Последняя битва - Роман Злотников

Затем был Старший Посвященный Гнерг. Это блюдо оказалось приправлено еще и сладостью личной мести. Гнерг был одним из самых больших подонков, которые встретились Эсмерее на ее жизненном пути. Впрочем, он оказал, наверное, и самое существенное влияние на ее характер. Именно под воздействием Гнерга она поняла, что всегда будет одна против этого враждебного мира. А у Творца слишком много более важных дел, чем хоть сколь-нибудь заметное участие в ее судьбе. Так что Гнерг пожал то, что вырастил. И он сообщил ей об Облионе…

Так одно цеплялось за другое, и все вместе позволило ей, во многом неожиданно даже для нее самой, абсолютно самостоятельно выстроить очень крепкую ловушку. Сейчас Эсмерея осознавала, что, отдавая ей томг, Хранитель как бы подталкивал ее к самому простому и удобному пути — воспользоваться ресурсами Ордена, ведь мир уже почти забыл о том, что такое томги. А он с его помощью смог бы контролировать ее действия, любой ее мало-мальски серьезный шаг. Но тут судьба повернулась другой стороной, и, похоже, Творец обратил-таки на нее свой благосклонный взгляд. И это еще больше укрепляло Эсмерею в ее, по существу, преступных намерениях. Если Творец, всевидящий и всезнающий, не только не воспротивился ее намерениям, но и послал ей удачу, значит, как бы ужасно ни выглядели на первый взгляд ее намерения, похоже, именно она исполняла волю Творца. Она была игроком, а Хранитель и остальные Старшие были всего лишь фигурами на доске. Во всяком случае, она уже почти убедила себя в этом. Вот только этот сопляк-раб с каждым днем становился все несноснее…

День прошел в благостно ленивом ничегонеделании. После обеда Эсмерея позвала служанок, и они два часа расчесывали ее роскошные волосы. Со двора доносились резкие, гортанные выкрики центора, который с самого утра гонял своих орлов. За время путешествия с Эсмереей они изрядно отъелись и, хотя, находясь в поместье Амара Турина, центор проводил кое-какие занятия, изрядно обленились. Солдат всегда должен быть занят — такова первая заповедь любой армии. Если у солдата остается время побалдеть и подумать, его боеспособность снижается. Солдат должен думать только о том, как убить врага и самому остаться в живых, хотя последнее не всегда есть обязательное условие. Уж такова она — доля любого солдата, будь это рядовой мечник или центор. И тот, кто пошел в армию только покрасоваться перед подружкой с обнаженным мечом и в красивых доспехах, очень быстро окончит свой земной путь. Если его не зарубит враг в первом же бою, то, как только выяснится, что он такое, как-нибудь втихаря придушат свои. Никто не захочет терпеть в своем строю «дырку». Слишком дорого может обойтись на поле боя слабина даже одного бойца. Встал в строй — так дерись и молись, чтобы сегодня Магр не обратила на тебя своего взора. А там уж как она решит…

Вечером Эсмерея вновь призвала к себе центора. Тот вошел и остановился у порога, неловко переминаясь с ноги на ногу и мучительно соображая, зачем его позвали на этот раз. Вчера, когда он вошел. Госпожа встретила его лежа на ложе, едва прикрытая тончайшей шелковой простыней, а сегодня она сидела у зеркала затянутая в глухое, от ступней до горла, плотное шерстяное платье. Ее шею украшало ожерелье, на руках были массивные браслеты, а сложную прическу венчала изящная диадема. В таком виде скорее подобало присутствовать на приеме «Тысячи огней» во дворце императора, чем встречать любовника в своем алькове.

Некоторое время в комнате висела тишина. Эсмерея отложила перстни, которые она примеряла, когда вошел центор, и негромко спросила:

— Как прошел день, центор?

Тот откашлялся и четко отдал рапорт, как он, наверное, это делал на строевом плацу своего легиона. Эсмерея сморщила носик. И незаметным движением пальцев бросила в небольшую жаровню, стоявшую у изголовья ее ложа, пару шариков супремы.

— Что ж, я рада, что вы наконец обратили внимание на боевую готовность ваших людей. А то у меня сложилось впечатление, что ваши люди стали забывать, что такое мечи и луки.

Центор побагровел. Обвинение явно было несправедливым, но сладковатый аромат супремы уже ударил ему по мозгам, и его мысли приняли совсем другое направление. Да еще сидевшая перед ним женщина слегка изменила позу, чуть отставив ножку (так что обнажилась щиколотка) и приподняв плечи, отчего отлично видимая в большом серебряном зеркале грудь поднялась и напрягшиеся соски вызывающе натянули ткань. Вообще-то супрема одинаково действовала на любую особь вне зависимости от пола, но Эсмерея уже привыкла к ней и могла держать себя в руках.

