На большом пути. Повесть о Клименте Ворошилове - Владимир Успенский

- Из рук вон плохо в корпусе Думенко, - сказал Орджоникидзе. - Знаю, что воюет он отважно, только порядка никакого... Влияние политработников минимальное, да почти и нет их там. Партийные ячейки не созданы, коммунистов малая горстка. Сколотили корпус поспешно из разных частей, о комиссарах, о партийной прослойке не позаботились. Лишь недавно направили к Думенко военным комиссаром опытного большевика Теро Микеладзе. Подпольщик, умница, выдержка у него образцовая. В тюрьмах сидел, из деникинской контрразведки сумел вырваться, а убили тут...

- Я не поверил, когда узнал, - понурился Ворошилов. - Не хотел верить... Но кто его? Кто?.. Меня люди спрашивают...

- Пока неизвестно. Нашли зарубленным недалеко от штаба... - Орджоникидзе подавил вздох. - Разберемся мы, во всем разберемся. А пока давай о Конной армии. Утверждают, будто она утратила боеспособность.

- Это не Шорин, - сразу догадался Климент Ефремович. - Шорин так не скажет, он нас в боях видел. Тут чей-то другой голос. Не Троцкого ли?

- Правильно, дорогой. И повторяет он, что Конная армия вообще не оправдала себя, что управлять таким скоплением кавалерии Буденному не под силу.

- Тогда пусть скажет, кто освободил Ростов, кто разбил генерала Павлова, кто уничтожил корпус Крыжановского, кто, наконец, опрокинул деникинцев под Егорлыкской?!

- Успокойся, - жестом остановил его Орджоникидзе. - Мы знаем. Но вот есть жалобы, что Конная армия чуть ли не наполовину состоит из пленных, бывших белоказаков.

- Пленных берем после проверки, - подтвердил Ворошилов. - Это превосходный боевой материал, многие отличились в сражениях за Советскую республику.

- Не эти ли казаки отбирают у жителей продовольствие, фураж, лошадей?

- Да, такое случается. Мы решительно боремся, Но факты бывают. А причина, товарищ Орджоникидзе, вот она, лежит на самой поверхности. Я сам в Конармии с декабря. Теперь весна. И за все это время не было никакого снабжения. Более того, армия сама отправляла в центр продовольствие, эшелоны с углем. А кормить людей, лошадей нужно? Стрелять необходимо? Главная наша база снабжения - противник. Но эта база не очень надежная...

- Климент Ефремович, я все понимаю. Скажу тебе: я сразу ответил Владимиру Ильичу, что разговоры о разложении Конной армии лишены всякого основания. Невозможно громить врага без высокой дисциплины. И Первая Конная в смысле боеспособности выше всяких похвал.

- Вопрос настолько серьезный, что необходимо послать товарищу Ленину и Главкому Каменеву подробный отчет.

- Мы отправим обстоятельное донесение. Оно готовится, - заверил Орджоникидзе. - Особенно подчеркнем, что в результате неточной информации в Реввоенсовете республики сложилось искаженное представление о Первой Конной и ее командарме, что красные кавалеристы отличаются чрезвычайной смелостью. Ни одна кавчасть противника, даже сильнейшая, не выдерживает стремительных атак буденновцев... И, разумеется, сообщим, что со дня своего создания Конная армия не получала жалованья, а уж тем более продовольствия. Занимается самоснабжением. А это, естественно, не может пройти безболезненно для населения.

- Спасибо за добрые слова, - поднялся Ворошилов.

- Один мой совет. Конно-Сводвый корпус - горький урок нам всем. Не жалейте сил для укрепления партийного влияния в армии. Чем больше будет коммунистов, тем надежней и боеспособней станет она. И не оставляйте без внимания ни одного случая нарушения дисциплины. Требуйте строго порядка от всех, невзирая на лица, - напутствовал его Орджоникидзе.

Глава девятая

1

Михаил Николаевич Тухачевский приехал в погожий день, звеневший ручьями. Над освободившимися от снега пашнями радостно заливались жаворонки. Весна пришла полная, необратимая.

Климент Ефремович и Семен Михайлович встретили командующего фронтом на станичной площади, где был развернут Особый резервный кавдивизион. Перед строем бойцов вручили Тухачевскому памятный подарок: суконный шлем-богатырку с высоким шишаком, с синей звездой. Михаил Николаевич как надел шлем вместо шапки, так и носил потом не снимая - впору пришелся.

Командующий фронтом привез новое распоряжение для Конной армии: продолжать наступление на главном направлении в сторону Новороссийска и одновременно ударить по флангу противника, оборонявшегося в районе Екатеринодара. Белые подтянули туда конный корпус князя Султан-Гирея, который остановил продвижение красной пехоты.

- У Султан-Гирея около пяти тысяч всадников, - сообщил Тухачевский. - Думаю, он намерен переправиться через Кубань в станице Усть-Лабинской. Там надежный мост. Надо помешать.

