Случайно - Али Смит

И вот Ева сидит на крыльце брошенного дома с газетой под мышкой. Крыльцо жалобно поскрипывает. Наверное, подгнило. Интересно, это его дом? Она не знала. Да какая разница? Она посмотрела на горы. Там в ночной тьме на фоне хребта, четко выписанные в лунном свете, возникли все Евы, в которых она могла превратиться на протяжении жизни. Они все взялись за руки и закружились в шотландском танце, высоко подкидывая ноги. Одна была Ева-американка. У нее была идеальная кожа, она удачно вышла замуж. Жила она в доме, на крыльце которого сейчас сидела Ева, со своими детьми, все — мальчишки, и мужем, владельцем конюшни; это их прекрасные лошади паслись на сказочных полях. Рядом с ней выплясывала другая Ева — американка, истинная ковбойша, она так и не вышла замуж и была сама себе хозяйка. Загорелая, пышущая здоровьем, словно золоченая статуэтка, он работала на ферме и разводила красавцев-чистокровок. Руки у нее были рабочие, сильные. Она знала, как содержать лошадей и как их объезжать. Следующая была Ева почти как настоящая, с одной разницей: ее мама не умерла в сорок лет. Эта Ева была счастлива. Она словно излучала свет. Рядом была Ева, которая так и жила с Адамом Беренски. Лицо-маска. Рядом Ева, которая не встретила в своей жизни Адама Беренски. Это было непостижимо. Ева не могла представить, какова эта Ева. Дальше пошло легче — Ева, ставшая стюардессой, о чем она мечтала лет с восьми. Такая стильная, четкая. Ее пиджак а-ля шестидесятые был застегнут на все пуговицы.

Рядом с ней — снова Ева почти как реальная, но с той разницей, что эта Ева заботливо застегнула на все пуговицы курточку Астрид, прежде чем отпустить ее в большой мир, в дождь и снег, и ощутила простую, истинную любовь, такую, от которой испытываешь не страх, а огромное счастье.

Шеренга «Ев» растянулась вдоль всего чернеющего хребта. Они помахали Еве в той же манере, что и ее умершие родители, и продолжали беззаботно потрясывать каблуками и танцевать, словно человек мог в любой момент своей жизни взять, передумать и поменять свою судьбу.

Ева потрясла головой. Ей снова вспомнился мужчина в черном мешке, лицо которого было воспроизведено с помощью мельчайших чернильных точек, отпечатано в миллионах копий и разослано по всему миру, одна из них торчит сейчас у нее под мышкой, уже макулатура. Она подумала об ухмыляющейся девушке — рядовой. Вспомнила ее глаза-щелочки, омерзительный жест, палец, торчащий вверх. Ведь ее глаза были изображены теми же самыми чернилами с помощью таких же малюсеньких точек, что и глаза мертвеца. От мертвых не жди неприятностей. Мертвые, как ни крути, в шоколаде. Ева начинала больше скорбеть о живых.

Так что же, был ли смысл сидеть вот так на пороге брошенного дома, на шесте перед которым гордо болтается оборванный флажок? Может, это даже не дом ее отца. Ну допустим; а вздумай она проникнуть внутрь, интересно, нашлось бы там что-то ценное для нее или хоть для одного человека в мире? Конечно, она имеет в виду нечто более значимое, чем старый замызганный кофейник, который поленились отмыть, или оставленная в раковине чашка с темным ободком от кофе, из которой уехавший неизвестно куда человек пил перед дорогой.

Чего она вообще ожидала от своего путешествия? Может, она представляла себе сцену из незатейливого «семейного» романа — когда она приблизится к дому своего отца, он вдруг весь засияет огнями, словно гигантская настольная лампа, прорвав темноту ночи и осветив всю округу, дверь его распахнется словно сама по себе, а пока она будет идти вдоль дорожки, розовые кусты будут кланяться ей и протягивать ей ветви с лучшими цветками? Что есть счастье, что есть конец? Что есть хэппи-энд? Она отказывала себе в настоящем счастье и не желала видеть истинного завершения, страшно сказать, годами, до того самого момента, когда открыла дверь своего опустошенного дома, где не осталось ни шкафчика, ни картинки на стене, сплошь голые комнаты — ни следа ее пребывания, ни единого повода для Евы Смарт удостовериться в том, что она здесь жила, что она вообще живет на этом свете.

