговорим чуть позже, а сейчас будьте так любезны объяснить мне, отчего у вас такой вид, словно вам сообщили, что вы неизлечимо больны?
— Болен, тетушка Марта, болен… — следователь слабо улыбнулся. — Просто до недавних пор сам не подозревал об этом. Вы не поверите, но еще три дня назад я был двадцатилетним парнем — колдовство, будь оно неладно! Теперь же, как видите, я вновь тот же дряхлый брюзга, которого вы знаете. С той лишь разницей, что теперь я понимаю одну простую вещь: да, я болен. И моя болезнь называется «возраст». Поверьте, я в полной мере чувствую все ее симптомы: спину ломит, хочется спать, тоска… И нет лекарства, понимаете? Вот что ужасно.
Тетушка Марта повернулась к Пфую и мотнула головой в сторону Фигаро.
— И давно он так?
— Почти двое суток. — Комиссар вздохнул. — И конца-краю этому не видно.
— Ясно. — Тетушка Марта покачала головой. — Сейчас будем лечить. Господин Андрэа, помогите-ка…
Только теперь следователь заметил две больших плетеных корзины прикрытые плотными крышками, стоявшие на полу у ног тетушки Марты.
«Это еще что?», слабо удивился он.
…А комната уже пришла в движение: комиссар подвинул к кровати Фигаро тяжелый стол на котором вполне можно было накрыть персон на десять, Качка мановением руки пролевитировал к столу четыре глубоких мягких кресла, а тетушка Марта с размаху бухнула на столешницу обе корзины и сняла с них крышки.
…Ароматы вырвавшиеся на свободу были настолько неописуемы, что желудок Фигаро, всегда живший отдельной жизнью, издал жалобный скулеж.
Еще бы!
Печеночный паштет с грибами в фарфоровой салатнице. Истекающие соком ребрышки, от которых во все стороны распространялись ароматы тудымских коптилен. Несколько горшочков, в недрах которых изнывали под картофельной шубой кусочки шашлыка в луковых кольцах. Огромный чан, полный рассыпчатой картошки, аккуратно разрезанной пополам и сжимающей в своих жарких объятиях тончайший нежный бекон. Бочковые огурчики переложенные долькам чеснока и сверкающие соленые помидоры в укропных зарослях. И, конечно же, две необъятных бутыли, в которых плескалось что-то ледяное, мутное, с одуряющим запахом корицы и лимона, ощущавшимся даже сквозь залитую сургучом пробку.
— Ну, — сказал комиссар, разливая божественный нектар в стаканы, — до дна!‥ Я сказал, до дна, Фигаро! Я слежу, пострел ты эдакий!
Чудные дела: опрокинув в рот стакан ледяного пламени и захрумтев его ароматным огурчиком, следователь впился зубами в горячую как ад картофелину, блаженно застонав, когда вытопленный из бекона ароматный сок брызнул ему на язык… и тут внезапно увидел мучавшую его тоску со стороны. Жар и уют вспыхнули в комнате, и в их свете он увидел то, что все это время мучило его: темный комок, похожий на жирную Буку, мерно гложущую его сердце.
«Прочь пошла», сказал Фигаро.
И тоска, жалобно заскулив, бросилась наутек, уходя, прячась в самые дальние коридоры души, туда, куда солнце почти никогда не заглядывает, где лишь пыль и тени, среди которых гнездятся призраки прошлого и куда люди, слава Небесам, почти никогда не заглядывают.
— …вы, Фигаро, должно быть, одурели в этой столице, — тетушка Марта аккуратно расставляла на столе горшочки. — Или у вас этот как его… кризис среднего возраста. Сидите и стонете: ах, жизнь так коротка! Ах, все в мире тленно! Чес-слово, как курсистка какая-то!
— Но жизнь действительно конечна, тетушка Марта!
— Ага. И эта бутылка тоже. Так что — не будем открывать?
— Ну, скажете тоже! Какое тогда удовольствие от бутылки?
— В-о-о-о-от!