- Когда князь подойдет к Усть-Лабе? - спросил Буденный.

- Через двое суток.

- Не успеем.

- Кто у вас ближе всех к мосту? Пусть немедленно вышлет сильный отряд на лучших конях. Пусть заводных копей возьмут. Доскачут, ударят неожиданно, захватят переправу. Следом дивизия подойдет.

Буденный молчал, хмурясь. По выражению лица Климент Ефремович понял его состояние. Предложение правильное, однако самолюбие заедает. Сам не додумался сразу до такого истинно-кавалерийского маневра, соображал медленно, вот и опередил мальчишка.

- Если поторопимся, захватим, - высказал свое мнение Ворошилов, опасаясь, что Семен Михайлович начнет возражать зря, ударившись в амбицию. - Как считаешь, справится Тимошенко?

Не мог же Буденный при командующем фронтом высказать сомнение в способностях боевого начдива, своего друга-приятеля! Произнес сердито:

- Тимошенко никогда не подводил.

- А с передовым отрядом комиссара дивизии Бахтурова отправим. Он донской казак, рубака отменный, - пояснил Климент Ефремович командующему.

- Тем лучше.

- Пойду, Семен Михайлович, распоряжусь, чтобы без малейшей задержки?! Связного пошлю и еще своего ординарца для верности.

Ворошилов вышел из горницы и не возвращался потом долго. Пусть побеседуют командарм и командующий, познакомятся поближе. У Климента Ефремовича и своих забот много. Однако после обеда, когда на несколько минут остались вдвоем, Буденный прямо-таки взмолился:

- Ослобони меня! Свози его, куда захочет. В полк, в эскадрон. Пусть смотрит, только меня избавь за-ради всего святого!

- А что такое? - вроде бы не понял Климент Ефремович.

- Трудно мне с ним, на разных языках толкуем. Дюже ученый, все по науке шпарит, по этому... Клаузевицу. А я и без науки грамотеям жару всыпал!

- Зря ты на него,- посмеивался Ворошилов.- Зна­ния не самый большой недостаток. Михаил Николаевич хоть и образованный человек, а Колчака адмирала галопом через всю Сибирь гнал.

- Куга зеленая, молоко на губах не обсохло, а советы дает.

- Ты однажды говорил, Семен Михайлович, что человек не выбирает себе родителей и начальников в армии. Кто дан, кто поставлен - тому и подчиняйся. Твои слова?

- Я и подчиняюсь.

- Со скрипом. Возраст, вежливые манеры, холеные руки тебе свет застят. Главного не хочешь видеть: дело он знает. И характер у него крепкий.

- Да уж не согнешь.

- Так чего еще тебе надо? Партия его на высокий пост выдвинула, товарищ Ленин сюда к нам направил, давай выполнять его указания со всей старательностью, а иначе пользы не будет, сам знаешь.

- Я выполняю, - ответил Буденный. - А в части все-таки ты с ним поезжай. Прошу. Я Усть-Лабой займусь, а ты - с ним...

- Ладно, - согласился Климент Ефремович. Оседланные кони ждали их у крыльца. Для Тухачевского - «гостевой» мерин: высокий, видный и очень спокойный. Не сбросит начальника, не оконфузит. Далеко на этом мерине не ускачешь, зато по станице покрасоваться в самый раз.

От площади крестом расходились четыре улицы.

- Куда? - спросил Ворошилов. - Везде наши стоят,

- Витязи на распутье? - Улыбка у Тухачевского яркая, белозубая. - Все равно. Давайте направо.

- Поднять полк по тревоге? Построить?

- Не надо. Так посмотрим, - ответил Михаил Николаевич.

А Ворошилов подумал: командующий не из верхоглядов, старается без шумихи, попроще, по-будничному, чтобы вникнуть глубже.

Медленно поехали мимо белых мазанок. С коней хорошо было видно, что делается за невысокими заборчиками, за плетнями. Во всех дворах - верховые лошади: у коновязей, в сараях. Занимались своими делами бойцы. Вот на лавке, возле стены, расположились на солнечном припеке четверо эскадронных умельцев. Шорники и сапожники. Перед ними на расстеленной попоне ременная сбруя, седла. Чинят.

На задворках, возле закопченной кузни, покуривают, ожидая очереди, кавалеристы, приведшие своих коней. Здесь тоже работа в несколько рук. Бухает по наковальне большой молот, звонко и часто вторит ему молоточек. А двое бойцов в кожаных фартуках умело, быстро меняют старые, стершиеся подковы на только что изготовленные.

Плетень следующего двора сплошь увешан смазанными частями разобранных седел, до блеска начищенными трензелями, пряжками, стременами. Прохаживаясь вдоль плетня, щурится молодой боец. Очень уж света много. Сверкает солнце, сверкают оконные стекла, сверкают надраенные металлические детали.