Она ясно видела своих детей, словно глядела на них с огромной высоты, превратившись в одного из этих черных воронов Большого Каньона и летая прямо над ними. С высоты она видела, что они как будто движутся по разным дорогам разных карт, а карты эти представляют собой графические схемы, схожие со схемами в указателе «Хайуэй коуд»,[75] на которых показаны точки пересечения всех автодорог. Сотни таких перекрестков и всевозможные пути к другим перекресткам стелились перед обоими словно гигантская сеть ярко светящихся хромосом. И как только Майкл или Астрид подходили к очередному перекрестку и выбирали новый вектор движения, целые матричные поля под их ногами погружались во тьму. Но что плохо — эти «карты» были из бумаги. Причем бумаги тонкой, газетной, словно прикрывающей первобытную охотничью ловушку, ямой в милю глубиной. И в любую секунду, стоило ее мальчику или девочке не рассчитать силу прыжка или просто оступиться, карта могла порваться или смяться, или сорваться и улететь прочь…

Прямо перед Евой через залитую лунным светом дорогу перед пустым домом мощным прыжком выпрыгнула на траву огромная дикая кошка. В зубах она держала кролика или какое-то другое мелкое животное, мертвое. Вот кошка заметила Еву, сидящую на крыльце. Она замерла в нескольких метрах от Евы и стала глядеть.

А потом отвернулась, с величественным безразличием проделала свой путь по траве к проселочной дороге позади домов и скрылось в лесу.

— Ох. еть, — произнесла Ева еле слышно.

Она сошла с крыльца и посмотрела в ту сторону, куда скрылась кошка. Никаких следов. И хотя она ничем не могла доказать, что эта встреча действительно произошла, главное, что она испытала это, и ее сердце колотилось от возбуждения. Она ведь никогда — ну разве что в зоопарке, на фотографиях или по телику — не видела кошку больше домашней. Это была рысь или пума, а может, неизвестное ей животное, ростом с крупную собаку, с характерными кисточками на ушах. А сколько достоинства, уверенности! Вся сцена длилась ровно пять секунд.

Ева направилась по траве от дома к своей машине. Забралась внутрь. Бросила газету на пассажирское сиденье и уже потянулась вперед, чтобы завести машину и поехать обратно в Нью-Йорк по шоссе, вдыхая вонь скунсов и паленых покрышек.

Но вместо этого Ева опустила голову на руль. Она подумала об Астрид, своей девочке, и Магнусе, своем мальчике. Представила, что они сейчас с ней, в этой машине; Астрид на заднем сиденье ворчит на весь свет, доводя ее до белого каления. Магнус впереди, крутит переключатель радиостанций или глядит в ночное небо через лобовое стекло. Она едет на низкой скорости по какой-то проселочной дороге, и вдруг прямо перед машиной дорогу перебегает дикая кошка, пружиня на больших мягких лапах.

Астрид задохнулась бы от счастья.

Магнус тут же сообщил бы им название вида.

Она уснула на водительском сиденье, а когда проснулась, был свет.

— Здрасьте, — сказала Ева.

Женщина, стоящая перед ней, была само спокойствие, но зла, как ведьма. Она держала за ошейник старого пса. Эта со вкусом одетая стройная блондинка излучала такую враждебность, что Ева невольно сделала шаг назад к спасительной машине.

— Вы опоздали, — сказала женщина.

— Серьезно? — спросила Ева.

— Я ожидала вас ровно в восемь, — сказала женщина. — И впредь заходите через задний вход. Это — парадный. Ребекка! — взвизгнула она. — Быстро сюда, возьми собаку.

Маленькая светловолосая девочка в джинсах и футболке спустилась по лестнице позади женщины и проскользнула наружу, намеренно не касаясь матери.

— Привет, — сказала Ева.

Девочка взяла собаку и пошла с ней мимо Евы за угол громадного особняка. Женщина повернулась спиной к Еве, направилась в глубь дома, остановилась. Потом нетерпеливо вздохнула. Ева проследовала за ней в дом.

— Я хочу сразу расставить все точки над «I» и сказать, что считаю часовое опоздание совершенно неприемлемым, — продолжала женщина, по-прежнему идя впереди Евы по прихожей мимо лестницы, которая расширялась кверху, словно в старых голливудских фильмах. — Вообще я человек лояльный, ноу меня есть принципы, которые я прошу вас соблюдать.

В голове Евы зароились фразочки. Начинались они примерно так: А кого вы, собственно, или Простите, но я не. Но, к собственному удивлению, у нее вдруг вырвались слова:

— А если я скажу вам, что у меня сломалась машина?

— Заморочки вашей машины меня не касаются, вот и все, — сказала женщина.

Они дошли до гигантских размеров кухни. Цельный кухонный модуль занимал всю стену. Барная стойка и раковина были доверху заполнены грязными тарелками. Женщина продолжала говорить, не глядя на Еву. Она обращалась к точке в пространстве где-то в полуметре от головы Евы.