Испепеляющий ад - Аскольд Шейкин

— Я объясню, — сказал Шорохов. — У генерала Постовского имеются документы очень важные для судеб России. В обмен на это письмо я могу их получить, — он вновь показал Моллеру-старшему конверт миссии.

— Так и что! Потом они все равно уплывут за океан. В этом смысле американцы ничуть не лучше британцев.

В комнате они были одни, да и Моллер-старший очень уж напоминал брата, этим располагал к себе. Шорохов ответил:

— Я не те и не другие. Конверт в моих руках ничего не означает.

Молчали. Моллер-старший потом сказал:

— Мой брат в юности любил повторять: "В жизни везет только тем, кто себя не жалеет".

"Еще один довод, что из-за этих бумажек он и погиб", — подумал Шорохов.

Моллер-старший продолжал:

— Думаю, он и сейчас их повторяет. Вам не доводи-лось это слышать от него?

— Вы знаете, — сказал Шорохов, — Генрих Иоганнович связан… И всегда был связан с такой службой, что о нем определенно никогда ничего нельзя знать. Ни о прошлом его, ни о будущем.

— Я понимаю. Да, да, — как бы сразу увяв, еле слышно подтвердил Моллер-старший.

Шорохов продолжал:

— Последний раз я встречался с ним месяца три назад. И, как бы это сказать… В очень суровой обстановке. Теперь, чем больше вспоминаю, тем сильнее мне кажется, что все там было лишь подстроено. И, если сейчас откроется дверь, и войдет Генрих Иоганнович, я нисколько не удивлюсь. И тому не удивлюсь, в каком он виде, в какой одежде.

— Да, да, — повторил Моллер-старший. — В нем всегда было как-бы несколько человек. Помню себя еще мальчишкой. Бабушка спрашивает: "Ну, кто ты сегодня, Генрих? Таежный охотник? Важный господин?"

— Повторю. У него очень тяжелая и очень важная служба.

— Вы хороший человек. Вы пытаетесь меня утешить, — проговорил Моллер-старший.

— Нет-нет. Просто я кое-что о нем знаю.

Моллер-старший поднялся со своего места:

— Пойдемте. Вам я помогу, — он смотрел на Шорохова, страдальчески втянув голову в плечи, сгорбившись. — Но мне теперь все понятно. Все. Совершенно все. Бедный Генрих. Всегда летел на огонь. И ничему никак не поможешь.

Шорохов не ответил. Какое-то проклятие тяготело над ним. Теряешь то одного, то другого. С этим человеком он тоже больше не встретится.

Гребцов было двое. Не очень молодые. В брезентовых робах, в бескозырках. За работу запросили десять тысяч. Вероятней всего, чтобы от них отвязались. Дела-то было от силы на час. Сверхдредноут хотя и стоял на внешнем рейде, но всего в нескольких сотнях саженей от молов, перегораживающих бухту. Шорохов торговаться не стал, деньги сразу отдал.

Оказалось, что главная трудность — пробиться сквозь скопление таких же лодок, на какой плыли они. Лодки эти жались к бортам кораблей. Их отгоняли криками, винтовочными и пулеметными выстрелами, слепили лучами прожекторов. К концу этих нескольких сотен саженей плаванья Шорохов, как человек сухопутный, раз десять замирал в ожидании, что их лодка перевернется. И никто не станет спасать. Обрадуются, что освободилось пространство. Можно будет продвинуться еще на две-три сажени.

Наконец пробились. Борт "Императора Индии" высился, словно крепостная стена. Где-то вверху тускло светились блюдца иллюминаторов, вокруг лодки масляно поблескивала вода. Лезть на эту стену? Ничего не получится. Докрикиваться? Кто в такой обстановке услышит?

Подплыли к корме. Там был спущен ярко освещенный трап. Матросы с винтовками окаймляли его, начиная от самого низа. Лодки отпугивали короткими очередями из пулеметов.

Привстав и размахивая конвертом, после нескольких безуспешных попыток Шорохов все-таки смог привлечь к себе внимание одного из офицеров, стоявших на трапе. Решающую роль, пожалуй, сыграло то, что в их лодке не было какой-либо клади.

Так или иначе, причалить им разрешили. Шорохов взошел на трап. Взглянув на конверт, офицер пригласил его подняться на палубу. Там к ним подошел невысокий мужчина в сером плаще и шляпе.

— Я переводчик, — сказал он. — Что именно господину угодно?

— Скажите, что я с поручением к генералу Донской армии Постовскому, — ответил Шорохов. — Сегодня он прибыл на один из британских кораблей. Как полагают в Американской военной миссии, вероятней всего на ваш.

Переводчик и офицер обменялись несколькими фразами. Потом переводчик сказал:

— Генерал действительно находится на борту одного из судов эскадры. Оставьте нам конверт. Ему передадут.

