И приходит ночь - Эллисон Сафт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если он не такой, каким она его считала, то что в итоге? В чем еще она ошибалась? Доверие и понимание – возможно, еще сочувствие – создали этот союз между ними. Но после всего, что она потеряла, как она могла поверить, что именно доброта, а не жестокость, – путь вперед?
Пока Рен могла признать только то, что она очень устала. Так устала от споров с Хэлом Кавендишем. Поэтому она просто позволила себе подчиниться этому новому порядку. Рен неуверенно протянула руку и положила ее ему на колено.
– Спасибо. Я знаю, как сложно говорить о войне.
Хэл не отводил взгляда от ее руки.
– Конечно.
– Не знаю, есть ли что-то, ради чего я готова убить. Однажды я подумала об убийстве – в нашу первую встречу. Но я не смогла этого сделать. Ни ради своей страны, ни ради друзей. Ни даже ради себя. Наверное, я просто слишком слабая.
– Это не делает тебя слабой. Милосердие – самая сложная вещь.
Вот только не милосердие пощадило его, а чистый эгоизм. Ее горло сжалось.
– Спасибо.
– Может, я ошибаюсь, – задумчиво произнес он. – У меня все еще есть то, ради чего я бы убил. Но, может быть, самые важные вещи – которые действительно движут нами – те, ради которых мы не убиваем, а ради которых умрем.
Рен замерла и опустила руку. Она чувствовала себя странно опустошенной без тепла его тела и мерного жужжания ее магии между ними. Могло ли это быть правдой? Она всегда знала, что была безрассудной – действовала так, что, по словам Уны, ее могли убить. Но она никогда не действовала необдуманно. Только по убеждению.
– Я не философ, но надеюсь, это правда.
– Как бы там ни было, – сказал Хэл, – я рад, что ты не убила меня.
Она тоже была этому рада.
Рен пыталась вернуть себе легкомыслие, но ничего не получилось. Она не смогла придумать ни единой колкости. Рен могла думать только о том, как он выглядел в тот день, когда она впервые увидела его много лет назад, холодный и бесчувственный. Замешательство преследовало ее даже сейчас. Почему он оставил ее в живых?
«Милосердие – самая сложная вещь».
– Я давно хотела тебя кое о чем спросить, – неуверенно произнесла она.
– О чем же?
– Я говорила, что видела тебя во время битвы на реке Мури, – нерешительно начала она. – А ты видел меня?
Его лицо снова стало непроницаемым.
– Я так не думаю.
Рен не ожидала, как сильно ее разочарует такой ответ.
– Ох.
Хэл не стал расспрашивать ее. Несколько секунд спустя он сменил тему:
– Через несколько дней я буду чувствовать себя достаточно хорошо, чтобы продолжить расследование.
Точно. Расследование. Рен прочистила горло.
– Хорошо. У меня есть план. Лоури утверждает, что соблюдает комендантский час, поэтому нам лучше дождаться полуночи. Я удостоверюсь, что он в своей части замка, и мы начнем оттуда.
Ей вдруг пришло в голову, что Хэл значительно старше ее по званию. Она не имела права отдавать ему приказы. После войны его повысили до полковника. Однако он не колеблясь ответил:
– Как прикажешь.
Она с трудом справилась со смятением и ушла в прачечную.
19
После того как напольные часы пробили полночь, Рен спустилась на первый этаж в большой зал и ждала там Хэла. Она прислонилась к стене напротив огромного гобелена, закрывающего вход в восточное крыло. В темноте он был похож на чернильный занавес. Сквозняк прорвался снизу, как нож, скользнувший между ребер, наполнив весь зал пронизывающим холодом.
Сегодня вечером Рен оделась в кожаные ботинки – единственную часть военной формы, которую она взяла с собой, – и черное шерстяное пальто, отделанное у воротника серым мехом. Хотя она спрятала руки в плотные рукава, чтобы не замерзнуть, отблески восточного крыла, которые она уловила под развевающимся краем гобелена. Она похолодела. Что-то коснулось ее плеча.
Рен ахнула, обернулась и встретилась лицом к лицу с Хэлом. Он стоял рядом с ней, одетый в черную куртку. Она заметила, что он подстриг волосы, но они все еще падали ему на глаза и закрывали кончики ушей.
– Не пугай меня так, – прошипела она.
– Прости. Я могу пойти туда сам, если ты боишься.
– Я не боюсь. – За последние два дня благодаря постоянным сеансам целительства и приему противоядия его здоровье значительно улучшилось. Вполне вероятно, что он смог бы справиться один, но они договорились сделать это вместе. – Кроме того, ты не сможешь так легко избавиться от меня. У меня есть свет.
Рен резко вытащила из кармана металлический футляр и чиркнула спичкой. Она зашипела, и искры посыпались на пол. Когда Рен зажгла канделябр и погасила спичку, воздух наполнился запахом серы.
Свечи горели ровно, освещая гобелен перед ними. Рен практически не обращала на него внимания, когда проходила мимо днем. В первый раз она увидела его как следует. На нем была изображена сцена из данийского фольклора. Королева Мэйв с распущенными золотыми волосами стояла перед весрианцем, упавшим на колени у ее ног, ее пальцы с красными ногтями уперлись в его надбровную кость. Это было чистое предвкушение, запечатленное нитью.
По сюжету Мэйв выдавила ему глаза.
Хэл хмуро осмотрел гобелен.
– Очаровательная картина.
– Верно.
Бок о бок они подошли ближе. Хэл отодвинул гобелен, позволяя Рен протиснуться вперед со светом. Когда она вошла в темный коридор, температура ощутимо упала. Она прерывисто вздохнула, изо рта вырвался белый пар.
Это было место, куда люди заходили и откуда никогда не возвращались.
Здесь стояла только мебель, накрытая белым брезентом, но ощущение опасности поселилось под ее кожей, как слишком глубокая заноза, а магия яростно задребезжала, волной пробежав от барабанных перепонок до кончиков пальцев. Это было знакомое нервирующее давление. Шепот у затылка. Всю жизнь она была настроена на страдание – на кислый запах страха и гнили. Это чувство, это непогрешимое сочувствие однажды заставило ее исцелить того мальчика со сломанной рукой. И теперь оно обхватило так крепко, что ее парализовало от страха. «Что здесь произошло?»
Это было похоже на то, как будто она снова оказалась на поле боя. Ее горло сжалось от паники.
– Ты чувствуешь это? – спросила Рен. – Кажется… здесь был кто-то еще. Кому-то больно.
Хэл встал рядом, его голос прозвучал почти успокаивающе.
– Нет. Я чувствую только тебя.
– Ясно. – Может быть, это была упрямая надежда, еще одна уловка ее запутавшегося разума. Она больше не могла доверять себе. Рен
