Повседневная жизнь армии Александра Македонского - Поль Фор

Колдовская власть золота

Плутарх («Жизнь», 24, 1–3) пишет, что фессалийские всадники, которым было поручено захватить в Дамаске в ноябре 333 года «пожитки, жен и детей знатных персов», «извлекли из этого немалый доход» и что царь Македонии доверил им эту миссию преднамеренно, чтобы они обогатились. «Впервые отведав тогда варварского золота и серебра, варварских женщин и образа жизни, македоняне, словно собаки, взявшие след, спешили пуститься в погоню и отыскать персидские богатства». Хотя золото присутствовало повсюду, где воды подмывали метаморфические скалы, кварцы и кварциты, хотя оно было и осталось наряду с кремнеземом и глиноземом самым распространенным минералом в мире, греки уже на протяжении как минимум тысячи лет знали, что его добывают в некоторых исключительных местах в Азии, в Грузии вдоль реки Фасис (Риони), в Уральских горах и рядом с одноименной рекой (область современных Пласта и Дегтярска) и, наконец, на северо-востоке от нынешнего озера Балхаш, около Иртыша, на склонах Алтая. Кроме того, вся Согдиана (восток Узбекистана и Таджикистана) и северо-восточная оконечность Бактрианы (на севере современного Афганистана) с ее герцинскими и каледонскими складчатостями вот уже два века являлись самыми крупными поставщиками золота для монархии Ахеменидов. Следовательно, завоеватели имели тройной интерес укрепиться на истоках Сырдарьи и Амударьи, античных Яксарта и Окса, в областях перевозки и производства золотого песка. Их мало интересовало то, что его получали, дробя камень и промывая породу на наклонных досках, двигая притвор или погружая шкуры в золотоносную реку; им было неважно, что это был, в девяти случаях из десяти, электр, а не чистое золото: в перерабатывающих плавильнях персидских столиц и греческой Лидии умели выделить золото из сплава при помощи соли, древесного угля и органических веществ, а затем перелить его в слитки, пластины, монетные кружки, готовые к чеканке. Воины и сопровождавшие их торговцы не были ни изыскателями, ни старателями, ни шахтерами, ни литейщиками: их интересовал лишь товар, способный стать сырьем для чеканки монет, или уже сами монеты. На протяжении двух лет, с марта 329 года по март 327 года, войско ведет боевые действия между Кабулом и Ташкентом, чтобы завладеть сокровищами сатрапов и местных князьков. Оно переходит Сырдарью и основывает на берегу реки большой город со смешанным населением, ведет переговоры с «сака хаомаварга», «кочевниками, делателями дурмана», предками казахов, чтобы позволить караванам с Алтая продолжать обменивать золотой песок на греческую серебряную и бронзовую посуду.

Здесь следует обратиться к археологам из советского Таджикистана В. Литвинскому, И. Пичикяну, В. Искандарову, которые рассказывают нам об открытиях предметов греческого искусства между двумя реками, некогда впадавшими с востока в Каспийское море. В 1877 году три бухарских купца отправились в Индию. По дороге они остановились на отдых в оазисе Ковадия на юге Таджикистана, недалеко от Амударьи[47]. Жители продали им сотни золотых и серебряных вещиц, в том числе монеты первых греческих правителей Бактрианы. Все эти вещи были обнаружены в старом «замке» в нескольких километрах к западу от места слияния Вахша и Амударьи. Это плодородный и живописный район, простирающийся у подножия массива Тешик-Таш, немного в стороне от крупной дороги, проходящей с севера на юг и связывающей Ташкент с Кабулом. По этой дороге обязательно должны были проходить колонны греко-македонского войска. В районе, где были обнаружены ювелирные изделия из Амударьинского клада, в 1956 и 1976 годах археологам удалось идентифицировать небольшие военные поселения, Тахт-и-Хубад («трон Хубада», древнего иранского царя) и, в 5 километрах к северу, Тахт-и-Сангин («Каменный трон»). В святилище Тахт-и-Сангина, аналогичном святилищу города Ай-Ханум, раскопанному французами, было сложено около пяти тысяч железных и две тысячи бронзовых наконечников стрел, греческие мечи, украшения, сотни золотых и серебряных монет III и II веков до нашей эры. Бронзовые пластины были посвящены культу Диониса. В надписи на греческом языке размером в четыре строки говорится о приношении реке Оке во II веке до нашей эры. Маленький бюст Александра из слоновой кости позволяет датировать возникновение этого поселения временем завоевания Бактрианы в 329 году. Между тем здесь, точно так же, как в Тахт-и-Хубаде и в Ходженте, где был обнаружен посеребренный бронзовый кратер, столь же красивый, как и те, что хранятся в археологическом музее в Фессалониках, прослеживаются, черты искусства северных скифов и хорезмийцев с берегов Аральского моря (Западный Туркменистан) — доказательство сосуществования и разнообразных обменов, грузооборота и обычной торговли, словом, старинных традиций. Поскольку уже на золотой табличке Дария I (522–486 годы), найденной в развалинах дворца в Сузах, мы читаем: «Используемое здесь золото пришло из Сард и Бактрианы, ляпис-лазурь и халцедон из Хорезмии… Камнерезы, работавшие здесь, прибыли из Явны, то есть из Греции, и Испарды, то есть из Лидии. Ювелиры были из Мидии (столица Экбатана, современный Хамадан в Иране) или из Мудрайи (Египет)».

