Американский пирог - Майкл Уэст

В ту ночь я так и не уснула. Лежа на боку в своей детской кровати, я смотрела, как волны дождя растекаются по окнам. Я знала, что сказала бы мне Джо-Нелл: «Первосортный секс еще далеко не любовь, даже если вы исхитрились получить удовольствие в машине».

Просто не думай об этом.

На улице волнами поднимался туман, заставляя меня тосковать по Калифорнии. На карте Дьюи обозначен лишь маленькой зазубринкой в том месте, где в океан впадают горные реки с обрывистыми берегами. После влажной зимы холмы покроются роскошным зеленым ковром, усеянным лютиками, маргаритками и цветками лаванды на длинных стебельках. Стоит прищурить глаза, и холмы превращаются в зеленых китов. По вечерам мы с Сэмом часто пьем вино в открытой беседке мистера Эспая, в которой есть каменный очаг, решетка для жарки мяса и крыша из виноградной лозы. Извилистая тропка от этой беседки ведет вдоль речки к скалистому пляжу. В конце владений Эспаев, у самого океана, высится старая наблюдательная вышка Сэма. Еще мальчиком он следил с нее за передвижением китов и выкрикивал какие-то цифры стоящим внизу маме или мистеру Эспаю, которые заносили их в специальный блокнотик.

В заливе Томалес холодное дыхание Калифорнийского течения сталкивается с теплым прибрежным воздухом, и в результате возникают утренние и вечерние туманы. Сейчас, наверное, из открытого океана надвигается густой туман, и все огни в доме мистера Эспая горят, словно темное золото, словно маяк, сигналящий кому-то сквозь дождь и мглу. Я ясно видела, как мой свекр ходит по комнатам, обшитым панелями красного дерева, как он насыпает в миску кошачий корм, поливает мои африканские фиалки и ждет, пока экономка Ху Ши Лаонг позовет его ужинать. В воздухе разольется густой аромат: морские гребешки, запеченные в фольге с полентой, шафраном и сладким перцем, маринованные грибы под соусом чили с чесноком и трюфельным маслом. А может быть, Ху Ши приготовит что-нибудь полегче, скажем салат из груш, козьего сыра, пансетты и вишневого уксуса.

Я представила себе обеденный стол: длинная полированная поверхность розового дерева, на которой накрыт ужин для одного человека. Вот поблескивают разномастные приборы и старинный фарфор, выписанный мистером Эспаем из Сан-Франциско много десятилетий тому назад. Розы на тарелках молчаливо напоминают, сколько уже потеряно и сколько потерь еще впереди. Мистер Эспай всегда намекал Сэму, что был бы рад, если б тот занялся ранчо или каким-то другим сухопутным делом. Его землю окружает узкий залив Томалес, повторяющий изгибы разлома Сан-Андреас, что дремлет глубоко внизу, под морем, огромная трещина, уходящая в никуда.

Тут за стеной послышался грохот, от которого задрожали оконные стекла. Я села и по привычке подумала о землетрясении, но быстро вспомнила, где нахожусь: плоская, как стол, Таллула лежит на тоннах известняка. Затаив дыхание, я подумала, что же это могло быть. Я ждала, что шум повторится, но до меня доносился только шорох дождя, сеющегося на палую листву в канавах, на заросли тиса и самшита. И тут мне пришло в голову, что Минерва могла упасть с кровати, у людей ее возраста так легко ломается шейка бедра.

Я вскочила с постели, прошлепала по коридору и открыла ее дверь. У изголовья горела лампа, но сама койка была пуста, а одеяло — откинуто. Минерва лежала на полу на полпути между кроватью и комодом. Я бросилась к ней и нащупала пульс: он был слабый, нитевидный, но ритмичный. Одинакового размера зрачки рефлекторно сузились, едва я подняла ей веки. Я сразу поняла: это сердечный приступ. Ее лицо было пепельно-серым, а все тело покрылось испариной.

— Минерва? — крикнула я, схватив ее кисть. — Если ты меня слышишь, сожми мою руку.

Ни движения: она была без сознания. Потянувшись к кровати, я сдернула телефон с ночного столика, и он со звоном ударился об пол. Подтянув его к себе, я набрала 911 и прокричала, что моя бабка потеряла сознание.

— Она упала? — спросила операторша.

— Не знаю, но думаю, да. Вышлите скорую по адресу Ривер-стрит, дом двести один. Это такой желтенький домик на углу.

— Да знаем мы, где это, золотце, — сказала операторша, щелкая жвачкой прямо в трубку, — не волнуйся, мы мигом!

ЭЛИНОР

По дороге в больницу Фредди гнала машину так, словно только что ограбила банк. Колеса нашего фургона жалобно повизгивали на поворотах.

