Вкус одержимости (СИ) - Лабрус Елена

Ну что ж, неплохое начало разговора.

— Ответишь мне на пару вопросов?

Она искренне удивилась, а потом пожала плечами:

— Валяй!

— Куда вы с Кирой ходили, когда она возила тебя в город?

— Что?

— Ты слышала.

— Никуда. Ну то есть в разные места. В универ подавать заявление.  На день открытых дверей. Платье на выпускной покупали, туфли. Много куда. А что?

— То есть каждую неделю, а то и пару раз в неделю она таскалась в город только по твоим делам?

— Не только.

— Послушай меня, девочка, — вздохнул я устало. — Я прекрасно знаю, как ты ко мне относишься. И поверь, это взаимно. Но прекращай делать вид, что я бездушная скотина, из-за которой она шагнула под колёса, а ты по ней скорбишь. Ты скорбишь по её деньгам. Без них тебе невыносимо. Тяжело смириться с их потерей. И ты винишь в этом меня.

— Это неправда! — крикнула она.

 Я склонил голову, разглядывая её с любопытством.

— Да ладно! Хочешь сказать, что, даже если это и была чистая корысть, всё равно Кира была тебе дорога?

— Я любила её! — снова выкрикнула Кристина. — Искренне любила! Хоть вы никогда в это и не верили. Она была мне не просто другом. Она была мне больше, чем мать, которой у меня никогда не было. Она была мне самым близким и дорогим человеком. И я ни в чём вас не виню. Мне обидно, что вы всегда считали меня лживой корыстной сукой. А это не так!

Где-то в глубине души, я, наверное, всегда знал, что на самом деле она неплохая. И знал, что рано или поздно это случится: однажды её прорвёт, она разрыдается, кинется мне на грудь. Может, поэтому два года и вёл себя так — холодно, зло, отчуждённо.

К счастью, между нами был стол. Поэтому она просто заплакала.

— Она, конечно, рассказывала тебе про родную мать?

— Да, — она прикрыла глаза рукой. — Вы её тоже знали?

— Я — нет. Это Кира была её лучшей подругой. А мы познакомились уже после. Что именно она тебе рассказывала? Как она умерла?

— Да. И о том, что единственное о чём мама попросила: позаботиться обо мне.

— А что мать тебя родила и бросила?

— Об этом мне каждый день напоминает отец, — всхлипнула она.

Я подал ей всю кучку нарезанных уголками салфеток, что стояли на столе.

— А знаешь, что я думаю по этому поводу?

Она промокнула глаза ужасной шелестящей бумагой и кивнула, давая мне слово.

— Что они оба не правы. Твоей матери было шестнадцать, когда её трахнул твой отец. И по какому бы обоюдному согласию это ни произошло, безответственно они повели себя оба. Он не мог не знать, что от этого бывают дети. И как бы у него не чесалось после армии, надо было предохраняться. И она не должна была оставлять тебя ему и сбегать, оставив записку с единственным словом «Прости!».

— И всё же она меня бросила, а он — нет.

— Думаю, она сильно об этом пожалела. Даже больше: чувство вины и разрушило её жизнь. Именно поэтому она начала пить и баловаться сначала травкой, а потом подсела на героин. От передоза и умерла.

— И она забрала Киру?

Вопрос прозвучал двусмысленно. И пока Крис вытирала нос очередной партией шелестящих салфеток, я думал о том, что сейчас «забрала» для меня значило — навсегда. Но Крис имела в виду другое.  

— Она же из-за моей матери поехала в Москву? — уточнила она.

— Да, вслед за ней, — коротко кивнул я и вздохнул.

Работать проституткой та ещё перспектива. Но у нищих девчонок из глухой деревни в то время других, как им казалось, и не было. Поэтому одна устроилась и позвала к себе другую. А потом наоборот, когда Кира познакомилась с Федэ, её единственным условием вступления в Семью было забрать в Париж и подругу. Правда ничего хорошего из этого всё равно не вышло: та с иглы так и не слезла. И умерла у Киры на руках.

Из-за чёртовой девчонки, её брошенной дочери, Кира сюда и вернулась. И честно выполнила данное подруге обещание. Почти заменила ей мать.

Но именно поэтому версия самоубийства жены в моей голове не укладывалась. Пусть не ради меня, но ради этой похотливой дурищи, что тёрла сейчас грубой бумагой распухший нос, Кира ни за что не наложила бы на себя руки.    

