Безгрешность - Джонатан Франзен

– Я даже не знаю…

– Я бы не стала предлагать, если бы что-то было не так.

Дом Чарльза находился в трех кварталах от университетского здания, где шли занятия по литературному творчеству. Он мог бы ездить на работу в инвалидном кресле, мог бы и выйти на пенсию, но предпочитал проводить семинары и консультации на дому. Дом был его логовом, которое он старался покидать как можно реже; лучше, говорил он, быть полновластным правителем на двух тысячах квадратных футов, чем жалким инвалидом-колясочником во внешнем мире. Он неплохо контролировал функции кишечника, у него были крепкие плечи и хороший пресс, и с креслом он управлялся очень ловко. Пил по-прежнему слишком много, но все же поменьше, потому что намеревался прожить долго. Паралич он в какой-то мере отождествлял с враждебным ему литературным миром, который, полагал он, теперь еще сильнее желает его скорейшего ухода со сцены; такого удовольствия он доставлять никому не собирался.

Лейла по-прежнему проводила у Чарльза каждый второй уикенд, но спала отдельно. У нее имелась своя небольшая комната в начале коридора, ведущего к спальне “большого кота”. Она предпочла бы провести Пип в дом тайком, но когда они остановились на подъездной дорожке, было всего десять и в гостиной горел свет.

– Ну что же, – сказала она. – Кажется, вам предстоит познакомиться с моим мужем. Вы к этому готовы?

– Любопытно, честно говоря.

– Настоящая журналистка.

Лейла постучала во входную дверь, отперла ее и сунула голову внутрь предупредить Чарльза, что она не одна. Войдя, они с Пип увидели его лежащим на диване со стопкой студенческих работ на груди и красным карандашом в руке. Он сохранил впечатляющую внешность и длинные волосы, которые собирал в почти уже белый хвост. Под рукой стояла бутылка виски, закупоренная. Книжные полки от пола до потолка, стопки книг на полу.

– Это Пип Тайлер, наш практикант-исследователь, – сказала Лейла.

– Пи-ип! – пророкотал Чарльз, оглядывая девушку с головы до ног с откровенно мужским любопытством. – Имя мне нравится. Возлагаю на вас большие надежды[41]. Ай, вы, наверное, уже много раз это слышали.

– Не в такой изящной форме, – сказала Пип.

– Пип нужно где-то переночевать, – вмешалась Лейла. – Надеюсь, ты не против?

– Разве ты не моя жена? Разве это не наш общий дом?

Чарльз не сказать чтобы очень мило рассмеялся.

– Ну, как бы то ни было… – промолвила Лейла, подвигаясь в сторону коридора.

– Вы читательница, Пип? Читаете книги? Вид стольких книг в одной комнате вас не пугает?

– Я люблю книги, – ответила Пип.

– Хорошо. Очень хорошо. И вы, конечно, поклонница Джонатана Савуар-Фэра?[42]

– Вы имеете в виду его книгу в защиту животных?

– Вот именно. Но он еще и романист, говорят.

– Про животных я читала.

– Столько Джонатанов. Просто чума эти Джонатаны в литературе. Когда читаешь “Нью-Йорк таймс бук ревью”, может показаться, что это самое распространенное мужское имя в Америке. Синоним таланта, величия. Синоним честолюбия, энергии. – Он выгнул бровь, глядя на Пип. – А как насчет Зэди Смит?[43] Круто пишет, верно?

– Чарльз, – сказала Лейла.

– Посидите со мной. Выпейте глоточек.

– Выпивка – как раз то, в чем мы сейчас не нуждаемся. А тебе нужно читать работы учеников.

– Перед долгим и мирным ночным сном. – Он взял с груди страницу. – “Мы втягивали в себя дорожки, длиннющие и толстенные, как соломинки для молочных коктейлей”. Сумеем ли мы обнаружить изъян в этом сравнении, а, Пип? Можете мне сказать, что в нем небезупречно?

Пип, похоже, получала удовольствие от спектакля, который Чарльз затеял в ее честь.

– Существует ли различие между соломинками для молочных коктейлей и всеми прочими?

– Верно подмечено, верно. Демон ложной специфичности. И к тому же трубчатость соломинки для питья, тусклое сияние пластика – закрадывается сомнение, знаком ли автор по личному опыту с физическими свойствами кокаина в порошке. Или же он перепутал саму субстанцию с орудием, посредством которого субстанция потребляется назально.

– Или просто перестарался, – сказала Пип.

– Или перестарался. Да. Именно так, дословно, я и напишу на полях. Представьте себе, некоторые мои коллеги не пишут замечаний на полях. А я вот по-настоящему забочусь об этом своем ученике. Я уверен, что он сумеет писать лучше, если поймет, что он делает не так. Скажите-ка, а вы верите в существование души?