— Сбавь скорость, — орала ей я, — на дорогах мокро, и мы обязательно поскользнемся!

— Я точно знаю, что это сердце, — твердила она, — типичный ИМ.

— ИМ? — уставилась я на нее.

— Инфаркт миокарда.

— Да не может быть, — сказала я, но при этом вся похолодела.

Когда она свернула в зону, где запрещена парковка, я тут же выпалила:

— Здесь парковаться нельзя!

— Почему?

— Да вон же надпись: «Только для а/м больницы». Наш фургон отбуксируют куда-нибудь в другое место.

— Мы приехали к пациенту, значит, это машина больницы.

— Но не «скорая помощь»!

— Ну так пусть отвезут ее, куда захотят.

— Но это мой фургон!

— Так что ж ты не садишься за руль?

— Потому что по ночам мне страшно водить, — провопила я ей. Мне хотелось добавить, что я боюсь мужчин, которые все как один воры, насильники и мучители женщин. Но я не успела. Она выскочила из машины и побежала, а мне пришлось броситься за ней. Едва мы оказались на отделении скорой помощи, я прямо рот раскрыла: волосы у Фредди были взъерошены, словно мех, который причесали не в ту сторону. Ее рубашка расстегнулась, и мне показалось, что на шее засос. Медсестра привела нас в крошечный бокс. Минерва лежала на кушетке, подключенная к каким-то аппаратам и трубкам.

— Не переживайте, деточки, — сказала она, приоткрыв один глаз, — тутошний доктор сказал, что у меня сильное сердце.

— Так это не сердечный приступ? — выговорила я, хватая воздух ртом. — А то Фредди говорит…

— Да нет же. Просто старушечье головокружение.

— Не верю, — отчеканила Фредди, рассматривая кардиомонитор, — где учился этот доктор?

— Лапушка, он не сказал мне, — ответила Минерва, но голос у нее был какой-то слабый. — Я себя превосходно чувствую. Я просто пошла в туалет и, видимо, упала в обморок.

— Если человек теряет сознание, — сказала Фредди, поднявшись на цыпочки у монитора, — то дело либо в сердце, либо в головном мозге.

— Так, стало быть, все дело в мозге, моя деточка. Он у меня и раньше-то был неважнецкий.

— Не говори глупостей, — сказала я.

— А в груди не давит? — спросила Фредди.

— Ни капельки.

— А дышать не тяжело?

— Нет.

— Очень странно. — Фредди посмотрела на меня.

— Только у меня ничего не спрашивай. — Я подняла руки, чтоб ее остановить. — Я всего лишь пекарь и ничего не смыслю во всяких ИМ.

— Я этого так не оставлю. — Фредди вышла из бокса и накинулась на врача скорой помощи. Она притащила его к Минерве и стала сыпать учеными терминами: кардиальные симптомы, энзимы, кардиограммы. Она требовала, чтоб вызвали кардиолога.

— Я как-то обращалась к доктору Бернарду, — пролепетала Минерва чуть слышным голоском, — меня-то он лечил от давления, но вообще к нему ходят сердечники.

— Боюсь, сейчас не его смена, — сказал врач скорой помощи, — а его нового коллеги.

— Насколько нового? — сощурилась Фредди.

— Он в городе уже шесть недель.

— И кто этот тип? — спросила она, скрестив руки на груди. — Что вы о нем знаете?

— Этот тип, — ответил врач, поджав губы, — доктор Старбак, и у него есть все необходимые сертификаты.

— Что за странная фамилия для кардиолога, — фыркнула Фредди, — Старбак.

— Он отличный доктор, — рассердился врач, — его рекомендовали как блестящего специалиста.

— Тогда что, интересно, он делает в Таллуле? — хмыкнула я, но доктор проигнорировал мои слова.

— У нас большая кардиологическая бригада, — уверял он Фредди, — и превосходные специалисты.

Мы ждали, пока появится этот новенький доктор. Часа четыре спустя он вызвал нас в коридор и заверил, что Минерва крепка как огурчик. Просто подвержена злокачественным обморокам.

— Что-то никогда о таких не слыхала, — проворчала Фредди.

— А она, между прочим, тоже доктор, — ввернула я.

— Что, в самом деле? — Казалось, его это не особенно впечатлило. — Ну, то, что вы о них не слышали, еще не значит, что их не существует. От злокачественных обмороков ваша бабуля не умрет, хотя, по-видимому, время от времени будет терять сознание. Водить машину ей теперь не стоит.

— Но вы уверены, что это не сердце?

— Абсолютно уверен. Но я хотел бы подержать ее здесь пару дней для небольшого обследования.

— Сделать артериограмму?

— Если будут показания. — Глаза доктора Старбака слегка сузились. — Быть может, вы хотели бы, чтобы я проконсультировался с неврологом?