Жизнь как КИНО, или Мой муж Авдотья Никитична - Элеонора Прохницкая

— Как же так… я же просила вас… я предчувствовала… у меня и машина есть… Что же мне теперь делать? — я моргнула, слезы скатились по щекам на куртку, и теперь я хорошо видела их перед собой. — Может быть, вы знаете, когда еще привезут эту доску?

— А кто ее знает! Может, в конце года и подкинут для плана. Да не расстраивайтесь вы так! Звоните! Узнавайте!

— Да, да… конечно… спасибо…

Я стояла на месте, не в силах сдвинуться.

— Ну, что вы стоите?! — крикнул мне шофер грузовика через окно кабины. — Мы едем или не едем?!

— Извините, мы не едем… вы свободны…

— Морочат людям голову! Сами не знают, что им делать, то ехать, то не ехать! — сердито проговорил он и, рванув машину с места и обдав меня удушливым отработанным газом, скрылся за воротами.

Я действительно не знала, что мне теперь делать, и как приклеенная продолжала стоять на том же месте. «Что это со мной? Может, меня парализовало? — подумала я и пошевелила пальцами рук и попробовала согнуть ноги в коленях. — Нет, как будто бы пока все в порядке. Пока. Но когда-нибудь это непременно со мной случится. Сколько можно?..»

Мимо меня пробежал с какими-то бумагами в руках тот самый пенсионер, который просвещал меня с утра. Увидев меня, он притормозил и весело поинтересовался:

— Ну как успехи? Все в порядке?

Я помотала головой. Боялась разреветься и потому молчала. Он подошел ко мне.

— Ну, что же вы… я думал, что догадаетесь… Надо было «на лапу» дать. Старший продавец решает этот вопрос в пять минут. Вон, видите, сколько с его разрешения отложено досок. За такой дефицит, как половая доска, надо было раскошелиться!

— Я не знала. Я ведь в первый раз. А сколько надо за это давать?

— За то, чтобы отложить? Эта «услуга» стоит 15 руб. за куб.

— Это грузчики берут 15 рублей за куб, за погрузку! А ему-то за что? Он ведь не работает, руки в карманах держит!

— Эх, милочка! Да вы словно бы с луны свалились! Где вы живете? У нас все не как у нормальных людей, все шиворот-навыворот. Кто работает, тот едва концы с концами сводит, а у кого руки в карманах — тот и в порядке. Он ведь еще и с грузчиков мзду берет.

— С грузчиков? За что?!

— За то, что разрешает им здесь подхалтурить. По нашему советскому «сервису» в этих магазинах грузчики для покупателей не предусмотрены. Грузи, мол, как захочешь, независимо от того, кто ты есть — мужчина или женщина, старый или молодой. Ну а если даже и мужчина, и молодой к тому же, да разве под силу ему одному перекидать в машину двести-триста штук тяжеленных трехметровых досок или, того еще похлеще, бревен?! Нет, конечно! Вот и подсуетились местные алкаши на разовую работу. Сколотили бригаду из всякой пьяни безработной. Они много не требуют, главное, чтоб на выпивку после работы было, а основной куш идет старшему продавцу. За то, что разрешает им здесь подработать. Ну, вроде бы это его частная лавочка. Понятно?

— Так это же — мафия! Надо директору магазина обо всем рассказать!

— Нет, ну вы правда как с луны свалились! Да без ведома директора здесь ничего не делается. И он тоже с этого имеет хороший кусок! — объяснил он мне.

— Так это надо разоблачить! В милицию заявить или в газету написать! — возмутилась я.

