Фантазерка - Наталья Нестерова

Ерунда. Я абсолютно убеждена: не молотая фасоль с прополисом действуют, не ромашка с пчелиными какашками, а вера в их чудодейственную силу. Если человек верит, если настроил себя, он способен снести гору, даже если она — злокачественная опухоль внутри организма. Я искренне завидую тем, кто умеет иррационально, ненаучно и мощно настраиваться на победу в проигрышной ситуации. У меня не получается. Я верю только в достижения цивилизации: антибиотики, синтетические гормоны, скальпель умелого хирурга. На эту тему мы спорили с сестрой каждое утро. И шли на компромисс: я пью соки, отварчики трав, принимаю половину чайной ложки одной гадости, две столовые ложки другой. Маша критику мракобесия смиренно слушает: «Говори, говори, но ротик открой!» И радостно улыбается, когда, проглотив ее колдовские снадобья, морщась, заявляю: «Какая гадость! Только ради тебя».

Омлет мы ели молча. Вместо кофе — моего неизменного допинга — Машка налила какую-то бурду из ячменя и других российских злаков. Сестра давно пытается излечить меня от кофемании. Аргумент: кофе тоже на земле выращен — не принимается. В России ведь кофе не растет, а надо питаться продуктами, выращенными по месту жительства.

Машка хитрая: использовала свою обиду, чтобы влить в меня ячменное пойло.

– Вкусно? — спросила сестра.

– Терпимо.

Маша встала, открыла холодильник, достала две баночки, из одной мне следовало половину чайной ложки принять, из другой — две столовых.

Она немного растерялась — рук не хватило. Поставила баночки на стол, налила в две чашки горячей воды из чайника, опустила в них ложки, чайную и столовую, — подогреть, чтобы я холодное не глотала. И все ее действия, движения, манипуляции с баночками и ложками, за которыми стояла забота великой силы, вызвали у меня спазм. Кто еще обо мне так  позаботится? Сын вырастет, но так  не сумеет.

Я зарыдала в голос, от невозможности выразить благодарность и признательность.

Женщины редко плачут по утрам. Как правило, за день накапливают аргументы своей несчастной жизни, а к вечеру выдают. Исключения — те, кто провел бессонную, в кошмарах, ночь. Это про меня.

Маша растерялась. Секунду назад я была строптивой младшей сестричкой с комплексом вины, временно покладистой. А теперь навзрыд плакала, комплекс того не заслуживал. Маня ложки подогревала каждое утро, ничто в последовательности ее действий не нарушилось. Но я-то впервые оценила, и корежило меня отчаянно.

– Ма-а-шка, се-с-стренка, — слова недоговаривались, спотыкались, рвались, — хоть тебе скажу, маме не успела. Я вас, тебя и ее, очень люблю всегда, по-другому не умею… как умею…

Я плакала и объяснялась в любви — маме и сестре, мертвой и живой. Маша стояла напротив. Изумленная, с ложками в руках, чайной и столовой, она села на табурет и неожиданно гаркнула:

– А ну-ка закрыла рот!

И уголок моего сознания, не участвовавший в истерике, хмыкнул: «Таким тоном она порядок в классе наводит. Руки на стол и слушать задание!»

– Открыла рот! — приказала сестра, противореча предыдущему велению. — Пей лекарство!

Сквозь судорожные рыдания я выкрикнула:

– Ложки пустые!

И зашлась смехом.

Никогда не верила в литературные выдумки, будто рыдания могут перейти в смех. Мгновенные превращения — в сказках и в фантастике. Любовь мгновенно не оборачивается ненавистью, дождь переходит в снег постепенно, жадность за секунду не становится щедростью, черное становится белым через серое.

Но случилось именно так. Я хохотала. Машка, посмотрев на ложки, которые тянула к моему рту, ойкнула и подхватила смех. Раз смеется, значит — не злится.

Приняв снадобья, я спросила:

– За что ты на меня обиделась?

– Не на тебя, на себя.

– То есть? За что — на себя?

– За неспособность доказать любимому человеку — тебе — очевидные вещи.

– Ничто не очевидно…

– Не дави софизмами, — вернула мне сестра упрек. — Тогда, в бане, когда мы в первый раз увидели голых некрасивых женщин, разве тебя не поразило, что твоя мама не стала утешать нас, а разозлилась?

– У нее всегда на первом месте стояло как ты себя ведешь , а уж потом почему ты так себя ведешь.

– Почему  обычно ясно, а как  надо исправлять в реальном моменте действительности.

– Советы великих педагогов и психологов с точностью до наоборот. Ой! — подняла я руки, почувствовав, что Маша оседлает любимого конька. — Только не про каждому свое. Бабушка говорила: бывает добро, да не каждому ровно. А? — погордилась я воспоминаниями о бабушке, которая воспитывала Маню, а меня видела изредка. — Каждому своя педагогика и психология — это уж слишком.

– В самый раз. Чаю брусничного выпьешь?

– Хоть настой цикуты, только скажи…

Я нарочно замолчала: сообразит ли Маня?

Сообразила.

– Почему я назвала тебя грезиеткой, — улыбнулась сестра.

– Какая из рыбы с вилкой мечтательница трепетная?

– Не кокетничай. Прекрасно знаешь, что мы всегда пасовали перед… — Машка покрутила руками в воздухе, подбирая слова, и выдала почти научное: — Перед возможностями твоей мозговой деятельности.

– Машка!

Мое эгоистическое желание поговорить о себе любимой оборвало ночное воспоминание. У сестры тоже семейная и прочая жизнь!

– Ты чего всполошилась?

– Машка! Что у тебя со Степаном? И вообще, какие проблемы? Расскажи мне.

Сестра смотрела на меня с удивлением, замешенным на подозрении в помешательстве.

– Настя!

– Да?

– Может, померить тебе температуру?

– Иными словами: с чего я вдруг стала интересоваться твоими проблемами?

– Вот именно.

– С Ольгой ты наверняка делишься, — ревниво заключила я, — а со мной — не хочешь. Не достойна.

– Настя!

– Да?

– Иди ты к черту!

Машка послала меня от души — легко, искренне, в то же время — ласково, как надоедливого, но истово любимого ребенка.

И мне захотелось обидеться, надуться, чувствуя свою власть, закатить истерику. Я тысячу лет не переживала подобных желаний.

Не удалось выступить — Машка была не склонна потакать моим капризам.

– Кобалевская! Глаза с мокрого места убрать. Пей.

– Сколько со мной хлопот.

– Приятных хлопот, которые забота.

– Добрая сестричка. Трава травой, веником отдает твой чай. Хватит тянуть, говори!

– Горе от ума — вот твой диагноз. Все-то ты анализируешь, всему-то ищешь объяснения, а потом примитивно раскрашиваешь в черное и белое. Грезиетка на свой лад. О! Снова задумалась, ищешь в моих словах подтекст, исток и тайный смысл. Хотя я сказала только то, что сказала, никакой задней мысли.