Перикл - Феликс Арский

Еще не понимая происходящего, Перикл замечал, что вырастает поколение новых людей, совсем непохожих на его соратников, — находчивых карьеристов, не слишком разборчивых в средствах, лишенных веры в те истины, которые казались некогда вечными и незыблемыми.

Перикл с грустью убеждался в правоте Гераклита.

Ничто не стоит на месте, и все способно обратиться в свою противоположность. И тогда плата судьям и чиновникам превращается в источник наживы для тех, кто не желает заниматься трудом. Народное собрание становится говорильней, где состязаются краснобаи, а суды — ареной для сведения личных счетов. Образованность идет на пользу честолюбцам и ловкачам, умеющим заигрывать с демосом, увлекать его пламенными речами и сбивать с толку изощренными аргументами.

Утешаться приходилось лишь тем, что пока еще влияние софистов ограничивалось узким кругом избранной молодежи, с легкостью усваивавшей негативные, разрушительные идеи своих учителей. Демос, верный традициям, с подозрением относился к ученым, без разбору причисляя и натурфилософов, и софистов, и Сократа к безбожникам и вольнодумцам. Превосходство ума и образованности подрывало принцип равенства, тем более что из уст образованных людей не раз вырывались жалобы на тягостную власть народа, который они иногда именовали «коллективным деспотом».

Вскоре после смерти Перикла руководитель демократов Клеон публично заявит:

— Недостаток знания при скромности полезнее, чем проницательность при необузданности. Люди недалекого ума обыкновенно лучше живут в своих государствах, нежели люди ума более острого. Ибо последние желают казаться мудрее законов, брать верх над всем, что говорится в Народном собрании. Напротив, люди простые, не доверяясь собственному разуму, не столь способны осуждать речи прекрасного оратора.

То же подтвердит и аристократически настроенный Псевдоксенофонт:

— В Афинах находят, что невежество, грубость и благожелательность простого человека скорее приносят пользу, чем достоинства, мудрость и недоброжелательность благородного.

И все это говорилось в прославленных Афинах, претендовавших на то, чтобы именоваться школой Эллады!

Мера нарушалась. Результаты не соответствовали первоначальным целям, и неумолимые последствия оказалось невозможно предусмотреть.

Свобода оборачивалась распущенностью, знание порождало скептицизм, выплаты и раздачи узаконивали праздность, плодили целый слой людей, привыкших лишь получать, ничего не давая взамен, и требующих, чтобы общество кормило их и развлекало.

Нет, не об этом мечтал Перикл, пытаясь возродить золотой век! История, увы, подтверждала правоту Гесиода: каждое поколение оказывалось хуже предшествующего. И люди менялись буквально на глазах, отвергая сегодня то, чему поклонялись еще вчера.

Вчера они добивались свободы во имя истинной справедливости — сегодня они признают справедливым только то, что выгодно и полезно им самим. Вчера они требовали суровых мер против богачей — сегодня, сделав карьеру и увеличив свои доходы, они призывают к умеренности и осторожности.

Перикл не понимал и не мог понять, что афинская рабовладельческая демократия в самой себе несла зародыши гибели, что ее наивысший расцвет лишь приближал катастрофу. Чтобы обнаружилось ее бессилие и перерождение, достаточно было одного серьезного испытания. Им стала Пелопоннесская война.

ГРЕКИ ПРОТИВ ГРЕКОВ

О войне не говорили.

Рассуждали о выгоде. О новых колониях и морских путях. О прибыльных операциях и дешевых говорах.

В горячих головах рождались фантастические проекты покорения Египта, Сицилии, Этрурии, Карфагена. Самые решительные из афинян предлагали снарядить мощную экспедицию и отправиться в заморские края, чтобы приобрести неслыханные богатства.

Перикл сдерживал страсти. Он понимал опасность подобных предприятий и не желал рисковать. Надо довольствоваться тем, что есть, и не вмешиваться в чужие дела, утверждал он. При этом само собой разумелось, что по крайней мере, судьбу двух сотен полисов, волей или неволей ставших членами морского союза, Афины вправе решать по своему усмотрению. «Он направлял силы государства главным образом на охрану и укрепление наличных владений, считая уже достаточно важным делом остановить рост могущества Спарты» (Плутарх).

Корабли шли на север и восток, к берегам Фракии, Ионии и Понта, к границам Афинской державы, на которые никто не осмеливался посягнуть.

Но они двигались и на запад, по дорогам, проложенным соперниками. Из Сицилии получали скот, хлеб, из Этрурии — железо, медь, металлические изделия. В Италию вывозили серебро, керамику, оливковое масло.

О войне не помышляли. Но, заключив союзы с некоторыми городами Сицилии и Южной Италии, основав несколько поселений, Афины шаг за шагом теснили своих конкурентов на западном рынке. Опасались усиления Спарты — и старались ослабить ее союзников. Спарту ненавидели и боялись, Коринфу завидовали. Завидовали его богатству, его колониям, его авторитету в эллинском мире. Расположенный на Истме — перешейке, соединяющем центральные области Греции с Пелопоннесом, Коринф находился на перекрестке путей, ведущих на запад, в Италию, и на восток — в Ионию. Отсутствие плодородной земли вынудило его жителей заниматься главным образом торговлей и ремеслом. И почти во всем коринфяне опережали афинян. Раньше них они превратили город в крупнейший торговый центр и богатели за счет высоких пошлин, ибо в узком месте перешейка переволакивали товары и суда из Саронического залива в Коринфский.

Раньше, чем Афины, Коринф прославился своим ремеслом: изящной глиняной посудой, мебелью. Мраморные колонны, украшенные листьями аканфа (коринфский ордер), были созданы именно там. До V века Коринф, самый многолюдный город Эллады, который еще Гомер называл «богатым», затмевал Афины великолепием частных и общественных построек и памятников. «Город коринфян всегда был великим и богатым. В нем было много опытных государственных деятелей и людей, искусно владевших ремеслами. Ибо здесь… искусство живописи, пластики и подобного ремесла достигло особенного процветания» (Страбон).

Раньше афинян избавились коринфяне и от тиранов. В начале VI века, после смерти Периандра, они свергли его наследника и установили республику — правда, такую, где власть принадлежала аристократии. Потому-то Коринф, весь стиль жизни которого противоречил Спарте, стал ее надежным союзником.

К войне не стремились. Но каждый беспокоился за судьбу своих колоний. В VII и VI веках Коринф основал города в Сицилии (Сиракузы), Этолии (Халкида), Акарнании (Левкада), Эпире (Амбракия), Иллирии (Эпидамн, Аполлония), держал под контролем Керкиру (у берегов Эпира) — последнюю стоянку кораблей, плывших из Греции на запад и запасавшихся на этом острове водой и продовольствием. С тревогой наблюдали коринфяне, как Афины расширяют торговлю с сицилийскими и италийскими полисами, как натравливают их на союзников Коринфа.