Месть Розы - Майкл Муркок

Именно это и предчувствовал Эсберн Снар, именно поэтому он и ждал возможности помочь своим товарищам. Потому что Эсберн Снар на самом деле был человеком выдающейся доброты. Он слишком долго жил в рабстве у злой силы. А из-за этого ему пришлось увидеть гибель всего, что он любил. И вот, хотя и не в силах вернуть себе свою бессмертную душу, решил он воздвигнуть себе хотя бы бессмертное воспоминание, предпринять такое действие, чтобы его имя и имя его возлюбленной, которую он не мог обрести вновь, были навечно связаны в легендах, что будут рассказывать в разных царствах и в разных будущих, лежащих впереди.

Так Эсберн Снар, Северный оборотень, спас если не свою душу, то свою честь.

Часть третья

Роза отмщенная; Роза ожившая

Есть три меча у трех сестер:Один – из кости: бел, остер;Второй клинок – редким златом блестит;А третий из них – колдовской гранит.

Один из них – Разящий Рог,А второй носит имя Быстрый Клинок;Третий, алчущий меч – сильнейший из всех:Он Свободой зовется вовек.

Глава первая

Об оружии, наделенном волей; Старые друзья встречаются вновь; Возобновление поисков

Элрик из всех сил пытался противиться гневу Ариоха – он вытянул левую руку, словно желая ухватиться за ткань времени и пространства и замедлить свой полет через измерения. Он крепко держал свой меч, который завывал в его правой руке; меч тоже обезумел от таинственной сверхъестественной ярости Герцога Ада, который истратил остатки своей временной энергии в этом измерении ради мелочной и преходящей мести. Ариох показал себя таким же капризным, как и любой другой обитатель Хаоса, готовым уничтожить любое будущее, на которое ты питал надежды, чтобы только удовлетворить свою минутную прихоть. Поэтому-то Хаосу и можно было доверять не больше, чем Закону – который был склонен позволять себе подобные же действия, но только ради принципов, смысл и цель которых нередко были давно утрачены, и это приносило смертным не меньшие мучения во имя Рассудка, чем порождал Хаос во имя Чувства.

Такие мысли одолевали альбиноса, который несся, пробивая барьеры мультивселенной, – несся чуть ли не вечность, поскольку когда вечность ускользает от сознания, то вскоре все, известное сознанию, превращается в мучительную агонию ожидания, которому никогда не суждено сбыться. Вечность – это конец времени, конец страданиям ожидания. Это начало жизни, жизни безграничной! Так и Элрик пытался постичь красоту и сверхчувственное изящество этой обещанной идеальной мультивселенной, неизменно пребывающей в состоянии преображения между Жизнью и Смертью, между Законом и Хаосом, в состоянии, принимающем все, любящем все, защищающем все, в состоянии постоянно изменяющихся обществ, естественного разума, милостивой природы, эволюционирующих реальностей, извечно вкушающих различия между собой и другими, различия, пребывающие в гармоничной беспорядочности – беспорядочности естественного и известного мудрым состояния, в котором пребывают все существа, все миры; это состояние воспринимается некоторыми как некое всеведущее существо, как идеальная Сумма Вечности.

Вселенная за вселенной поглощали, а потом извергали его, и альбинос думал: человеческая любовь – вот наша единственная постоянная, единственное качество, посредством которого мы можем победить неуязвимую логику Энтропии. При этом меч задрожал в его руке и, казалось, попытался освободиться, словно испытывал отвращение перед таким сентиментальным альтруизмом. Но Элрик цеплялся за меч как за единственную свою реальность, единственное, что давало ему безопасность в этом безумии разорванного времени и пространства, где значение цвета приобретало все более глубокий смысл, а значение звука становилось неизмеримым.

Он все сильнее сжимал рукоятку Буревестника, поскольку его адский меч пытался двигаться своим собственным путем через измерения. Именно в этот момент Элрик проникся уважением к необыкновенной силе, имевшейся в черном клинке, к силе, которая, казалось, была порождена Хаосом, но не подчинялась ни Хаосу, ни Закону, ни Равновесию, к силе, которая была настолько самодостаточной, что ей почти не требовалось никаких внешних проявлений. Но в то же время сила эта могла быть полной противоположностью всему, что ценил и пытался создать Элрик, словно эта ироническая связь между тоскующим идеалистом и циником-солипсистом символизировала какую-то непримиримую силу, которая, возможно, присутствует во всех мыслящих существах и нашла сверхдраматическое выражение в симбиозе между Буревестником и последним властителем Мелнибонэ…

Альбинос летел за мечом, который прорезал для себя путь, словно бы отвергая власть Ариоха, отказываясь задумываться о последствиях не из эмоций, которые мог бы понять Элрик, а для подтверждения некоего принципа, так же повсеместно поддерживаемого, как и любой из, возможно, менее мистических принципов Закона, словно пытаясь скорректировать некое до непристойности уродливое образование в ткани космоса, некоторое событие, которое он отказывался допустить…

Казалось, Элрик попал в некий ураган, который влек его между измерениями; в мозгу альбиноса, проживающего в этом урагане более десятка других жизней, одновременно возникали тысячи противоречивых мыслей, и он на мгновение становился тысячью других существ. Такая судьба лишь немногим отличалась от той, что была знакома ему, и мультивселенная стала такой громадной, такой невероятной, что Элрик начал сходить с ума, когда попытался понять хоть малую долю того, что совмещалось с его здравомыслием. Альбинос умолял меч остановиться, прервать этот безумный полет, пощадить его.

Но Элрик знал, что меч воспринимал его как нечто вторичное рядом со своей главной задачей: восстановить себя в той точке мультивселенной, которую он считал наиболее отвечающей его статусу… Возможно, это был порыв, не более осознанный, чем инстинкт…

Чувства Элрика множились и менялись.

Розы испускали томительно-сладостный звон, музыка его отца струилась по венам с изумленной печалью… с изнуряющим страхом… словно давая понять, что его время на исходе и скоро у Садрика не останется иного выхода, кроме как навеки соединиться душою с сыном…

Завывающий рунный меч содрогнулся, словно эта мысль нарушала его честолюбивые устремления и логику его собственной безрассудной решимости выжить, не идя ни с кем в мультивселенной ни на какие компромиссы, даже с Элриком, который должен быть уничтожен, как только он исполнит свое предназначение, в настоящий момент не известное никому, даже рунному мечу, который не жил ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем, как их понимали обитатели Нижнего, Среднего или Высшего Миров; при этом он сплетал собственную ткань, призывая энергии куда как более мощные, чем все известные Элрику, чем те энергии, которые когда-либо приходилось использовать ему самому, чтобы воздать Элрику за души, не отданные Ариоху…