Святой Лейбовиц и Дикая Лошадь - Терри Биссон

— Только последние три дня. Твой хозяин приказал сестрам выставить меня. Это мое последнее путешествие в Валану. В Секретариате меня больше не будут принимать. Нашим людям придется обращаться к кому-то еще. Домой я вернусь одна. Там снаружи пасется моя лошадь, которую ты видел.

— Но почему? Его светлость сказал мне, что вы продаете серебро за бумажные деньги, но…

— Бумажные деньги? — засмеялась она. — Да, это правда. Не вся правда, но тем не менее… Он не хотел, чтобы я и дальше занималась этим — из-за нас с тобой и из-за Джасиса. Джасис был одним из нас. И теперь ваш кардинал считает, что мы внедрили к вам шпиона. Может, он и прав, но я этим не занималась.

— Где ты раздобыла револьвер?

— Стащила из одного ящика нашего груза.

— Груза?

— Конечно. Который Секретариат отправляет в Новый Иерусалим.

Нимми не верил своим ушам.

— Мы снабжаем вас оружием?

— Не снабжаете. Продаете часть его, поскольку мы собираем для Секретариата его собственный арсенал. А ты что, не знал? Нас куда больше, чем ты думаешь, мы почти народ. В горах легко обороняться.

— Сомневаюсь, что мне стоило приходить сюда, — встревоженно сказал Нимми и подался к выходу. Эдрия схватила его за руку.

— Больше мы об этом говорить не будем. Я думала, что ты знаешь, — рука ее ласкающим движением скользнула в рукав его рясы и поползла наверх. — Ты милый и пушистый.

Нимми снова сел. Револьвер лежал на одном из ящиков. Он взял его.

— Осторожнее, он заряжен. Я боюсь оставаться тут одна. Это самая маленькая модель, но может стрелять пять раз подряд. Давай я покажу тебе, — она взяла у него оружие, что-то с ним сделала, и пять блестящих медных предметов один за другим упали из револьвера ей на колени.

— Если это пули, то где же порох?

Она протянула ему один из предметов.

— Свинцовая часть — это пуля. В медной содержится порох. А теперь смотри, — раздался щелчок, и часть револьвера повернулась под небольшим углом. Эдрия потянула спусковой крючок и револьвер снова щелкнул, сделав еще один поворот. — Видишь? И так он стреляет пять раз. Его легко перезаряжать, — нажимая на спусковой крючок, она стала вращать барабан и вставлять патроны в свои гнезда.

— А как ты снаряжаешь патроны?

— В полевых условиях в этом нет необходимости. Просто имеешь с собой запасные патроны. Если у тебя есть гильзы, можешь их снаряжать дома на специальном прессе.

— Никогда не видел ничего подобного.

— Как и тексаркская кавалерия, оружие поступило с западного побережья. Думаю, что сконструировали его в стране кардинала Ри, но, наверное, скопировали с древних образцов, — Эдрия отложила револьвер и внезапно обняла Чернозуба. — Мне больше не доведется увидеть тебя. Давай займемся любовью — как у нас получится.

Придя в себя от неожиданности, он делал все что мог, дабы доставить ей наслаждение. Тесно прижавшись друг к другу, они лежали на матрасе и целовались. Господи, как она прекрасна, понял Чернозуб в слабом свете, идущем от входа. Первородный дух оплодотворил Землю, и Земля произвела ее на свет — с золотыми, как юные кукурузные початки, волосами и со смехом, как дуновение ветра. О, Пресвятая Дева, тебя зовут Эдрия, и я люблю тебя.

— Фуджис Гоу!

— Что? — с улыбкой прошептала она, извиваясь под ним от наслаждения.

— Фуджис Гоу. Это одно из имен…

— Что?

Чернозуб молчал, наблюдая, как ее фиалковые глаза ищут его взгляд.

— Оно непроизносимо? — догадалась она.

— Это — почти — ты… — простонал он в судороге подступающего оргазма.

— Ох, дай мне принять тебя. Как раньше! — опустив руку, она перехватила его семяизвержение.

К своему несказанному удивлению, он тем не менее тут же оказался способен к новому соитию. Она втирала в себя его сперму, втирала ее в крохотное, как след от птичьего клюва, отверстие.

— Что ты делаешь? — задохнулся Нимми.

— Стараюсь забеременеть, — все еще улыбаясь, сказала Эдрия. — Как в прошлый раз. Но когда мы делали это, я уже запоздала со своим периодом.

Пораженный, он сел. В амбаре у Шарда было темно, как в угольной яме, и он был слишком пьян, дабы понимать, что происходило, он скорее чувствовал, чем видел, несмотря на признание, которое во время исповеди сделал старому отшельнику.

— Нимми, ты побелел, как простыня.

— Но почему…

— Шард позвал хирурга, и тот зашил меня. Он не хочет расшивать меня, а он мой отец, и я люблю его и не могу ослушаться его, но когда оттуда придется выходить ребенку, он мне все порвет, если Шард не позовет хирурга, который и разрежет мне…

— О Господи! — Чернозуб повернулся на бок и закрыл лицо ладонями.

— Нимми, пожалуйста, не плачь, — она держала его за плечи, чтобы он не сотрясался в рыданиях. — Ну прошу!.. Я вовсе не хотела огорчать тебя. Я хочу иметь от тебя ребенка. От тебя!

У Нимми кружилась голова, его мутило. Казалось, он лишь на несколько секунд провалился в темноту, но когда он пришел в себя и вышел из пещеры, ни Эдрии, ни белого мерина уже не было видно. Он в одиночестве стоял у маленькой пещерки. Она написала на песке: «Прощай, Нимми. Ты настоящий монах».

Тем не менее по пути домой с гор он снова увидел ее в городе. Идя по улице, он оглянулся из-за плеча на фырканье лошади и увидел, что Эдрия неторопливо нагоняет его. Она быстро помотала головой, не глядя на него. Он кивнул в знак понимания и продолжал идти. Эдрия приостанавливалась, пересекая город, прежде чем сумела выбраться на главную дорогу, ведущую к дому. Чернозуб, на котором была ряса послушника аббатства Лейбовица, повернул за угол и чуть не налетел на человека в такой же рясе. Грудь незнакомца была обтянута перевязью из кожи и дерева, он держал у рта губную гармонику. Подоткнув рясу, он подпрыгивал в такт быстрому, но узнаваемому ритму Salve Regina[20]; стоявшая на земле чаша с несколькими монетками намекала о подаянии. Чернозуб подавил спазм в горле, узнав незнакомца, и постарался пройти мимо незамеченным. Ибо этот уличный музыкант в знакомой рясе послушника был не кто иной, как Торрильдо, валявший дурака ради заработка. Чернозуб сделал не больше шести шагов, когда музыка и шлепанье подола рясы внезапно смолкли и наступила такая тишина, что он слышал топот копыт лошади своей возлюбленной, которая тоже миновала уличного попрошайку.

— Эй, Чернозуб! Мой дорогой! — позвал Торрильдо.

Чернозуб прибавил шагу. За спиной он слышал, как Эдрия остановив лошадь, обменялась любезностями с Торрильдо, которого, по всей видимости, встречала и раньше.

— Ах, значит, это был он! — убегая, услышал он ее слова.