По земле ходить не просто - Вениамин Лебедев

Калитка во двор закрыта. Аня нащупала скобу и переступила через подворотню, но не успела отпустить руку и шагнуть вперед, как что-то темное метнулось в ее сторону. Она вскрикнула и кинулась назад. Калитка вовремя захлопнулась. Во дворе злобно залаяла собака, словно досадуя на то, что упустила добычу.

— Полкан! Полкан! Молчать! — раздался голос Кравцова. — Анна Григорьевна, вы? Заходите. Извините, что мы забыли вас предупредить о собаке.

Аня с опаской снова открыла калитку. Во дворе уже было светло: горела электрическая лампочка. Кравцов держал за ошейник большую собаку.

— Сейчас познакомлю ее с вами, и она потом будет как теленок. Ее не трогать! Ее не трогать! Нельзя! — повторил он несколько раз. -

Собака, подойдя к Ане, понюхала воздух и завиляла хвостом, а потом, отпущенная на свободу, пошла рядом, заглядывая ей в глаза.

— Ой, какая умница!

— Другой такой не найдешь, — с гордостью согласился Кравцов. — Теперь вы к нам можете заходить днем и ночью — она вас не тронет.

Большая комната Кравцовых была обставлена богатой старой мебелью, в простенках между окнами висели картины в массивных позолоченных рамах, а на полу лежал большой ковер.

— Милости просим, Анна Григорьевна, — встретила ее Марина Игнатьевна.

— Я ненадолго.

— Никуда мы вас не отпустим. Сначала попьем чайку…

— Нет, нет.

— Кто это так торопится? — спросил добродушный голос.

Из другой комнаты, раздвинув портьеры, вышел Карпов.

Опять! Что ему здесь надо?

Что-то слишком часто встречала Аня в эти дни Карпова. Казалось, он появлялся случайно, но обязательно тогда, когда рядом не было Сергея.

— А, землячка! Посмотрите, Мария Игнатьевна, какие красавицы у нас бывают на Урале.

Ане было неловко. Все это похоже было на то, что ее сватают, на что-то намекают. И, конечно, ее не отпустили: оставили ужинать.

За столом распили бутылку вина. Карпов много шутил, и Аня невольно смеялась, смеялась от души. Не думала она, что бывший островновский председатель райисполкома такой остроумный человек. Ей даже чуточку было приятно оттого, что он ухаживал за ней.

После ужина Марина Игнатьевна вынесла большой кусок тюля.

— Метров двадцать хватит?

— Вполне.

— А вы знаете, тюль-то импортный. Из Франции. Тюль и вправду был великолепен: тонкий, изящного рисунка, он отдавал блестящей голубизной. Аня чувствовала, как у ней разгораются глаза: такого она еще не видала.

— Дорого стоит?

— Чего там! — небрежно ответила Марина Игнатьевна, улыбаясь краешками толстых губ. — Забирайте — и все. Какой размер туфель носите? Карпов, достаньте для Анны Григорьевны туфли тридцать шестого размера. Чтобы скороходовские были…

— Я для нее черевички царицыны достану, — ответил Карпов, еще сидевший за столом с хозяином дома.

— Не знаю вот, как с деньгами… — Деньги не к спеху.

Аня не могла отказаться. Упустить такую возможность… Правда, она опасалась Сергея. Если узнает, что купила из-под полы, да еще в долг, устроит скандал.

Марина Игнатьевна поняла ее замешательство.

— Мужа боитесь? Пусть не беспокоится. Все начальство районное у меня берет. Не брезгует. Не такие шишки, как секретарь сельского комсомола…

Провожать Аню вышли все трое. Хозяева остались у ворот, а Карпов увязался за ней.

— Не ходите дальше, — попросила Аня, когда вышли из переулка.

— Боитесь мужа?

— Не боюсь, но не надо.

— Хорошо, — согласился Карпов. — Завидую я Заякину. Только не умеет он вас ценить.

Аня не ответила. Ей жаль стало почему-то этого человека. Кто знает, может быть, он действительно не виноват во всех тех грехах, какие ему приписывали? Может быть, и несправедливо избили человека, выгнали с работы, поломали всю жизнь.

А Карпов, проводив Аню, долго еще стоял на углу. Он знал, что будет бороться за эту женщину, хотя это приведет к столкновению с Заякиным и, значит, выплывет наружу все его прошлое. Что ж! Значит, надо опередить его…

Несчастье свалилось на Сергея оттуда, откуда он меньше всего мог ожидать.

Внешне как будто все было благополучно. Посторонний человек едва ли заметил бы какие-нибудь недостатки в его уроках, но сам он понимал: плохо, очень плохо. И с каждым днем становилось хуже и хуже. Трагедия для Сергея заключалась в том, что он не мог понять, что происходит, почему так изменилось отношение к нему учащихся? Где, на какой ступени он споткнулся и потерял авторитет?