— Я имею поручение вручить конверт лично. И лично получить ответ.

Выслушав перевод этих слов, офицер, козырнув Шорохову, ушел. Переводчик сказал:

— Сам он решить этого вопроса не может.

Шорохов взглянул вверх. Он стоял под сенью гигантских орудийных стволов, нацеленных на город.

Переводчик словоохотливо продолжал:

— Думаю, генерал в любом случае не сможет сегодня вас выслушать.

— Почему?

Переводчик тихо и насмешливо рассмеялся:

— При посадке на корабль у их высоко — превосходительства украли чемодан. Пять пудов. Самое ценное.

— Да вы что? — Шорохов требовательно оглядел переводчика: низенький, с гонором выставил вперед плечо, судя по чертам лица, по манере говорить, по одежде, скорей всего поляк. — Кто-нибудь из адъютантов генерала на корабле сейчас есть?

— Отбыли на берег.

— Искать чемодан?

— В российскую контрразведку. Но ей сейчас до того ли?

"Там документы, — подумал Шорохов. — Если только это не генеральская привычка во все вмешивать контрразведчиков".

Офицер возвратился, снова козырнул Шорохову, что-то сказал. Переводчик развел руками:

— Генерал никого не принимает. И в дальнейшем не сможет принять.

Спрашивать: "Это решение самого генерала?" — было бессмысленно. Ответят: «Самого». Что в результате? Придется в любом случае сделать вид, что поверил. Он ведь не знает даже, на этом ли корабле Постовский. Офицер выразился с намеренной неопределенностью: "на борту одного из судов эскадры". Сказанное переводчиком про украденный чемодан, стоит мало. Или, напротив, очень много, как умелый ход, начисто пресекающий любую попытку дальше разыскивать у англичан мамонтовские документы, будь ты хоть миллион раз их самый лучший союзник.

— Вас просят покинуть корабль, — проговорил переводчик.

Шорохов еще раз покосился по сторонам. Вдоль края палубы тоже стоят матросы. Ребята — один к одному. Хочешь, не хочешь, а подчинишься.

Спустился в лодку. Гребцы взялись за весла. Ветер посвежел. Лопасти весел срывали гребешки волн. Брызги били в лицо.

Поражение было полным. Не сумел, не смог — какая, в конце концов, разница?..

— А ну пошел! — заорал один из гребцов, вырвав весло из уключины и замахиваясь им.

Благодаря свету, из иллюминаторов "Императора Индии", Шорохов увидел позади своего сидения уцепившуюся за борт лодки руку. Схватив ее, Шорохов втащил в лодку обладателя этой руки — парня лет семнадцати, худого, хилого, тощего, с белым личиком, большеглазого. Насквозь промокшего. Весил он пуда три с половиной, не больше, одет был совершенно не по сезону: брюки, пиджак.

Поглядывая то на парня, то на Шорохова, гребцы изо всех сил работали веслами.

Лодка, наконец, ткнулась в галечный пляж. Вскочив со своих мест, гребцы ринулись в темноту.

Парень продолжал лежать на дне лодки. Шорохов перевернул его на спину, расстегнул ворот рубашки, начал растирать парню грудь. Тот сделал попытку привстать.

— Ты кто? — спросил Шорохов.

— А ты? — парень все же смог сесть на дне лодки.

— Что ты делал на корабле у англичан? Ты же там только что был.

— Карасей ловил, дядя, — живо и даже насмешливо ответил парень.

— Из блатных? — спросил Шорохов.

— Один бог это знает, дядя.

— Заработать хочешь?

— Смотря как. Смотря сколько.

— Сведи меня с ребятами, которые у генерала чемодан сперли.

— На кривой крючек ловишь, хозяин, — ответил парень.

— У меня дело чистое.

— Докажи.

Шорохов вылез из лодки, подал парню руку, помог ему перевалиться через борт. Двигался парень с трудом. Не отпуская его руки, Шорохов спросил:

— Чем доказать? Ты Бармаша знаешь?

Парень, несмотря на всю свою одеревенелость, вздрогнул.

— Я его тоже знаю, — продолжал Шорохов. — Надо с ним встретиться. Откажешься, спрашивать с тебя будет он.

Некоторое время они оба молчали.

— Пошли, — сказал парень.

— Пошли.

— Но это в Нахаловку, дядя.

— И что?

— Мимо Привоза. Напоремся, я только за себя отвечу.

Шорохов не отозвался. Врать, что не боится, не хотелось. Идти все равно надо.

Очень долго пробирались они по темным и узким улочкам. Наконец, парень поскреб ногтями по стеклу темного окошка. Открылась дверь. Миновали темные сени. Парень толкнул низкую дверь. Комната была крохотна. Длинный узкий стол посредине, на нем коптилка. Лавки у стен. Ничего больше.