Проситель - Юрий Козлов

Вера, пожалуй, была наиболее провисающим, хотя и необходимым ритуальным компонентом. Она дробилась, смещалась, дрожала, как отражение готического собора на воде. Человечество чем дальше, тем меньше стремилось к единому Богу. Проходя сквозь время, вера теряла количество (верующих), но не приобретала качества (глубины). Вера угасала, как длинный рекламный слоган из светящихся букв. Половина букв уже была темна, половина горела лишь частично - смысл слогана был искажен и непонятен. Берендеев догадывался, что в будущем от веры останутся лишь изношенные мехи, куда, как топливо в ракетные танкеры, будет залито новое термоядерное вино.

Человечество упьется этим вином.

Вера, таким образом, не была надежным фундаментом для нового здания, которое с легкой руки председателя совета директоров "Сет-банка" Нестора Рыбоконя взялся возводить для человечества писатель-фантаст Руслан Берендеев.

Куда более надежным связующим элементом трех жизней, нежели изменчивая и непостоянная вера, являлись деньги. Они, что называется, напрямую - "весомо, грубо, зримо" - олицетворяли связь времен и поколений. Какая, спрашивается, юная красавица согласилась бы возлечь на ложе с древним старцем, если бы не деньги? Деньги были ЛЭП (линией электропередачи) из настоящего в прошлое, будущее и обратно. В истории человечества случались периоды, когда отдельные общества отказывались от веры (исповедовали научный атеизм), пытались ввести сухой закон и строжайше карать пороки, но никогда никто и нигде ни разу не отказывался от использования денег. Если атеизм, сухой закон и юридический максимализм в конечном итоге оборачивались фарисейством, что свидетельствовало об утрате жизненной силы, деньги неизменно были ею полны, как атомы электронами. За деньги на костер взошло неизмеримо большее число людей, чем за веру.

Не очень убедительным звеном между тремя жизнями виделось писателю-фантасту Руслану Берендееву вино. В силу закона больших чисел количество алкоголиков на земле пока превышало количество наркоманов, но на данном направлении - в создании искусственных веселящих химических соединений - прогресс не оставлял человечеству шансов. В конечном итоге человек должен был бы уподобиться лабораторной крысе с вживленным в мозг электродом, без конца нажимающей лапкой на кнопку "наслаждение". Целые армии этих крыс умирали от наслаждения, забывая о еде и даже о продолжении своего крысиного рода.

Что же касается порока, то он, безусловно, был вечной категорией, хотя Берендеев и не очень представлял: откуда порок, если Бог создал человека по образу и подобию своему? Да, конечно, пороки были по части вечного антипода Господа, рожденного по некоторым предположениям внутри заката и обитающего в преисподней, но всякий непредвзятый наблюдатель должен был отметить, что порок на всех фронтах успешно теснил добродетель, загоняя ее на горные вершины, где добродетель было так же трудно встретить, как снежного человека. Тут писатель-фантаст Руслан Берендеев не понимал Господа Бога. Какой был смысл столь рьяно попустительствовать силам зла, чтобы потом усомниться - остался ли на земле хоть один праведник? То, как вел себя Бог по отношению к человечеству, было позволительно по отношению к сильным, думающим, способным сделать выбор людям, но никак не к "малым сим", составляющим едва ли не три четверти человечества и долженствующих понуждаться к добродетели. "Малых сих" ни при каких обстоятельствах нельзя было предоставлять самим себе. Предоставленные самим себе, они неизменно выбирали худшее. Их следовало направлять и вести. И Берендеев был намерен их направлять и вести.

Впрочем, той давней весной все это ему казалось не более чем игрой ума, бесконечным обдумыванием очередного фантастического произведения. Берендеев вообще любил игры. Не азартные, нет. В азартных играх речь шла всего лишь о выигрыше или проигрыше. Это, конечно, было существенно, но Берендеев превыше всего ценил в игре ее скрытое сходство с человеческой жизнью - с незваным появлением на свет, с обучением правилам по ходу дела, с надеждами, временными успехами и окончательными неуспехами, наконец, с неизбежным финалом, когда выигрыш или проигрыш - не играло большой роли. Не только, скажем, рулетка или карточный пасьянс были подобны проживаемой жизни, но (при более пристальном рассмотрении) все на свете: подъем и спуск в подвешенной кабинке по канатной дороге, чтение книги, да просто круговой бег по циферблату тараканьего усика секундной стрелки.

Жизнь (игра) была везде, во всем и всюду, и иной раз Берендееву казалось, что в этом-то и заключается непобедимость Бога, неотвратимость его намерений и планов. Впрочем, ему казалось странным повторяющееся стремление Господа свести жизнь на земле почти что к нулю. Сначала был потоп. В перспективе Апокалипсис с его большими числами по сокращению и уничтожению народонаселения, а также среды обитания Homo sapiens.

Берендеев утешал себя (и человечество) мыслью, что Господь, как автор, всего лишь обдумывает разные варианты сюжета. В сущности, обдумывание произведения было игрой и для писателя-фантаста Руслана Берендеева. За свою жизнь он обдумал неизмеримо больше произведений, нежели написал. На бумаге обдуманные произведения получались далеко не такими совершенными, как в моменты обдумывания. Это давало повод Берендееву полагать, что для каждого человека, в отличие от Господа, определена некая мера игры, которую - в обычных обстоятельствах - преступать не дано.

Берендеев, похоже, свою меру превысил, преступил.

Иначе зачем он тем душным весенним вечером надел на себя плащ бесследно исчезнувшего бизнесмена (плащ оказался велик, бизнесмен, как и положено "новому русскому", был широк в плечах и в пузе), схватил со стола статуэтку крылатого осла из неведомого вулканического золота да и встал странно у окна, уставясь поверх гераней и фикуса в сиреневые, не обещающие ничего, кроме горя, сумерки.

В таком виде застала его припозднившаяся (она каждый день задерживалась на работе) Дарья.

- Репетируешь? - поинтересовалась она, очевидно, приняв плащ за наряд принца датского Гамлета, а крылатого золотого осла - за череп бедного Йорика. Хотя едва ли они были похожи. Что-то, впрочем, в этом было. Берендееву вдруг показалось, что у него на плечах... ослиная голова. Он чувствовал, как саранчовые крылья упираются в уши. Берендеев слышал ослиными крыльями-ушами томные стоны Дарьи, торопливое дыхание ее партнера.

- Репетирую, - поставил он на стол статуэтку, - а ты мне изменяешь.

Страшные слова выговорились легко, почти весело. Берендеев подумал о многозначности, многофункциональности игры в жизни человека. В игре разрушающие жизнь реалии представали в общем-то обыденными и какими-то неконкретными, как будто разрушалась не писателя-фантаста Руслана Берендеева, а чья-то другая - неконкретная - жизнь. В игре свинцовые мерзости жизни приобретали лунную невесомость, когда астронавты в многотонных скафандрах весело прыгают по миллионолетней пыли, как кенгуру.