Дневник убийцы - Джон Мэтьюз

– Когда я подготовил окончательное слияние, то был такого же мнения, – вздохнул Станден. – Но это не вся история, что проясняется в письме вашего отца. Были ошибки и некоторые промахи, да, – особенно в самом начале разработки «Ланетола», что означало увеличение вложений со стороны вашего отца. Но, возможно, мошенничества, в котором его потом обвинили, не было.

Джеймсон кивнул.

– Именно поэтому интересы Уильяма Лангдейла никак не были представлены в акциях компании «Оттмейр и Гленнинг»?

– Именно так, – подтвердил адвокат. – К тому моменту у компании Лангдейла были огромные долги, бо2льшая часть которых принадлежала Джефферсону Вайнрайту. Поэтому, конечно, он больше всех был заинтересован в слиянии компаний. Между ними возник спор, касающийся разработок «Ланетола». Лангдейл заявил, что работал над препаратом три года до их встречи, что означало существенные личные вложения с его стороны. Он хотел, чтобы это было отражено в предстоящих переговорах по акциям. И он умолял Джефферсона повременить, поскольку в случае принятия «Ланетола» как основного средства для клинического применения их положение должно было сильно укрепиться. Однако Джефферсон не только отказался, но еще и когда Лангдейл пошел на дополнительные финансовые вложения в этот препарат, обвинил его в мошенничестве и вычеркнул эти затраты из ведомостей компании. Он заручился поддержкой Пейджа и Арбатнота, чтобы ускорить процедуру слияния, последствия которого для Уильяма Лангдлейла были катастрофическими.

Станден заглянул в папку, лежащую перед ним на столе, почесал лоб и добавил:

– Полагаю, что будет лучше, если я прямо зачитаю письмо Джефферсона Вайнрайта.

Он повел пальцем по строчкам и остановился, когда позади остались две трети первой страницы, после чего начал читать вслух, и голос его приобрел свежие нотки.

– «Я прекрасно знал, что слияние на этом этапе станет для Уильяма катастрофой. Однако мое стремление поскорее завершить сделку заставило меня упустить это из виду и воспротивиться любым его попыткам, которые могли бы этому помешать. Я воспользовался обвинением в мошенничестве на основании его ошибочных расчетов.

Короче, слияние было для меня удачей. Я перевел свои кредиты в акции, которые в течение года выросли вдвое, как только «Ланетол» стал продаваться. Уильям при этом остался без гроша. Спустя месяц после того, как Кристофер Харлек в «Бельвю» одобрил препарат для использования в базовых больницах, он прислал мне гневное письмо, обвинив меня в том, что я все это спланировал. Уильям заявил, что, зная, что Харлек скоро одобрит «Ланетол», я воспользовался этим, чтобы подговорить Сайласа Пейджа и Генри Арбатнота проголосовать за слияние, а потом уговорил других коллег и бухгалтера Бартоломео Корбетта оформить сделку.

Он нарисовал картину некоего грандиозного заговора и обвинил меня в необоснованных заявлениях о его мошенничестве. Он думал, что в этом участвовал даже мой банкир, Джосайя Берентон. Возможно, я не ответил из-за грозившего ему обвинения в мошенничестве. На суде он защититься не смог и был признан виновным.

С тех пор я не видел Уильяма и даже не присутствовал во время вынесения ему приговора. Как я узнал позже, его там тоже не было. Года через два я слышал от его коллеги по бизнесу, что судьба его сложилась трагично. Юная дочь Уильяма Иллеона умерла. Ей было всего шестнадцать лет. Сверив обстоятельства и время, я понял, что спустя всего месяц после его заключения в тюрьму она покончила с собой в работном доме, куда ее сослали вместе с женой Уильяма Максиной.

Выходило, что на суде его не было потому, что судебные приставы в тот же день описывали его дом и пожитки. Конечно, когда Лангдейла не увидели в суде, полиция незамедлительно арестовала его и отправила в тюрьму Йорквиль, где он пробыл три года, после чего был освобожден в ноябре 1892 года. Жена Максина развелась с ним и уехала жить со своей семьей в Филадельфию. Родственники выкупили ее из работного дома через пять месяцев. На свободу Уильям вышел совершенно одиноким человеком.

Оглядываясь назад, я думаю, что, несмотря на то что я сильно не одобрял стремления Уильяма и дальше вкладывать деньги в разработку «Ланетола», обвинение в мошенничестве было чрезмерным. В то время я думал только о собственной выгоде от моих вложений в компанию, поэтому решительно отвергал все, что препятствовало слиянию. Возможно, я не оценил всю полноту последствий обвинения Уильяма в мошенничестве или весь ужас его задолженности. Но горькая правда в том, что моя жадность ослепила меня настолько, что я даже не потрудился это выяснить.