Что же могло подтолкнуть такое количество греков к пескам и золотоносным скалам Центральной Азии, что заставило их взять и разрушить столько торговых и административных городов, чтобы построить рядом другие? Откуда это притяжение греческой души к персидскому золоту, подобное притяжению магнитом железных опилок? Откуда это, как пишет Лукреций, «поразительное почтение» к золоту[48], которым возмущаются во время Азиатского похода философы-киники и эпикурейцы? Его физические качества: ковкость, гибкость, неизменяемость (стойкость к окислению), огромная плотность; его осязаемые качества: приятный блеск, зелень, желтизна, белизна, сверкание, мерцание, даже его бесполезность (использовалось исключительно для изготовления украшений и предметов роскоши) — всё это пустяки по сравнению с врожденным, но необъяснимым убеждением, что золото является божественным веществом, подобным солнцу или огню и потому священным. В брахманской Индии, куда проникли завоеватели, когда невозможно разжечь огонь для совершения жертвоприношения, учит «Махабхарата», можно заменить огонь золотом, если ты являешься jamadagnyah, то есть если ты знаешь, что огонь и золото подобны друг другу и солнцу. Из золота сделаны боги. В золото одевали и накрывали золотыми масками покойных царей, им окружали себя вельможи, сопричастные могуществу богов. Золото желанно по религиозным и даже мистическим причинам. Тот, кто дотрагивается до него и обладает им с позволения богов, имеет в руках или на коже окаменевшую частицу солнца, залог вечности. Греко-македонские завоеватели не были вульгарными конкистадорами или пролетариями, желавшими избавиться от нищеты. Деля друг с другом украшения, драгоценности и вазы, вызывающие сегодня наше восхищение в музеях Мосула, Багдада, Тегерана и Кабула, они верили, что поднимаются по общественной лестнице, осознавали начало своего обожествления. Их деятельность приобретала духовное значение. Расфуфыренные, увешанные украшениями, сияющие, радостные, они верили, что в Азии и Греции им, как богам, всё позволено.

Экономические последствия

Последствия подобного притока драгоценного металла в Западное Средиземноморье, как минимум в двадцать раз большего, чем до начала похода, были одновременно ошеломляющими и драматическими. Такой приток способствовал техническому прогрессу и развитию производства. Но, кроме того, он вызвал немедленную покупку всего, что продавалось — товаров, предметов искусства, земель, домов, должностей, милостей и даже убеждений. Гарпал, чье присутствие в Афинах в 324 году было объявлено нежелательным, подкупил оратора Демосфена и его друзей, возвратился в Афины, был арестован и тем не менее умудрился бежать, тоже благодаря золоту. Для бедняков с их серебром и медью стало невозможно покупать хорошие вещи по причине появления золотых монет, обеднение росло одновременно с ростом цен. Это была двойная инфляция, ощущавшаяся даже в армии, в Бактриане и Индии. Богатые становились всё богаче, а бедные — всё беднее. Чтобы выбраться из нищеты и безработицы, у рядового молодого грека имелся всего один способ: завербоваться в армию, где ему обещали азиатское золото, стать наемником, продать себя по самой выгодной цене. Диадохи и эпигоны, наследники Александра, наберут столько солдат, сколько им понадобится, а старая Греция, потеряв половину своего населения, менее чем через сто пятьдесят лет окажется добычей римских легионов. Новая экономика потрясла социальные отношения. С завоеванием Центральной Азии, Сирии и особенно Финикии, с вводом в обращение огромной монетной массы греческий мир перешел от экономики накопления к финансовой практике, основанной на кредите. Общины вручали свою судьбу в руки ростовщиков, а цари — в руки деловых людей, откупщиков налогов, которые их авансировали, а на деле их порабощали. Военачальники, подобно счетоводам и казначеям 334–323 годов, были убеждены, что для того, чтобы финансировать войну, следует вести войну, что городами противника следует овладевать приступом или с помощью предательства, чтобы заставить их отдать золото, драгоценности, интересные в коммерческом отношении вещи или, за недостатком оных, человеческие ресурсы. Более чем когда-либо, всего лишь за десять лет, человек стал телом (soma), а тело — вещью, разменной монетой (hrema).