— Я… э-э… да, Госпожа. — Центор облизал внезапно пересохшие губы.

— Что «да»? Я больше не могу рассчитывать на ваших людей, как на хороших воинов?

— Э-э-э… нет, Госпожа, то есть… — Центор уже слабо соображал, прилагая неимоверные усилия, чтобы удержаться на месте. Эсмерея едва заметно улыбнулась и втянула воздух раздувшимися ноздрями. О Творец, супрема все-таки действовала и на нее, и сегодня эта смесь терпкого мужского пота, чеснока и немытого тела, которая вчера вызывала у нее отвращение, действовала весьма возбуждающе. Что ж, это даже хорошо — сказать по правде, вчерашняя поза не принадлежала к числу ее излюбленных. Но сначала надо было покончить с одним делом…

Эсмерея медленно поднялась на ноги, стараясь, чтобы ее позы, перетекающие одна в другую словно вода, были воплощением сладострастия, так же медленно повернулась, при этом умело зажав подол между длинных стройных ног и прижавшись бедром к столику, отчего толстая материя туго натянулась, растянув вязку и превратившись в тончайшую сетку. У центора перехватило дыхание. Он вдруг понял, что, несмотря на плотность платья и обилие украшений, стоящая перед ним женщина практически обнажена… и бесстыдно демонстрирует это.

— Итак…

О-о, сейчас это был совершенно другой голос. Голос, буквально сорвавший центора с места и бросивший его к этой женщине. Эсмерея рассерженно вскрикнула и звонко хлестнула его по щекам, но для опытного ветерана чувствительными могли быть только удары, после которых остаются шрамы. Поэтому Эсмерее пришлось закричать. В следующее мгновение дверь резко распахнулась и на пороге выросла фигура молодого раба с искаженным лицом и с кинжалом в руке. Центор был слишком опытным воином, чтобы его можно было достать вот так запросто, с открытой для удара спиной, даже на самой вожделенной женщине. Он отшвырнул Эсмерею в сторону, отчего она рухнула на ложе, пребольно ударившись бедром о его край, и, поняв, что вытащить меч, который болтался у него на боку, он уже не успеет, резко выбросил вперед руку. Кинжал скользнул по предплечью, располосовав руку до локтя, но в следующее мгновение другая рука центора уже вцепилась в горло раба и сдавила его. Тот захрипел и попытался вновь ударить кинжалом, но центор уже сноровисто перехватил его руку и еще сильнее сдавил горло. Его движения были точны и экономны (еще бы, в конце концов это была та работа, которой он занимался всю свою жизнь). Раб задергался, выпустил кинжал и попытался обеими руками вцепиться в его пальцы, стискивающие горло. Центор довольно оскалился и, зарычав, еще сильнее стиснул пальцы. В горле у юноши что-то хрустнуло, он дернулся и, выплюнув увесистый кровяной комок прямо в лицо центору, обмяк. Центор довольно крякнул и, отшвырнув тело, повернулся к женщине. О боги, она полулежала на ложе совершенно нагая. Всю ее одежду составляли только те самые браслеты на руках, ногах и ожерелье на стройной шее. Ее глаза сверкали, влажные губы были приоткрыты от прерывистого дыхания, а левая рука была просунута между ног и подрагивала. Центор ошеломленно тряхнул головой. Внезапно Госпожа гибко извернулась и, захватив его за талию обеими ногами, хищно выброшенными вперед в каком-то змеином движении, с силой притянула его к себе. Центор рухнул на ложе, по пути неизвестно каким образом (эти ноги оказались настоящими змеями) повернувшись так, чтобы упасть спиной, а в следующее мгновение Госпожа оказалась на нем верхом. Когда его вздыбленная плоть протиснулась в горячую, влажную пещерку, стенки которой уже вибрировали в сладострастном предвкушении, Госпожа вдруг наклонилась к его шее и какими-то животными, звериными движениями принялась торопливо слизывать с его лица и шеи оросившую их кровь раба, а затем изогнулась и, вонзив ноготки в его плечи так, что ему показалось, будто с него сдирают кожу, утробно завыла. И в этот момент он понял, что НИКОГДА не сможет покорить эту женщину. Скорее стоило помолиться Магр о том, чтобы богиня прибрала его прежде, чем Госпожа покорит его настолько, что он станет тряпкой под ее ногами…