Все кошки смертны, или Неодолимое желание - Сергей Устинов

― Я? Я шкандыбал? ― театрально изумился Прокопчик.

Слишком театрально. Я обреченно понял, что сбываются самые мои худшие прогнозы. Но данный мне от Бога помощничек уже закусил удила.

― Это вы, извиняюсь, про когда говорите? ― пружинкой выскочив из-за стола, громогласно вопросил он. ― Это вы про давеча, что ли, говорите? Про надысь? Так я уж третьего дня был на своих двоих — все срослось, как у молодого!

И тут, к моему удивлению (краем глаза я отметил, что не только моему), он резво вывалился на середину комнаты и ни с того ни с сего яростно ударил по паркету вприсядку, весело заорав во все горло:

― Эх, яблочко, куды ты ко-отишься?..

― Он у тебя что, припадочный? ― неприязненно обернулся ко мне Мнишин, опасливо сторонясь выкидывающего в разные стороны коленца Прокопчика.

― Хотите ― могу еще чечетку сбацать, ― ничуть не смутившись, предложил тот. И, почуя обозначившийся перелом в настроении визитеров, окончательно обнаглел и пошел напролом: ― А ежели желаете кадриль или там тур вальса, могу пригласить. Мне товарищ Харин давно как мущинка нравицца!

Эх, где наша не пропадала! Надо было закрепить успех, и я тоже очертя голову ринулся в наметившуюся брешь посреди ихней обороны.

― Нет, вы чего, ребята, совсем сбрендили? ― недоуменно пожал я плечами. ― Ну каким боком нас могло занести в этот… как его там?.. бордельеро? Да еще садо-мазо!

― Мы покамест сексуальной ориентации до конца не утратили! ― отдуваясь, с оскорбленным видом поддержал меня Прокопчик, перед тем как снова вернуться за свой стол. ― Ориентируемся помаленьку.

― А тем более перестрелка с патрульными, ― совсем уж обиженно закончил я. ― Вы ж меня сто лет знаете…

― Ладно, ладно! ― примирительно замахал руками Мнишин, а на его с Хариным физиономиях, к моему облегчению, уже явственно читалось: «Не прошло — не надо!» ― Есть еще вопросики.

― Давайте по одному, ― покладисто согласился я: гроза прошла стороной.

― Насчет этой Шаховой. Было вскрытие. Так чего там только не нашли: и алкоголь, и опиаты, и амфетаминчика следы… ― Мнишин внимательно вгляделся в пряжку моего ремня. ― Она у тебя по квартире-то, часом, не шмаль искала, а? Баловались накануне, а утром ее и прокумарило? Вот и перевернула тут у тебя все вверх дном…

― Ага, ― согласно кивнул я, ― а как отыскала, оттянулась и пошла на радостях на балконном поручне плясать.

― Не отыскала, ― с сожалением вздохнул Мнишин. ― Свежачка на вскрытии не нашли, только старые следы. Кстати, знаешь, что еще обнаружилось: рак, очень запущенный, уже с метастазами.

― У нас лечить умеют только мертвых, ― пробормотал я, пораженный гораздо больше, чем этим ребятам могло прийти в голову.

― Так что прокурор отказное готовит, ― продолжил Мнишин, пропустив мое замечание мимо ушей. ― Самоубийство на фоне депрессии и абстинентного синдрома. «Белка», короче. Тебя-то еще потаскают… Ну, ты тертый, в советах не нуждаешься.

Они оба потянулись к выходу. Предупредительный Прокопчик распахнул перед ними дверь и только что во фрунт не вытянулся. Мнишин уже был на лестнице, когда Харин, притормозив, обнял меня за плечо и, ласково дыхнув мне в ухо кариозной гнильцой, пробормотал:

― Счастлив твой Бог, Северин, что сАмоубийство, ― он сделал ударение на первом слоге. ― А то наследственность у этой поблядушки ― ой-ё-ёй! Мамашка ейная до сих пор по психушкам ― и не за сАмо, а за самое настоящее за убийство. Мог бы тоже сейчас тут лежать на клочки порезанный.

И лицо харинское выражало при этих словах такую нескрываемую мечтательность, что мне аж скулы свело.

― Мамаша? В смысле, мать Нинель? Ангелина Шахова? ― переспросил я растерянно в их уже удаляющиеся спины. ― Кого это она… на клочки?

― Ты тогда еще здесь не работал, ― на ходу обернулся небрежно Мнишин. ― Учителку она зарезала. Та с мужем ее амурилась. Как бишь звали-то ее? Таверова? Тавирина?

― Тавридина, ― авторитетно поправил Харин. — Светлана Игоревна, математичка. Мы еще ее в школе Ставридой звали.

18

Прокопчик уверяет, что есть три вида опасного невежества: ничего не знать, знать не то, что нужно, и знать то, чего знать не следует. Даже самый поверхностный анализ, который стал доступен моим натруженным извилинам сразу после ретирады околоточных правоохранителей, показывал, что я достиг впечатляющих результатов именно по третьему показателю. И что впервые в жизни мне приходится горько сожалеть, что я не чемпион по первому.