Чувствую, что не смогу умереть без исправления такой несправедливости и не завещав Уильяму Лангдейлу сумму в 55 000 долларов».

Когда Станден закончил чтение письма и скорбно посмотрел на всех, в комнате повисла тяжелая тишина.

– Несмотря на то что долговые ямы ушли в историю, хотя и недавнюю, отношение к мошенничеству стало совсем иным. И, к сожалению, работные дома остаются реальностью для многих неимущих. – Он снова посмотрел на письмо и вздохнул. – Когда дочь Джефферсона Ребекка исчезла вскоре после смерти моей собственной дочери, он прислал мне короткую записку с вопросом, не было ли в этом какой-либо взаимосвязи. Я ответил, что нет, я в это не верю. – Адвокат посмотрел на Джеймсона и Ардженти. – Не забывайте, что нападение на Дженнифер было более грубым, поэтому никакой связи этого случая с другими замечено не было. Кроме того, поначалу считалось, что другие девушки умерли от пищевого отравления булочками из пекарни.

– Тогда это действительно была главная точка зрения, – согласился Финли.

– Когда появились новые жертвы и было объявлено об «Наглом убийце дебютанток», я был готов пересмотреть свое мнение, думая, что, возможно, Ребекку Вайнрайт постигла та же участь. – Филипп рассеянно провел рукой по волосам. – Но вы сказали, что ее нашли живой и с ней все в порядке. Это меня удивило. Новые сомнения в вашей теории.

– Да. Она здорова и находится в городском приюте, – подтвердил Джеймсон. – Мы с инспектором Ардженти уже поговорили с Томасом о том, чтобы он с ней встретился.

Томас Вайнрайт кивнул.

– Да, я очень надеюсь увидеться с Ребеккой. Это облегчит боль утраты отца.

– Однако я предупредил, что состояние ее памяти теперь плохое, и отчасти это может быть результатом неудавшейся попытки ее убийства, – добавил Финли и вкратце объяснил свою теорию, после чего спросил у Стандена, что ему было известно о работе Лангдейла. – Особенно важно, чем он занимался до того, как начал заниматься фармацевтикой?

Филиппу не потребовалось сверяться с записями.

– Он был практикующим врачом и хирургом, – ответил юрист.

Джеймсон взглянул на Ардженти – финальный элемент, подтверждающий его теорию эмболии. Но в тот момент Джозеф задумался. Казалось, что он чем-то взволнован.

– В какой день Уильяма Лангдейла посадили в тюрьму? – спросил инспектор.

Филипп Станден снова заглянул в письмо, а потом проверил первые страницы в папке, лежавшей рядом.

– Это был ноябрь или декабрь тысяча восемьсот восемьдесят девятого года, – сказал он. – А что?

Услышав это, Ардженти побледнел. Он вдруг вспомнил, где слышал имя Уильяма Лангдейла прежде.

– Я тогда участвовал в его аресте, – рассказал инспектор. – Трое констеблей под моим руководством доставили Уильяма Лангдейла в тюрьму Йорквиль.

Глава 35

За девушкой, покинувшей свой дом на противоположной стороне Чарльтон-стрит, он наблюдал с расстояния в шестьдесят ярдов. Ей едва исполнилось шестнадцать – того же возраста, что и его Иллеона. Следить за ней было сложнее всего.

Несмотря на то что в музыкальную академию она ходила три раза в неделю в одно и то же время и расстояние от ее дома до академии было всего полмили, она всегда выбирала новый маршрут. Трудно было предугадать, с какой стороны завернуть, чтобы наверняка столкнуться с ней. Если она пойдет по другой дороге, ему придется перейти на соседнюю улицу.

Музыкальная академия находилась на перекрестке Спринг-стрит и Авеню Америк. Иногда девушка просто шла по Чарльтон-стрит, а потом по Авеню Америк, а иногда проходила по Варик-стрит на Спринг-стрит и шла дальше, либо сворачивала на Вандам-стрит.

Когда она направилась по Чарльтон-стрит, он свернул и пошел в сорока ярдах впереди, иногда оборачиваясь на нее. Если она будет идти по Чарльтон-стрит, ему придется ускорить шаг, чтобы на Авеню Америк оторваться от нее на еще большее расстояние, возможно, ярдов на восемьдесят или больше. Потом, в последний момент, он вернется назад и столкнется с нею где-то посередине. Если же она свернет на Варик-стрит, то многое будет зависеть от того, пойдет ли она дальше или повернет на Вандамстрит.