Гении разведки - Николай Михайлович Долгополов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Коваль получил допуск на атомное предприятие. Если в ныне всем и каждому известной лаборатории Лос-Аламоса атомная бомба разрабатывалась, то в других не менее закрытых и секретных городах, как, например, Оук-Ридж, для нее производили обогащенный уран и плутоний. В отличие от «освоенного» советской разведкой Лос-Аламоса, об Оук-Ридже в Москве почти ничего не слышали. И «Дельмар» первым сообщил об объекте, на котором обогащают уран и производят плутоний. Сам Жорж как раз и работал радиометристом в секторе по производству плутония.
Поле деятельности Коваля не было строго ограничено какими-то запретами в передвижении, как у других сотрудников. Радиометрист пекся о здоровье соотечественников, работающих с радиоактивными веществами. В его задачу как раз и входило перемещение по трем различным секторам: он следил за тем, чтобы нигде уровень радиации ни в коем случае не превышал предельно допустимого. Так что все, происходившее в трех разных зонах объекта, специалисту, пусть и химику, было не только известно, но и понятно.
Для составления отчетов Коваль выяснил, сколько человек трудится в трех изолированных друг от друга помещениях. Выходило — около полутора тысяч, что уже говорило об уровне предприятия и серьезности намерений американских ученых и инженеров. И военных.
Для Москвы неожиданным стало сообщение Коваля о доставке обогащенного урана и плутония из Оук-Риджа в Лос-Аламос. Военные самолеты с грузом сопровождала усиленная охрана.
Коваль также информировал, что каждый сотрудник лаборатории в Оук-Ридже фактически прикован к собственному рабочему месту. За всеми наблюдали, прослушивали на всякий случай телефонные разговоры, не слишком поощряли общение друг с другом. Жили в закрытых лагерях, как в казармах, только удобных, комфортабельных, ни в чем не нуждаясь. Между сотрудниками лабораторий, занятых исследованиями, воздвигли непроницаемые барьеры. Которые Жорж Коваль, пользуясь своим положением, относительно легко преодолевал.
Недавно я еще раз прочитал воспоминания генерал-лейтенанта Лесли Гровса, руководителя военной части «Манхэттенского проекта», отвечавшего за безопасность и секретность работ на атомных объектах. Для меня его книга «Теперь об этом можно рассказать», вышедшая и у нас в 1964-м в Атомиздате, — образец того, как нельзя безоговорочно верить в свою неуязвимость. Гровс, конечно, не отец атомной бомбы Роберт Оппенгеймер. Но, отдадим генералу должное, он сделал все, чтобы возвести «железный занавес» между своими подчиненными и миром. Работал, судя по его же описанию, самоотверженно. Допустил лишь одну, но фатальную ошибку: уверовал в непроницаемость установленного им заслона, называл лабораторию в Лос-Аламосе «мертвой зоной».
Но если кто-то заслон возводит, то всегда найдутся другие, пытающиеся через него проникнуть. И это, как все мы теперь знаем, удалось советской разведке. Несколько американских ученых из Лос-Аламоса инициативно, то есть добровольно, сами вышли на советскую внешнюю разведку, предложив ей свои услуги. «Млад», он же Теодор Холл, в совершенно закрытом городке Альбукерке одарил нашего друга-агента «Лесли» — Лону Коэн кипами чертежей, которые она чудом доставила в Нью-Йорк и передала «Джонни» — разведчику Яцкову. Немецкий физик-антифашист Клаус Фукс добывал информацию из Лос-Аламоса, а позже из Англии. Итальянский физик Бруно Понтекорво, единственный из крупных ученых, решившийся на риск сотрудничества с советской разведкой, внес огромный вклад в создание первой советской атомной бомбы.
Но роль Жоржа Коваля, хочется, чтобы это было понято и осознанно читателем, совершенно особая. Военный — нелегал в почетнейшем звании солдата — единственный из наших соотечественников, из всех советских легальных и нелегальных разведчиков, кто сам, лично, без чьей-либо помощи проник на абсолютно закрытый (по мнению наивного генерала Гровса) американский атомный объект и передал бесценную информацию советской разведке.
Химику и способному инженеру не приходилось начинать свою деятельность с нуля, как многим другим агентам и резидентам. Используя полученные в Москве знания, он довольно быстро вникал в технологию обогащения урана. Своими глазами видел новейшее секретнейшее оборудование. Общался с замученными скучным бытием техниками, которым так хотелось душевно поговорить хоть с кем-то и рассказать, поведать, поделиться собственной осведомленностью о больших секретах. И «Дельмар» слушал, запоминал. Сумел все это, пусть на своем уровне, но обобщить, попытаться осмыслить весь технологический цикл. Понял, что ученые США заняты производством полония, который собираются использовать для подрыва атомного заряда. Об этом в СССР не знали.
Вырвался в свой первый отпуск и домчался на служебном джипе до заранее условленного места. Там его уже поджидал связник — непосредственный начальник. Вот о ком известно лишь одно — оперативный псевдоним «Фарадей». Ему и передавал «Дельмар» данные о производстве ядерных материалов — плутония, урана. И еще о том полониевом инициаторе, благодаря которому и осуществляется атомный взрыв.
А от «Фарадея» сведения добирались до Москвы, где их с особым нетерпением ждал молодой бородатый физик — в некотором смысле отец советской атомной бомбы и руководитель проекта по ее созданию Игорь Курчатов.
И все же, почему Жорж Коваль не вызвал никаких подозрений у американской контрразведки, как проморгали его люди Гровса? Найти ответ мне помог многолетний собственный корреспондент ТАСС в США Андрей Шитов, приславший целый ряд материалов о Ковале, в том числе из американской прессы. Он же по моей просьбе интересовался причинами «невнимания» спецслужб к Ковалю.
Издания «Smithsonian» и «Journal of Cold War Studies» объясняют неуловимость Джо прямо как в анекдоте о легендарном ковбое. Его никто не искал. Проморгали, ибо биография простого американского парня из бедной еврейской семьи была обыденна, безлика. А если Коваль чем-то и выделялся, то, как сочли, проанализировав его тесты IQ, быстротой мышления и сообразительностью. Но это совсем не повод для подозрений в шпионаже. Прошлое техника, а не