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

А то, что хотела стереть с лица земли деревню, в которой выросла, — укладывалось.

Киру насиловал отец с того возраста, как у неё пошли месячные. С тринадцати лет. При молчаливом согласии вечно пьяной матери. Это для них в первую очередь она отстроила те камеры. И на всякий случай с запасом, если вдруг у неё появятся новые враги. Хотя мать к тому времени уже умерла. Но над отцом Кира мечтала поглумиться всласть. К его счастью, тот тоже не дожил. Увидел дочь, обделался и умер от сердечного приступа. Или скорее наоборот: умер и обделался, но это неважно.

 Похоронила его социальная служба. Но как ни странно Кира не расстроилась. Я стоял рядом с ней на кладбище, когда она приехала плюнуть на его могилу, и думал, что она будет в ярости. Но сейчас, когда и мне не пришлось убивать Рыжего и узнать, что это не отец Ники, я мог понять её облегчение как никогда. Пусть лучше так. Пусть разрешится само. Всё же убить человека — это рубеж, переходить который опасно.

Переходить который нельзя.

В груди кольнули слова Ники:

Это твой выбор. Только твой. Даже если всю оставшуюся жизнь мне придётся возить тебе в тюрьму передачки, я не буду тебе мешать.

Всю жизнь! Она сказала про всю жизнь. Она хотела связать её со мной.

Моя мудрая глупая девочка! Как же я по тебе скучаю.

Как же невыносимо мне делать этот выбор.  

Только благодаря Нике я нашёл в себе силы сегодня проехать по дороге, а не окольным путём. Смог поговорить с Кристиной. И больше не хотел мести в том виде, в каком я о ней два года мечтал.

Не потому, что самое страшное начнётся потом: жить с осознанием, что я это сделал. Путь саморазрушения до Ники я выбирал сознательно. Но теперь я не хотел разрушать свою жизнь, я хотел жить. Мне было ради кого и ради чего жить дальше.

Умоляю тебя, крольчонок!

Но о чём? Возвращайся или всё же НЕ возвращайся?

И я не мог не спросить Кристину:

— С чего ты взяла, что это было самоубийство?

— Я?! — удивилась Кристина. Она пару секунд моргала, соображая, с чего я задал такой вопрос. И, кажется, вспомнила. — Даже не знаю, — смущённо пожала она плечами, — но так сказала Оксана, а она видела Киру последней, и я подумала, что, наверное, Кира могла так поступить.

— Оксана?! — теперь удивился я.

— Ну жена отца.

Мать Третьего видела Киру последней в день смерти? А Шерлок об этом знает?

— И что именно она сказала?

— Что Кира была очень расстроена, подавлена и буквально на грани. Оксана не хотела её отпускать: она бродила вокруг «Пит-Стопа», словно не знала куда идти или ей некуда. Та предложила её даже проводить, но Кира её послала, вырвалась и ушла.   

— Она была расстроена из-за меня? — никак не мог я поверить в отчаяние жены. Да, мы поссорились. Но это была рядовая ссора. Ничего особенного. Ничего нового. Ко мне была единственная претензия, старая как мир: я не хочу детей. К тому же она была пьяна. Полгода или дольше не пила и вдруг… Дьявол! Она же не просто так не пила...

— Кристина, правду! — рявкнул я.

— Ладно, я скажу, — вздохнула девчонка. — Теперь это всё равно не важно. Нет, не только из-за вас. Да, она не просто так ездила в город. Не только по моим делам.

Она посмотрела на меня как на чудовище. И, возможно, заслужено. И, наверное, сейчас в ней боролось две Кристины: одна плохая, что хотела сделать мне больно, мелко отомстить и соврать, и другая — хорошая, что хотела сказать правду.

 — Она пыталась забеременеть? — догадался я, не оставив шанса Кристине плохой.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Да, — выдохнула она. — Кира наблюдалась в клинике. Лечилась. Делала какие-то процедуры. Но в тот день ей сказали: из-за аборта, что она когда-то сделала, она выносить ребёнка не сможет.

Проклятье! Я резко выдохнул. Так вот к чему опять был тот разговор. Кира во что бы то ни стало хотела получить моё согласие. И я, возможно, смирился бы, если бы она забеременела. Но ей, видимо, предложили суррогатную мать, а это уже без моего ведома не провернёшь…