— Ну, пишите, пишите, коли у вас времени свободного много и здоровье позволяет! Ничего вы не добьетесь, только нервы себе измотаете! Послушайте моего совета: не усложняйте себе и без того трудную жизнь. Живите как все. Надо «дать» — давайте! А правду у нас не ищите, все равно не найдете! Многие «правдоискатели» по сей день кто в тюрьме, а кто в психушке «отдыхают», за поиски правды. Вот так-то, милочка! Ну, счастливо вам! — проговорил он все это скороговоркой и трусцой побежал к старшему продавцу. Протянув ему квитанции, улыбнувшись, как хорошему другу, и пожав ему на прощание руку, он сел в кабину с шофером в груженный досками доверху грузовик и уехал.

Я тряслась обратно в Москву электричкой, и всю дорогу перед глазами у меня зияла огромная дыра в полу с провалившейся туда мебелью.

— Да не убивайся ты так! — посоветовал мне дома муж, видя, что я так расстроена, что даже отказалась от ужина. — В конце концов, половая доска — это сейчас не самое главное. Ремонт дома надо начинать с фундамента. Дядя Митя сказал, что достать кирпич на заводе совсем несложно. — И, не увидев в моем облике даже намека на энтузиазм на этот счет, он ободряюще добавил: — Я бы сам с огромным удовольствием съездил, так ведь я на работе целый день!

…В двухэтажном облезлом здании конторы кирпичного завода было пусто, тихо, темно и пахло сыростью. «Как во время войны, — почему-то вспомнила я военные фильмы, — только тогда хоть таблички вешали: „Все ушли на фронт“». А сейчас и спросить-то не у кого. Ни души. Все комнаты закрыты. Я еще раз прошла по пустынному коридору. В одной из комнат мне послышался какой-то шорох. Я постучала. Шорох смолк, и в двери залязгал открываемый кем-то замок. На пороге показалось недовольное лицо. Хозяйка лица, как оказалось бухгалтер, проговорила, что она «абсолютно не в курсе», и опять закрыла дверь, почему-то на замок. В другом конце коридора «зацокали» каблучки, и я пошла навстречу этому звуку. Молодая, высокая полная брюнетка с пакетом пирожков в руках, покачивая широкими бедрами, выплыла мне навстречу из-за угла и представилась секретаршей. Она круглыми непонимающими глазами смотрела на меня, когда я объясняла ей причину своего визита, и, оставшись равнодушной и безучастной к моей проблеме, отрешенно проговорила:

— Ищите замдиректора товарища Воронкова. Он где-то на территории завода.

На огромной заводской территории, грязной и пыльной, было шумно от снующих туда-сюда грузовиков, груженных кирпичом, и царила полная неразбериха. Меня посылали от одного здания к другому, от вахтера я бежала к начальнику цеха, а потом наоборот. Мне называли фамилии каких-то людей, которые якобы только что «видели Воронкова» и «знают, куда он пошел». Проколесив таким образом больше часа, наглотавшись пыли, извозив ноги в грязи, наслушавшись от шоферов громкой матерной брани, но так и не найдя этого загадочного Воронкова, я побежала обратно в контору в надежде найти его в своем кабинете.

— Не появлялся? — спросила я у секретаря.

— Воронкова, что ли, ищите? Так его в это время на заводе уже не бывает! Его с утра ловить нужно, — ответил за нее какой-то мужчина в грязной спецовке, который звонил по телефону. — С восьми до девяти.

На следующее утро я встала ни свет ни заря и в половине седьмого утра уже сидела в электричке. В вагоне, кроме меня, было еще несколько пассажиров — помятых и непромытых мужчин с хмурыми лицами, сидящих в одинаковых позах на жестких, холодных скамейках с прислоненными к стеклу запрокинутыми головами и продлевающими, таким образом, по дороге на работу свой ночной сон. Я смотрела на них и думала: «Вот они, созидатели нашего светлого будущего! Те, которые должны были уже жить при коммунизме! Государственные люди, живущие на государственной земле, в государственных квартирах, получающие символические государственные зарплаты, создающие государственный продукт, который у них отбирается государством и распределяется на государственное усмотрение. Несчастные, обманутые, недееспособные, лишенные права что-либо решать за себя, нелепо и бессмысленно прожившие свою жизнь…»