Сергей нервничал. После каждого урока он испытывал жгучий стыд. Ночью его преследовали кошмары: то будто на уроке он ничего не знает, то потерял планы, а тут директор с инспектором… Дети ходят на уроке на головах, а он не справляется…

Надо было предпринимать что-то решительное, пока не поздно. Ведь он шел на урок, как на позор, начал ненавидеть учащихся, хотя думал, что не в них зло, а в нем самом. Каждый день ждал неприятного разговора с директором или завучем. Они до еих пор не обмолвились ни одним словом, но ему казалось, что все видят, как плохи его дела.

Изменилось отношение к нему и со стороны учителей. Часто Сергей замечал, что стоило ему зайти в учительскую, как сразу же обрывался разговор. Его сторонились, в чем-то ему. не доверяли.

Решив начать исправление ошибок с десятого класса, Сергей особенно тщательно готовился к уроку. Пока Ани не было дома, он даже прорепетировал перед зеркалом каждый свой жест, каждую интонацию.

В класс зашел уверенно, даже с улыбкой, но стоило ему взглянуть на учащихся, как он сразу сник: такую отчужденность, почти враждебность увидел он в их глазах.

Вяло, без всякого внутреннего подъема провел он этот час. Надо было решиться на что-то: или уйти из школы, признав честно, что нет у него никаких данных для педагогической работы, или, закрыв глаза на совесть и стыд, на собственное самолюбие, продолжать тянуть лямку, надеясь, что не скоро посмеют уволить его по непригодности.

Кое-как дождавшись звонка, Сергей, расстроенный и разбитый, вернулся в учительскую. Там, забившись в угол, закурил.

— Ну и палите же вы, — заметил Барановский, присаживаясь рядом. — Прямо зверски. Чем-то расстроены?

Кроме директора, в это время была в учительской только Аня.

— Может быть, — невпопад ответил Сергей и вдруг с отчаянием заговорил: — Не получается у меня, Антон Антонович. Ничего не получается. Плохо дело!

— А что так? Учащиеся домашние задания не выполняют?

— Да нет! Задания выполняют, знания не плохие… — Так в чем же дело?

— Не верят они мне — вот что! — чуть не крикнул Сергей. — По глазам вижу, что не верят. Смотрю на их лица и читаю: «Говори, говори, учитель… За то тебе платят. А мы хорошо знаем, кто ты есть…» Не могу понять, чего они хотят от меня? Какое я преступление совершил? Всю жизнь учился и работал. И врагов у меня не было…

— Да-а, — сказал Барановский, разглядывая Сергея так, словно видел его впервые. — Дела-а. При таких взаимоотношениях, я понимаю, невозможно дать хороший урок. А посоветовать я, пожалуй, ничего не смогу. Постарайтесь сами рассеять это недоверие. Только не вздумайте заигрывать с учащимися. Это к добру не приведет.

— Методику надо знать, гражданин, — сердито вставила Аня. — Самому надо быть собраннее.

— Тут, Анна Григорьевна, на знании методики далеко не уедешь, — пришел на выручку Сергею Антон Антонович. — Трудное дело у нас. А может быть, тут чье-нибудь влияние со стороны…

Домой Сергей возвращался удрученный. А тут еще предстоял, конечно, разговор с Аней. Она не оставит его в покое.

Беда, видно, не приходит одна. В последнее время Сергей замечал, что Аня целыми днями молчит, а если и заговорит вдруг, то не иначе, как с раздражением. Особенно невыносимо становится дома, когда ей приходится стирать или убирать квартиру. Сергей старался помогать ей во всем, но это только приводило к лишним ссорам.

— Ты готов к политзанятиям? — спросила Аня после ужина.

— Да. А что?

— Ничего. Не хватало бы еще, чтобы ты и там провалился. Тогда уж вовсе… И зачем тебе надо было расхныкаться перед Барановским? Кто он тебе? Кум? Сват?

Сергей промолчал. Да и что говорить? Из дому вышли вместе.

Вечер был темный. Дул холодный ветер, падал колючий снег. Тревожно лаяли собаки.

Шли молча. У школы Аня также молча свернула и, выхватывая перед собой светом фонарика участок тропинки, скрылась за калиткой. Сергей, оставшись в темноте, проводил ее взглядом и побрел к реке. Попросить фонарик у жены он не решился, хотя ему надо было пройти еще километра два.

Уже в сенях правления колхоза Сергей услышал веселый смех слушателей его кружка. Они, конечно, потешаются сейчас над рассказами секретаря сельсовета Фаддея Кузьмича. Удивительный человек! Как он умеет подметить в самом обыденном смешные стороны. Бывают же люди с таким даром юмора!