Маскарад - Мэри Кингслей

– Саймон, никто и не говорит, что ты сделал это, – спохватилась Бесс.

– Нет?

– Нет, – сказал Гарри, поднялся и положил руку Саймону на плечо. – Но это будет очень трудно доказать.

Саймон снова сел.

– Есть один способ.

– Какой?

– Он прямо перед тобой, зануда, – ответил Саймон и потянулся, чтобы ущипнуть Генриетту за нос – Мы найдем того, кто убил Миллера.

Его родные переглянулись.

– Но как ты собираешься это сделать? – спросил, наконец, Гарри. – Если тебя узнают…

– Я полагаю, это забота Малыша Герри.

– Я сделаю все, что смогу, только скажи, как мы можем помочь.

Саймон откинулся на спинку стула. Все-таки они ему верят, какое облегчение! Если бы другие так же поверили ему, если бы Бланш могла так же поверить ему!

– Нам надо узнать, были ли у Миллера враги, – начал он, как вдруг в дверь громко постучали.

Все замерли. Сделав знак, чтобы никто не двигался, Саймон прокрался к окну и посмотрел вниз. Тридцать футов абсолютно гладкой стены.

Генриетта приподняла покрывала и показывала рукой, чтобы он лез под кровать. Снова послышался грохот, затем голос позвал:

– Гарри? Бесс? Вы там?

– Это Том, – сказал Гарри и пошел открывать дверь. Саймон с облегчением опустился на стул – всего лишь один из актеров труппы.

Том ввалился в комнату, как только Гарри открыл дверь.

– Я не хотел беспокоить вас так поздно, но решил, что вам необходимо знать.

– Солдаты?

– Нет, их я не видел. Мисс Марден, что пришла с вами…

– Что с ней?

– Она поселилась вместе со Сьюзан, но Сьюзан недавно пошла, спать, и тогда мы поняли…

– С Бланш что-то случилось?

– Мы не знаем. Мы обыскали весь дом… Том повернулся к Гарри и развел руками.

– Похоже, она сбежала.

– Утренняя почта, госпожа.

Лакей с поклоном протянул Гонории серебряный поднос. Не удостоив слугу и взглядом, она взяла письма и бросила их на обеденный стол красного дерева.

Гонория сразу отметила, что одно из писем было от Квентина, дурной знак, потому что хорошие новости он предпочитал сообщать лично. Его столь долгое отсутствие уже становилось подозрительным.

Пребывая в задумчивости, Гонория сделала глоток чая. Она любила эти ранние часы, до того как начинали наносить визиты друзья или деловые партнеры, часы, когда она могла без помех распланировать свой день. Ей нравилось жить в Стентон-Хаус одной, но скоро этому придет конец. Через некоторое время ей придется вернуться в Молтон-Холл, поместье своего мужа, который очень на этом настаивает. Он никогда не мог приехать сюда из-за своей постоянной занятости в парламенте. Гонория не боялась, что причиной такой настойчивости могут быть карточные долги – в последнее время ей не везло, но что такое несколько тысяч фунтов для такого богатого человека, как Стентон!

Если в письме Квентина не будет хоть чего-нибудь мало-мальски важного, она поедет в Лондон, и пусть Стентон думает что хочет.

Бросив салфетку на стол, она поднялась и взяла письма, лакеи позади нее и перед ней снова поклонились, она прошла мимо них, оставляя после себя шлейф аромата ее любимой сирени. В гостиной она опустилась в кресло, и слуги закрыли за ней дверь, оставив в одиночестве.

Только тогда Гонория позволила выудить из пачки письмо Квентина, но прежде все же окинула комнату взглядом, чтобы убедиться, что она действительно одна.

Недрогнувшей рукой она сломала печать и развернула письмо и пока читала его, ее лицо оставалось непроницаемым. И только когда она отложила письмо, небольшая морщинка обозначилась между бровями. Если бы кто-то из слуг оказался сейчас в комнате, то он без труда понял бы, что виконтесса в гневе.

Вот что случается, когда доверяешь решение своих проблем другому человеку! Все всегда нужно делать самой! Но дело в том, что до недавнего времени Квентин вполне справлялся и она практически не находила у него недостатков. Он был умелый любовник, хорош собой и почти такой же лицемер как она сама. Он привносил разнообразие в ее скучную жизнь, которая ничем не отличалась от жизни людей ее круга. Кроме того, на него можно было положиться. Как удачно он все подстроил для того, чтобы актера обвинили в убийстве! Но если дело доходит до решительных действий, как это было сейчас, Квентин показал себя никчемной обузой.

Актер все еще был на свободе. Гонория нахмурилась, тут же спохватилась и разгладила лоб пальцами: нужно следить за собой! У нее уже стали появляться морщинки, но пока она вполне справлялась с ними при помощи пудры и румян. Виконтесса считала, что женщине необходимо сохранять свежий вид как можно дольше. Это мужчинам позволялось стареть, лысеть и толстеть, и это никак не отражалось на их возможностях, но женщина с возрастом теряла свое могущество. Но ей это пока не грозит. Ей не пришлось бы морщить лоб, если бы не актер.

То, что актер еще находится на свободе, просто ужасно, но еще хуже было то, что Квентин до сих пор его не поймал. Чем дольше он на свободе, тем в большей опасности оказывалась Гонория. Но Квентин представлял еще большую опасность, если вдруг станет известно, что он замешан в убийстве и его арестуют, он, не задумываясь, выдаст ее, и этого нельзя допустить. Необходимо что-то предпринять. Приняв решение, Гонория поднялась и вышла из комнаты, не обращая внимания на лакеев. В коридоре ей навстречу попалась Клотильда, ее горничная. Она несла бледно-лиловое платье с сиреневыми нижними юбками, наряд, который виконтесса решила надеть сегодня. Пока ее одевали, Гонория равнодушно смотрела на свое отражение в зеркале. Есть много способов поймать вора или убийцу, и она найдет его. Саймон Вудли будет повешен в самое ближайшее время, пока он не смог навредить ей. Она сделает все возможное, чтобы защитить себя. Все возможное.

Бланш пробиралась вдоль дороги от дерева к дереву. Предыдущие несколько недель научили ее осторожности. Было темно, но временами неполная луна выглядывала из-за туч и оживляла мрачные тени вокруг. Ночь таила опасность, но Бланш даже в Лондоне не чувствовала такого спокойствия, деревья придавали ей силы, потому что напоминали о детстве. Ее родная деревня, Хартли, находилась всего в одном дне пути отсюда. Бланш поняла это, когда они с труппой Вудли прибыли в Мэйдстон. Что бы ни ждало ее там, это было лучше, чем жизнь в труппе странствующего театра или жизнь с человеком, который ничего не может тебе дать.

Бланш оглянулась: пустынная дорога серебристой лентой уходила в темноту. Саймон не придет за ней. Конечно, он не сказал ей это прямо в лицо, но ясно дал понять тогда, в сарае. Она хотела принадлежать Саймону, но оказалось, что совсем ему не нужна.

Бланш почувствовала, как ее лицо стало пунцовым. И почему только она была такой несдержанной! Что он мог о ней подумать! Конечно, во всем была виновата она одна, нельзя слепо подчиняться чувствам, ее мачеха не раз говорила, что необходимо следить за собой. Только она была виновата в том, что забыла: Саймон – актер, он может изобразить какие угодно чувства, лишь бы добиться своего. Настоящими были не его улыбка и страстные поцелуи, а его холодная расчетливость. Он использовал ее.