Ничейная земля - Илья Бушмин

— У Кирилла Фокина был отец, отчим или брат? — выпалил Поляков.

Белянский нахмурился. За этим его выражением было что-то еще, кроме простого удивления. Поколебавшись, Белянский открыл сейф и кивнул Полякову на стул напротив:

— Присядьте.

Через минуту Поляков знал все.

Пазл сошелся.

10

Малолитражка Кати с трудом продиралась по утопающей в грязи улочке. Дворник со скрипом прогонял с лобового стекла потоки воды, чье место немедленно занимали новые тяжелые и частые капли. Катя толкала автомобиль вперед на второй передаче, чтобы избежать прокрутки колес — тогда они непременно увязнут в грязи, и машину придется выталкивать из болота вручную.

— Ты помнишь, где это?

Катя кивнула.

— Очень хорошо помню. Если все так, как ты говоришь, то там все и началось.

Справа показался домик, от вида которого у Кати сжалось сердце. Палисадник разрушен. Окна заколочены. Ворота покосились, а калитка отсутствовала. Но во дворе виднелся старый мотоцикл, спрятанный от дождя под облепившем его куском брезента.

Дом, в котором она родилась и выросла.

— Не хочешь, не смотри, — сказал Поляков.

— Когда мы уехали… Что с ним стало? С домом?

— Через пару месяцев там поселилась большая семья азиатов. Из Таджикистана, кажется. Муж, жена, пятеро или шестеро детей. Говорили, что они торгуют наркотиками. Но я не могу сказать точно.

Интересно, кто жил там сейчас. В голове Кати пронеслись годы, проведенные там. Годы беззаботного детства, наполненные смехом и любовью. И последнее лето их жизни в Яме, после которого Мазуровы больше не могли оставаться здесь.

— Куда сейчас?

— Я помню дорогу, — глухо сказала Катя.

Все началось два часа назад. Катя помогала матери со стиркой, когда зазвонил ее сотовый телефон. Увидев, что звонит Поляков, она не хотела брать трубку. Почему — непонятно. Возможно, в ее психике увольнение и уход от Кости действительно завязались в причудливый узел очередного бегства, и Катя не могла впускать в свою новую жизнь ничего и никого из старой. Даже Полякова.

Но она взяла трубку.

— Катя, нам нужно встретиться.

— Зачем?

— Поговорить.

Катя устало вздохнула.

— О чем?

— Ты знаешь, о чем.

Конечно, она знала.

— Сергей… Все ведь конечно. Все в прошлом. Зачем терзать себя и меня?

— Ты думала точно так же 18 лет назад, когда сбежала из Ямы, — помолчав, отозвался Поляков. — Я знаю про твое увольнение. Ты снова бежишь. Но результат будет тем же. Тварь, убившая твою сестру и покалечившая тебе жизнь, начнет убивать снова.

— Господи, — простонала она. — Ты из меня буквально жилы тянешь. Я не хочу говорить о Кирилле. Я хочу забыть о нем.

— Это не Кирилл.

— Что?

— Твою сестру убил не Кирилл. Я знаю, кто это был. Мы можем встретиться?

И вот сейчас малолитражка Кати ползла по задыхавшейся от влаги и грязи улочке, которая извивалась в причудливом узоре и постепенно уходила вниз. К границе Ямы, за которой простирался лес. Машина проползла мимо домика, где когда-то обитала старушка Авдеева. Катя не стала спрашивать Полякова, что с ней стало. Что с ней могло стать кроме самого очевидного? Она умерла. Как и все.

Впереди показались верхушки деревьев. За лобовым стеклом, дворники которого ели неравную и бесполезную борьбу с дождем, открылся тупик, которым оканчивалась улочка. Ее граница была отмечена поваленным много лет назад деревом, которое все еще лежало здесь, как шлагбаум, отделяя царство леса от жилого массива Ямы.

Катя затормозила в трех-четырех метрах от дерева, но машина проползла еще почти метр по грязи, прежде чем остановиться. Заглушив двигатель, Катя сидела и смотрела на заросли перед собой. За прошедшие 18 лет лес отвоевал назад всю территорию, начинавшуюся сразу за поваленном на манер шлагбаума деревом. Заросли начинались сразу же. Непроходимая чаща колючего кустарника и высокая трава, за которыми не было видно ничего.

— Ты уверена, что там что-то есть? — усомнился Поляков.

Катя кивнула.

— Это там.

Они с Поляковым встретились в ее дворе. Катя спустилась вниз и спряталась под козырьком подъезда. Когда в покрытом лыжами дворе показался Поляков, сутулящийся под капюшоном куртки, Катя курила электронную сигарету и мечтала спровадить его как можно быстрее.