Как это там, у древних? Много информации — много печали, или что-то в этом роде. Не требовалось доказательств, что печали много, просто-таки до хрена. Можно сказать, кругом одна печаль.

Ну зачем мне, к примеру, было узнавать, что бывшая жена Кияныча Ангелина Навруцкая-Шахова когда-то давным-давно в припадке ревности зарезала любовницу мужа, по причине чего последние двадцать лет не выходит из психушки? Что мне, хуже жилось без этих сведений? А теперь они, сведения, сами собой соединяются в бедной моей головушке с другими, тоже совершенно необязательными. Про доброго доктора Ядова, издавна опекающего семью Навруцких. Который руководит психлечебницей, где содержатся признанные больше не опасными больные, переведенные сюда из строгой изоляции. И который, бывает, в терапевтических целях водит в ресторан и к себе домой некоторых своих пациентов. Или по меньшей мере одну конкретную пациентку. Чью жизнь и психику поломал недавно зверски убиенный в собственной квартире Шахов-Кияныч. О котором добрый доктор, помнится, выразился примерно так: «Собаке ― собачья смерть!» А ведь квартиры и психиатра, и Кияныча находятся в одном подъезде…

Вообще-то, мысль о Ядове как о враче-убийце… Да еще с использованием в качестве орудия больного человека, и не просто больного, а, кажется, близкого… Да ко всему прочему еще и женщины… Эта мысль укладывалась в голове непросто. Наоборот, тяжко ворочалась с боку на бок, никак не в силах отыскать удобное положение.

Жаль, что я не Харин. Или хотя бы не Мнишин. Эти бойцы невидимого фронта недолго предавались бы жалким рефлексиям. Я живо представил себе группу захвата, штурмующую дурдом, чтобы арестовать похожую на скелет безумную тетку с седыми патлами, и меня нехорошо передернуло. Правда, в следующее мгновение я не менее живо припомнил, как эта же тетка своими похожими на спички руками подкидывает к потолку тяжелый обеденный стол, и меня передернуло вторично.

И все же, все же, все же… Удавка, которую кто-то пытался накинуть мне на шею в психбольнице, была родной сестрицей того собачьего поводка, каким придушили покойного Шахова-Кияныча, прежде чем порезать на куски его многогрешные гениталии. Представив себе и эту веселую картинку, я привычно прислушался к организму ― не передернет ли меня в третий раз. Пронесло. Он, организм, действительно понемногу освобождался от гадости, накачанной в него Мерином. Тоже, к слову, покойным.

Кстати, Мерина-то за что? Уж так кудахтал, так старался! Не помогло. Дед Хабар утратил к нему интерес? Или наоборот, отставник представлял для старого законника какую-то угрозу? Ведь товарищ подполковник действующего резерва рассчитывал, помнится, на долгосрочное сотрудничество. Надо подумать. Ага, ведь «Фарус» и Хабар вроде как конкуренты? И тот и другой носятся в поисках Нинель, вернее даже не самой Нинель, а чего-то, что бедовая девчушка умудрилась спрятать от таких вот серьезных дяденек. А прятать она умела: обнаруженный мною в пыли и саже ключик является тому наглядным подтверждением.

С другой стороны, вот ведь и пензенские коллеги искали мадемуазель Шахову-Навруцкую, но с другими целями. Да и я, собственно, тоже ― но опять-таки по совершенно иному поводу. Что же, черт возьми, объединяет нашу разношерстную компанию?

Убийство Кияныча. Дама Бланк. Гибель Нинель. Доктор Ядов. Собачий поводок на моем горле. «Фарус» с Хабаром. Пропавшая Марта. Ключ с номером «134». Все? Да нет, еще много отдельных, совсем с трудом влезающих в ворота глупостей, вроде тронувшейся умом пензенской театралки или теорий Прокопчика насчет губернатора без штанов. Что во всем этом общего?

Эх, сейчас бы меринова амфетаминчика, подумалось с тоской. Чтоб в мозгах прояснело. А так остается на поверхности одна только мыслишка: если всю эту кучу дерьма кто-нибудь или что-нибудь связывает воедино, так это хорошо известный нам персонаж. Ибо непременным участником всех означенных событий является, к сожалению, только ваш покорный слуга. Редкостный энтузиаст, неутомимый в поисках новых приключений на свою безответную задницу. Да-да, именно так и следует отныне формулировать: сыщик Стас Северин в лице собственной задницы…

И тут меня все-таки передернуло в третий раз.

К окружающей действительности я вернулся благодаря снова беспокойно захлопотавшему Прокопчику.

― Это ж надо, какая интоксикация! ― всплескивал он руками, тревожно заглядывая в лицо. ― Корежит тебя и корежит! Который уж раз за полчаса! Может, все-таки доктор нужен?