– Я не люблю думать об этом, – ответила Пип.

– Чарльз.

Он бросил на Лейлу взгляд, исполненный комически печального упрека. Неужели ему, инвалиду-колясочнику, нельзя чуточку поразвлечься?

– Душа, – сказал он Пип, – это химическое явление. На этом диване вы видите развитую форму существования фермента. У каждого фермента своя работа. Он проводит жизнь в ожидании той самой молекулы, с которой ему предназначено вступить во взаимодействие. Может ли фермент быть счастлив? Есть ли у него душа? На оба вопроса я отвечаю: да! Фермент, который вы перед собой видите, создан для того, чтобы находить плохую прозу и взаимодействовать с ней, делая ее лучше. Вот во что я превратился: в фермент-исправитель плохой прозы, плавающий в этой клетке. – Он кивнул в сторону Лейлы. – А она переживает, достаточно ли я счастлив.

Пип хотела что-то сказать, но смолчала, округлив глаза.

– Она все еще в поисках своей молекулы, – продолжил Чарльз. – А я свою нашел. Знаете ли вы свою?

– Я устрою Пип в комнате внизу, – сказала Лейла.

– Надежно, но не на сто процентов, – откликнулся он. – Мне случалось одолевать эти ступеньки, и не однажды.

Спустившись на цокольный этаж, Лейла устроила Пип в постели и села около нее под пледом с бутылкой вина, которую открыла на нервной почве и разделила с Пип, хотя и чувствовала, что не стоит. Вино, постель и близость этой девушки пробудили в ней что-то хищное, что-то пылкое и алчное, то наследственное свойство Элу, благодаря которому она некогда заполучила Чарльза, а потом Тома. Она рассказала Пип, как у нее в итоге оказалось двое мужчин: супруг, которому нужен уход, и бойфренд, которого она любит. О том, как она хотела иметь детей, Лейла упоминать не стала, потому что история ее разочарования в этом вопросе была слишком личной и слишком близкой к происходящему прямо сейчас: она сидела у кровати рядом с девушкой, годящейся ей в дочери. Но она продолжала пить и много еще наговорила. Сказала Пип, что, если бы пришлось выбирать между мужчинами, она бы, вероятно, выбрала Чарльза, ведь с ним она связана брачным обетом и к тому же, можно сказать, разрушила его жизнь, а он не держит на нее за это зла. Сказала, что он все еще нуждается в ней и все еще порой способен к сексу. Что он массу всего разузнал о Томе и любит ее подразнить, заводя о нем разговор; что, хотя она призналась ему в существовании Тома, имени его она никогда не называла и за десять с лишним лет эти двое ни разу не встретились. Что молекула, для которой она, очевидно, служит ферментом, – забота об инвалиде, который существенно ее старше. И что, вопреки теории Чарльза, взаимодействие с этой молекулой не приносит ей счастья. Счастьем была бы безраздельная жизнь с Томом.

– Но больше этим заниматься некому, – сказала она. – Дети так и не простили ему развод, да у них и у самих все вкривь и вкось. Я – все, что у него есть.

Услышав это, Пип снова заплакала. Лейла забрала у нее бокал, явно с опозданием, и взяла ее за руку.

– Не расскажете мне, что вас огорчает?

– Просто чувствую себя совсем одинокой.

– Тяжело, когда единственный близкий человек во всем городе – твой бойфренд.

На это Пип не ответила.

– Между вами все ладно?

– Думаю, скоро мне придется вернуться в Калифорнию.

– Потому что с ним не складывается?

Пип покачала головой и нехотя рассказала, в чем дело. Ее долг по учебному кредиту так велик, что на погашение уходит большая часть крошечной зарплаты практиканта; оставаться в Денвере она могла бы, только если б не надо было платить за жилье. Долг накопился и за колледж, и за частную старшую школу в Санта-Крузе – мать все твердила ей, что о деньгах ей беспокоиться не надо. А мать, хотя с клинической точки зрения дееспособна, страдает эмоциональным расстройством и не имеет друзей. Кроме Пип, заботиться о ней некому, и это все, что Пип различала в своем будущем: опекать маму.

– Из-за этого я уже чувствую себя старухой.

– Это вы-то старуха?

– Я так виню себя за то, что уехала от нее. Что я здесь делаю, зачем? Гонюсь за какой-то несбыточной мечтой.

Как бы Лейла хотела позвать Пип к себе жить! Но хотя она жила на два дома, ни один из двух не был ее домом в полном смысле слова. Странно для образцовой феминистки.