— У Кирилла был старший брат, — сообщил Поляков. — Его звали Петр. Когда семья Фокиных переехала к нам из Омска, ему было 16 лет. Петр был на 18 лет старше своего младшего брата.

— И что с ним?

— Когда их мать повесилась, Кириллу было всего три годика. Старшему брату уже исполнился 21 год. Когда начали убивать девушек, Петру стукнуло уже 34 года. Помнишь портрет типичного маньяка? Возраст от 30 до 35 лет — момент, когда их склонности прорываются окончательно, и серийники начинают убивать.

Катя нахмурилась.

— Ты думаешь… Думаешь, это он?

— Все сходится, Кать. Мало того. Я не могу это доказать пока никак, но я уверен, что его мать не повесилась. Ей помогли. Это сделал Петр. Он повесил собственную мать на глазах у трехлетнего братика, от чего у того поехала крыша. Готов поклясться, что тогда он обмочился от страха. Маленький мальчик в колготках и шортиках, который не знает о мире еще ничего, но он стал свидетелем того, чего не должен видеть никто. Та самая травма. Через много лет Кирилл начал хладнокровно убивать стариков. Стариков, понимаешь? Это последствия той самой травмы, которую ему нанес старший брат, убив мать на глазах Кирилла, — сказал Поляков и повторил: — Все сходится.

Катя никогда не слышала о том, что у Кирилла был брат.

— И где он сейчас? Тогда, в детстве, ты видел его? Ты был с ним знаком?

Поляков покачал головой.

— Я рос на другом конце Ямы. В вашем квартале я стал отираться, только когда решил ухаживать за Валей. Тогда я вообще впервые увидел Кирилла. Но никакого старшего брата не было и в помине. Я только что был у твоего бывшего шефа, Белянского. В рамках дела они попытались восстановить биографию Кирилла и членов его семьи…

Машину они оставили у границы поселка, проходившей ровно по столбу поваленного когда-то дерева. Перебираясь через пропитавшийся дождевой водой трухлявый ствол, Катя вспомнила день, когда они с Валей побывали здесь. Валя жутко напугала ее байкой про привидений.

Сегодня эта история предстала в новом свете.

Поляков был прав. Все сходится.

— Я ничего не вижу, — вытирая мокрые, перепачканные сырой трухой ладони, сказал Поляков.

Катя смотрела вперед, сквозь заросли, где когда-то давно стоял жутковатого вида черный барак с заколоченными окнами.

— Здесь все жутко заросло за 18 лет. Поэтому во время рейдов этот барак даже никто не проверял. О нем все забыли. Я забыла. Сергей, за прошедшие годы я сделала очень многое, чтобы забыть все, что было связано с Ямой… Но он там. Идем.

Катя продиралась вперед сквозь чащу из перепутанных веток кустарника, которые хлестали ее по лицу и полам дождевика.

И через десяток метров впереди, сквозь заросли, начал проступать черный силуэт заброшенного много лет назад барака, где когда-то случилось страшное…

…Катя вздохнула, затягиваясь пропитанным никотином паром электронной сигареты. После всего пережитого — и в детстве, и сейчас, бойня в Яме и последующее изгнание из Следственного Комитета — она меньше всего на свете желала снова копаться в этой истории. Но спросила:

— И что?

— Нигде никаких упоминаний о Петре. Когда их мать умерла, бабушка забрала Кирилла к себе. Я думаю, она была в курсе всего. Она знала, кем стал ее старший внук. И хотела уберечь от этой участи хотя бы младшего. Петр больше нигде не всплывал. Он будто бы тоже умер. Или же он сбежал. Он мог себе это позволить, тогда ему был 21 год. Он мог найти работу, мог даже получить новые документы. В советские годы это было не намного сложнее, чем сейчас. Он мог стать кем угодно.

— Почему, — не выдержала Катя, — почему ты считаешь, что это он? Ты просто не можешь успокоиться, да?

Поляков ответил не сразу.

— В Омске Петр стоял на учете у психиатра.

— Что? — Катя не могла поверить. — Это точно?

— У него подозревали маниакальный психоз и шизофрению. Периодически прописывали курсы лечения. И держали на учете. А потом они вдруг уехали. Почему, я не знаю. Но есть у меня подозрения, что Фокины не просто так покинули Омск. Он мог тогда совершить что-то. И мать Кирилла и Петра решила сбежать, чтобы начать жизнь заново в другом месте. Где-то, где никто не знает, кто они такие. Кто такой Петр и на что он способен, — Поляков покосился на Катю. — Белянский уже послал соответствующие запросы в Омск. В течение недели может быть результат.

— Шизофрения, — глухо произнесла Катя. — Маниакальный психоз. Господи…